Раба Божия блаженная Ксения

К числу лиц, истинно юродивых Христа ради, прошедших весь путь нравственного самоусовершенствования и всецело посвятивших себя на служение Господу Богу, бесспорно, принадлежит и столь всем известная и глубоко чтимая подвижница  восемнадцатого века Ксения Григорьевна Петрова, почивающая на Смоленском кладбище в Петербурге.

К великому прискорбию всех почитателей рабы Божией Блаженной Ксении, память народная не сохранила нам решительно никаких известий о том, кто была Ксения по происхождению, кто были ее родители, где она получила образование и воспитание. Можно лишь с вероятностию предполагать, что по происхождению своему Ксения была рода не простого, ибо была замужем за Андреем Федоровичем Петровым, состоявшим в ранге полковника и служившим придворным певчим. Память народная, как мы сказали, не знает Ксению Григорьевну как женщину обычную, жившую обыкновенными человеческими интересами. И действительно, мало ли людей на Божьем свете, мало ли их в Петербурге? Где же их всех запомнить! Есть среди людей и много лиц замечательных, известных и при жизни и по смерти какими-либо выдающимися талантами, особливыми заслугами и перед родиной и перед церковью православной, но многие ли из них навсегда остаются в памяти народа? Нет, весьма и весьма не многие! Как все человеческое — и знаменитые некогда лица и их заслуги мало-помалу заволакиваются как бы туманом и, наконец, совершенно забываются. Лишь мемуары истории надолго сохраняют известия и то только с некоторых особливо выдающихся деятелях. Но Ксения Григорьевна, будучи женой полковника, ничем не выделялась из среды других, современных ей женщин, не совершила она и никаких особливых заслуг ни церкви православной, ни своей родине, а потому и память народная не сохранила об ней за первые годы ее жизни решительно никаких известий. Взамен этого память народная хорошо знает и твердо помнит Ксению Григорьевну как женщину Христа ради юродивую, как подвижницу Божию, как Блаженную. Твердо помнит народная память и причину, послужившую для Ксении поводом к полному отрешению ее от мира, от всех мирских радостей, удовольствий, привязанностей. Причиной этой была совершенно неожиданная, внезапная смерть горячо любимого, цветущего здоровьем мужа Ксении Григорьевны — Андрея Федоровича Петрова. Этот неожиданный удар так сильно поразил Ксению Григорьевну, так повлиял на молодую, двадцатишестилетнюю, бездетную вдову, что она сразу как бы забыла все земное, человеческое, все радости и утехи, и вследствие этого многим казалась как бы сумасшедшей, лишившейся рассудка. Так на нее стали смотреть даже ее родные и знакомые и особенно после того, как Ксения раздала решительно все свое имущество бедным, дом подарила своей хорошей знакомой Параскеве Антоновой. Родные Ксении подали даже прошение начальству умершего Андрея Федоровича, прося не позволять Ксении в безумстве раздавать свое имущество. Начальство умершего Петрова вызвало Ксению к себе, но из разговоров с ней вполне убедилось, что Ксения совершенно здорова, а потому имеет право распоряжаться своим имуществом, как ей угодно.

Так смотрели плотские люди на рабу Божию Ксению, не понимая того, что в душе ее, со времени смерти мужа, совершался великий переворот, происходило полное перерождение плотской женщины в женщину духовную. И действительно, неожиданная смерть горячо любимого мужа, в котором сосредоточивалась вся цель и весь интерес ее к жизни, ясно показала Ксении, сколь непрочно и сколь суетно земное счастие. Она сразу поняла, что истинного счастия на земле быть не может, что все земное служит лишь помехой, препятствием для достижения истинного счастия на небе, в Боге. Вот почему раба Божия Ксения тотчас же, По смерти мужа, решилась освободиться от всего земного, от всех мирских привязанностей: имущество свое раздала бедным, дом подарила г. Антоновой, а сама осталась решительно ни с чем, дабы ничто уже не служило ей препятствием к достижению истинного счастия на небе, в Боге. Для достижения же этого счастия она избрала тяжелый путь юродства Христа ради. Облачившись в костюм мужа, то есть надевши на себя его белье, кафтан, камзол, она стала всех уверять, что Андрей Федорович вовсе не умирал, а умерла его супруга Ксения Григорьевна и уже никогда потом не откликалась, если ее называли Ксенией Григорьевной и всегда охотно отзывалась, если ее называли Андреем Федоровичем.

Какого-либо определенного местожительства Ксения не имела. Большею частью она целый день бродила по Петербургской стороне и по преимуществу в районе прихода Церкви святого Апостола Матфея, где в то время жили в маленьких деревянных домиках небогатые люди. Странный костюм бедной, едва обутой женщины, не имеющей места, где главу подклонить, ее иносказательные разговоры, ее полная кротость, незлобие давали нередко злым людям и особенно уличным мальчишкам повод и смелость глумиться, смеяться над Блаженной. Но перед Блаженной всегда носился образ Страдальца—Христа, безропотно сносившего и поругания, и оплевания, и заушения, и распятие, и смерть. Вот почему и Блаженная так же безропотно сносила всякого рода глумления над собою. Лишь однажды, когда Ксения уже стала почитаться за угодницу Божию, жители Петербургской стороны видели ее в страшном гневе. Уличные мальчишки, завидя юродивую, по обычаю, стали над ней смеяться, дразнить ее. Блаженная, по обычаю, безропотно сносила это. Но злые дети не ограничились одними издевательствами. Видя безропотность и беззащитность Блаженной, они наряду с издевательствами стали бросать в нее грязью, камнями. Тогда, по-видимому, и у Блаженной не хватило терпения. Как вихрь бросилась она за злыми мальчишками, грозя им своею палкою, которую всегда она с собою носила. Жители Петербургской стороны, увидя Блаженную в страшном гневе, пришли в ужас от поступка безпризорных, злых детей и тотчас же приняли все меры к тому, чтобы никто не обижал Блаженную.

Мало-помалу к странностям Блаженной привыкли, мало-помалу поняли, что она не простая побирушка-нищая, а какая-то особенная. Многие, поэтому, стали жалеть ее, старались чем-либо помочь ей. Эта жалость особенно стала проявляться с того времени, как камзол и кафтан мужа на Блаженной совершенно истлели, и она стала одеваться, зимой и летом, в жалкие лохмотья, а на босых ногах, распухших и красных от мороза, носила рваные башмаки. Видя едва одетую, измокшую или зазябшую юродивую, многие давали ей теплую одежду, обувь, милостыню, но Ксения ни за что не соглашалась надеть на себя теплую одежду и всю жизнь проходила в жалких лохмотьях — красной кофточке и зеленой юбке, или наоборот - в зеленой кофточке и красной юбке. Милостыню она также не принимала, а брала лишь от добрых людей «царя на коне» (копейки с изображением всадника), и тотчас же отдавала этого «царя на коне» таким же беднякам, как и сама она.

Бродя целыми днями по грязным, немощенным улицам Петербурга, Ксения изредка заходила к своим знакомым, обедала у них, беседовала, а затем снова отправлялась странствовать. Где она проводила ночи, долгое время оставалось неизвестным. Этим заинтересовались не только жители Петербургской стороны, но и местная полиция, для которой неизвестность местопребывания Блаженной по ночам казалась даже подозрительной. Решено было во что бы то ни стало разузнать, где проводит ночи эта странная женщина и что она тогда делает? И жители Петербургской стороны и местная полиция сумели удовлетворить свое любопытство и успокоиться. Оказалось, что Ксения, несмотря ни на какое время года, несмотря ни на какую погоду, уходит на ночь в поле, коленопреклоненно становится здесь на молитву и не встает уже с этой молитвы до самого восхода солнца, попеременно делая земные поклоны на все четыре стороны света.

В другой раз рабочие, производившие постройку новой каменной церкви на Смоленском кладбище, стали замечать, что ночью, во время их отсутствия с постройки, кто-то натаскивает на верх строящейся церкви целые горы кирпича. Долго дивились этому рабочие, долго недоумевали, откуда берется кирпич на верху строящейся церкви? Наконец решились разузнать, кто бы мог быть этот даровой, неутомимый работник, каждую ночь таскающий для них кирпич? Оказалось, что этот неутомимый работник была раба Божия Блаженная Ксения. Может быть, много и других, неведомых миру, подвигов совершила Блаженная. К сожалению, при ней не было никого, кто мог бы быть свидетелем этих подвигов.

В одиночестве совершала она жизненный путь свой. Между тем путь этот был длинный: целых сорок пять лет жила она после смерти своего мужа, целых сорок пять лет вела она неустанную борьбу с врагом человечества — диаволом и с гордостью житейской!

Где давала, почти необутая и еле одетая, Блаженная Ксения во все время своего странствования отдых, покой своему телу — осталось известным одному только Господу Богу. Мы можем лишь удивляться тому, как могла она, старенькая и слабенькая, выдерживать наши проливные, пронизывающие до костей, осенние дожди, наши страшные, трескучие морозы, когда на лету мерзнут птицы и легко застывают хорошо одетые, молодые, здоровые люди! Нужно было обладать организмом сверх человеческим, или носить в себе такой сильный внутренний духовный жар, такую глубокую, несомненную веру, при которой и невозможное становится возможным. Но, припоминая великих угодников Божиих, которые силою своей веры творили дивные, непосильные и непонятные для человеческого ума чудеса, не будем и подвиги Блаженной считать небывалыми, невозможными для человека во плоти. Ксения Блаженная действительно имела такую веру, при которой все возможно, а великим смирением, подвигом духовной и телесной нищеты, любви к ближним и молитвою стяжала она благодатный дар прозорливости. Этим своим даром многим помогала Ксения в деле жизненного устройства и душевного спасения, о чем свидетельствуют известные случаи, сохранившиеся в памяти жителей Петербургской стороны.

Однажды Блаженная, зайдя в гости к купчихе Крапивиной, беседовала с хозяйкой и принимала от нее угощения. Жалея молодую купчиху, столь радушно ее принимавшую, и предвидя близкую смерть последней, Ксения пожелала сказать ей о необходимости должного христианского приготовления к смерти. Посему, уходя, она во всеуслышание сказала между прочим: «Вот, зелена крапива, а скоро, скоро завянет». Все слышавшие это гости Крапивинои не придали словам Ксении должного внимания, однако позднее, после внезапной скоропостижной смерти молодой купчихи, вспомнили эти слова и весьма были поражены и потрясены.

В другой раз приходит Ксения к своей хорошей знакомой госпоже Параскеве Антоновой, которой она раньше подарила дом свой, и говорит ей: «Вот ты тут сидишь да чулки штопаешь и не знаешь, что тебе Бог сына послал! Иди скорее на Смоленское кладбище!» Антонова, с молодых годов хорошо знакомая с Блаженной, отлично знала, что с уст Ксении никогда не сходит слово неправды, а потому и теперь, несмотря на странность ее слов, тотчас же поверила, что, должно быть, действительно, что-нибудь случилось особенное и поспешно побежала на Смоленское кладбище. На одной из улиц Васильевского острова вблизи Смоленского кладбища Антонова увидела большую толпу народа. Влекомая любопытством, Ант тонова подошла к толпе и постаралась разузнать, что тут случилось. Оказалось, что какой-то извозчик сбил с ног беременную женщину, которая тут же на улице разрешилась от бремени мальчиком, а сама немедленно скончалась. Сжалившись над ребенком, Параскева Антонова тотчас же взяла ребенка к себе. Узнать, кто была его умершая мать, кто был его отец, несмотря на усиленные старания как Петербургской полиции, так й самой Антоновой, не удалось, и ребенок остался на руках у госпожи Антоновой. Она дала ему прекрасное образование и воспитание. Впоследствии он сделался видным чиновником и до самой смерти берег и покоил свою приемную мать, будучи для нее самым почитательным и горячо любящим сыном. С глубоким благоговением относился он такжё к памяти рабы Божией Блаженной Ксении, которая так много добра оказала его приемной матери и такое участие приняла в судьбе его: едва родившегося и уже оставшегося полным сиротой ребенка.

Недалеко от часовни рабы Божией Ксении находится могила Евдокии Денисьевны Гайдуковой, скончавшейся в тысяча восемьсот двадцать седьмом году. Эта Гайдукова принадлежала к числу тех лиц, которых любила и иногда посещала раба Божия Ксения. Однажды зашла к ней раба Божия Ксения в предобеденное время. Обрадованная ее приходом, Евдокия Денисьевна тотчас же поспешила накрыть на стол, усадила за стол Ксению и стала угощать ее чем Бог послал. Кончился обед. Евдокия Денисьевна стала благодарить Ксению за ее посещение и извиняться за плохое угощение.

«Не взыщи, — говорила она, — голубчик, Андрей Федорович, больше мне угостить тебя нечем, ничего сегодня не готовила».

«Спасибо, матушка, спасибо за твое угощение, — ответила Ксения, — только лукавить-то зачем? Ведь побоялась же ты дать мне уточки!» Сильно сконфузилась Евдокия Денисьевна; в печи у ней, действительно, была жареная утка, которую она приберегла для отсутствующего мужа. Тотчас же бросилась Евдокия Денисьевна к печке и стала вынимать оттуда утку. Но Ксения тотчас же остановила ее: «Нет, нет, что ты! Не надо, не надо, я не хочу утки. Ведь я знаю, что радехонька меня всем угостить, да боишься своей кобыльей головы. Зачем же его сердить?» Кобыльей головой Ксения называла мужа Евдокии Денисьевны, которого очень не любила за его пьянство, грубый характер и за скверную ругань в пьяном виде.

В числе знакомых рабы Божией Ксении, к которым она иногда наведывалась, принадлежало также семейство Голубевых, состоявшее из матери—вдовы и семнадцатилетней красавицы—дочки. Ксения очень любила эту девушку за ее кроткий, тихий нрав и доброе сердце. Однажды заходит к ним в гости Ксения. Мать и дочь сидели за столом и готовили кофе. «Эх, красавица, — сказала Ксения, обращаясь к девушке, — ты вот тут кофе варишь, а муж твой жену хоронит на Охте. Беги скорее туда!» «Как так?!'— отвечала девушка. — У меня не только мужа, но и жениха-то нет. А тут какой-то мой муж да еще жену хоронит?» «Иди», — сердито отвечала Ксения, не любившая каких-либо возражений. Голубевы, хорошо знавшие, что Ксения никогда не говорит чего-либо напрасно, и, почитая ее за угодницу Божию, тотчас же послушались приказания Блаженной и отправились на Охту. Здесь они увидели, что к кладбищу направляется похоронная процессия. Голубевы замешались в толпу провожавших и пошли вместе с процессией на кладбище. Хоронили молодую женщину, жену доктора, скончавшуюся от неблагополучных родов. Началась и кончилась литургия, затем и отпевание. Покойную понесли на место ее последнего упокоения. Вслед за гробом шли и Голубевы. Кончалось и погребение. Народ стал расходиться по домам. Пошли и Голубевы. Но тут они неожиданно наткнулись на горько рыдавшего молодого вдовца, который, при виде могильного холма над прахом любимой супруги, потерял сознание и безчувственно свалился на руки подбежавших Голубевых. Последние постарались привести его в чувство, познакомились с ним, и через год юная Голубева стала женой доктора. Счастливо и безмятежно прожила она со своим мужем до глубокой старости, при смерти строго завещая своим детям хранить могилу и чтить память рабы Божией Блаженной Ксении.

Однажды встретила Блаженная Ксения на улице одну благочестивую женщину, свою знакомую, остановила ее и, подавая ей медный пятак с изображением всадника, сказала: «Возьми пятак, тут царь на коне; потухнет!» Женщина взяла пятак, попрощалась с Ксенией и, недоумев, что бы значили странные слова ее, пошла домой. Но едва она вошла в ту улицу, где она жила, как увидела, что загорелся дом ее. Не успела, однако, она добежать до своего дома, как пламя было потушено. Тут только поняла она, что означали слова Блаженной Ксении: «Возьми пятак; потухнет!»

Всем известно, что Императрица Анна Иоанновна, желая упрочить русский престол за потомством отца своего, царя Иоанна пятого Алексеевича (брата Петра Великого), вызвала к себе племянницу свою Анну Леопольдовну, выдала ее замуж за принца Антона Ульриха и, когда от этого брака родился сын Иоанн, то назначила его своим наследником. По смерти Анны Иоанновны Иоанн пятый Антонович, действительно, был провозглашен Императором. Спустя год после этого, а именно — с двадцать четвертого на двадцать пятое ноября тысяча семьсот сорок первого года, в России произошел государственный переворот. Императрицей была провозглашена дочь Петра Великого, Елизавета Петровна. Иоанна Антоновича заключили в Шлиссельбургскую крепость, а родителей его сослали в ссылку в Холмогоры, где они и скончались. Несчастный Иоанн Антонович протомился под строгим надзором в Шлиссельбургской крепости около двадцати трех лет. В тысяча семьсот шестьдесят четвертом году, уже в царствование Императрицы Екатерины Великой, один из караульных офицеров — Мирович задумал освободить Иоанна Антоновича из заточения и провозгласить Императором. Но попытка Мировича не удалась; другие офицеры остались верными Императрице. Во время происшедшего столкновения Иоанн Антонович был убит. За три недели до этого печального события Блаженная Ксения стала ежедневно и целыми днями горько плакать. Все, встречавшиеся с ней, видя ее в слезах, жалели ее, думая, что кто-нибудь ее обидел, и спрашивали ее: «Что ты, Андрей Федорович, плачешь? Не обидел ли тебя кто-нибудь?» Блаженная отвечала: «Там кровь, кровь, кровь! Там реки налились кровью, там каналы кровавые, там кровь, кровь», — и еще сильнее начинала плакать. Никто не понимал, что сталось со всегда спокойной и благодушной Блаженной. Никто не понимал и странных слов ее. Лишь три недели спустя, когда по Петербургу разнеслась молва о страдальческой кончине Иоанна Антоновича, все поняли, что своим плачем и словами: «Там реки налились кровью, там каналы кровавые, там кровь, кровь!» — Блаженная предсказывала страдальческую кончину некогда Императора Иоанна шестого Антоновича.

Накануне праздника Рождества Христова, двадцать четвертого декабря тысяча семьсот шестьдесят первого года, Блаженная Ксения целый день суетливо бегала по улицам Петербургской стороны и всюду громко кричала: «Пеките блины, пеките блины; скоро вся Россия будет печь блины!»

Все, видевшие Блаженную, недоумевали, что бы означала ее заботливость и суетливость, что означают слова ее? Так никто и не понял странных слов и поведения Блаженной. И вдруг что же случилось? На другой день, то есть двадцать пятого декабря тысяча семьсот шестьдесят первого года по Петербургу вдруг разнеслась страшная весть: Императрица Елизавета Петровна неожиданно скончалась. Тут только всем стало понятно, что словами «Пеките блины, пеките блины, скоро вся Россия будет печь блины» Блаженная предсказывала смерть Императрицы.

Несомненно, много и других случаев прозорливости обнаруживалось в рабе Божией Ксении; к сожалению, известий об этих случаях до нас не сохранилось. Но и приведенных уже вполне достаточно, чтобы видеть, что Блаженная, действительно, обладала чудесным даром знания будущего.

Молва о строгой подвижнической жизни Блаженной Ксении, об ее доброте, кротости, смирении, полной нестяжательности, об ее чудном даре прозорливости — широко разнеслась по Петербургу. Все стали смотреть на нее как на угодницу Божию, как на великую подвижницу; все стали не только жалеть ее, но стали глубоко уважать и почитать ее; все стали дивиться и умиляться ее строгой, подвижнической жизни. Вот почему и купцы, и мещане, и чиновники, и другие обыватели Петербургской стороны душевно рады были принять у себя Блаженную в доме, тем более, что все стали замечать, что в каком бы доме или семье не побывала Блаженная, там всегда водворяется какой-то благодатный мир, особливое счастие. Торговцы заметили, что если Блаженная заходила в лавку, где до того времени не было торговли, и брала себе какую-либо ничтожную из продающихся вещей — орешек, пряничек, то лавка начинала отлично торговать, потому что народ спешил купить что-нибудь именно в той лавке, куда заглянула Блаженная. Извозчики заметили, что если кому-либо из них удавалось хоть несколько шагов провезти Блаженную, у того целый день езда шла отлично, и он делал хорошую выручку. Вот почему извозчики, еще издали увидя Блаженную, наперегон мчались к ней на своих пролетках и умоляли ее хоть только присесть в их коляску, в полном убеждении, что это даст им хороший заработок. И чрезвычайно счастлив был тот возница, которому удавалось провезти в своей коляске Блаженную. Матери замечали, что если Блаженная приласкает или покачает в люльке больного ребенка, тот непременно выздоровеет. Вот почему все они, завидя Блаженную, спешили к ней со своими детьми и просили ее благословить или приласкать их, в уверенности, что тот ребенок, который удостоился ласки или благословения от Блаженной или которого она просто погладит по головке, непременно будет и здоров и счастлив.

И прожила, таким образом, в постоянном стремлении к истинному счастию в Боге, в постоянной борьбе со врагом рода человеческого и в постоянной готовности оказать добро всем и каждому, эта подвижница после смерти своего мужа целых сорок пять лет. За все это время она не только не имела места, где главу подклонить, но не имела даже одежды, обуви, которыми можно было бы прикрыть и согреть зазябшее тело. Несмотря на это она была вполне счастлива. Как птица небесная летала она по Петербургской стороне днем, желая всем и каждому оказать какую-нибудь услугу, а ночью вступала в беседу с Самим Господом Богом, предаваясь молитвенным и другим подвигам. Кротость, смирение, доброта постоянно сияли на изможденном трудами лице ее: видно было, что душа Блаженной далека от мира, что хотя тело ее находится еще на земле, но дух ее находится на небе, куда она неустанно стремилась.

И вот не стало этой подвижницы на земле. Настал час когда Господу угодно было разрешить ее от борьбы с миром и взять ее к Себе на небо.

К великому прискорбию всех почитателей Блаженной Ксении, до нашего времени не сохранилось решительно никаких известий о времени и обстоятельствах смерти и погребении рабы Божией Ксении. Лишь на основании некоторых данных можно с большей или меньшей вероятностью сделать некоторые предположения.

Поскольку в архиве Смоленского кладбища, начиная с тысяча семьсот семдесят седьмого года информацию найти не удалось, можно предполагать, что Ксения скончалась ранее тысяча семьсот семдесят седьмого года. Но этому противоречит сохранившееся известие о том, что Ксения таскала по ночам кирпич на вновь строющуюся церковь на Смоленском кладбище, а такою церковью могла быть только существующая и теперь церковь Смоленской Божией Матери. А эта церковь начата постройкою в тысяча семьсот девяносто четвертого году и освящена в тысяча семьсот девяносто шестом году. Стало быть, в эти годы, Блаженная Ксения была еще жива. Если же предположить, что Ксения таскала кирпич на постройку какой-либо из ранее существовавших на Смоленском кладбище церквей, то этому предположению противоречит то обстоятельство, что все, до нее существовавшие на кладбище церкви были деревянные даже холодные, без печей, стало быть, и кирпич таскать тогда было бесцельно.

Вернее всего думать, что Ксения действительно таскала кирпич на постройку Церкви Смоленской Божией Матери и, стало быть, была жива в тысяча семьсот девяносто четвертом - тысяча семьсот девяносто шестом годах. Что же касается отсутствия записи о ее смерти и погребении в кладбищенских росписях, то это легко объясняется, с одной стороны, небрежностью, с какой велась в то время запись погребаемых; благодаря именно небрежности, многие лица, о которых достоверно известно, что они погребены на Смоленском кладбище, в росписях не значатся (например, Рыцари Мальтийского ордена, масса лиц, умерших от холеры тысча восемьсот сорок восьмого и другие), а с другой — весьма вероятным предположением, что все умершие, отпетые не на кладбище, вовсе не заносились в кладбищенские ведомости о погребаемых. Если это так, то Ксения была отпета не на кладбище, а где-либо в приходской церкви; это предположение можно считать вполне вероятным.

На конец же восемнадцатого или даже на начало девятнадцатого века, как приблизительное время смерти Ксении, указывают и некоторые другие данные: первое - день смерти императрицы Елизаветы Петровны, двадцать пятого декабря тысяча семьсот шестьдесят первого года, предсказанный Ксенией; второе - даты на могильной плите Ксении: «Осталась после мужа двадцати шести лет, странствовала сорок пять лет, а всего жития семдесят один год»; третье - год смерти современницы Ксении — Евдокии Денисовны Гайдуковой — тысяча восемьсот двадцать седьмой год. Сопоставляя все эти данные, а также и год постройки Смоленской церкви, можно думать, что Ксения умерла не ранее тысяча семьсот девяносто четвертого года (время постройки церкви) и не позже тысяча восемьсот шестого года (тысяча семьсот шестьдесят первый год — время смерти императрицы Елизаветы Петровны, плюс сорок пять лет странствования Ксении получается тысяча восемьсот шестой год). Вот именно эти года и можно считать временем смерти Ксении; следовательно, день рождения ее падает на тысяча семьсот девятнадцатый – тысяча семьсот тридцатый годы. Во всяком случае, точно определить год рождения и год смерти Блаженной, за неимением определенных данных, пока невозможно.

Что же касается обстоятельств смерти и погребения рабы Божией Ксении, опять-таки за неимением каких-либо данных, сказать об этом что-либо определенное трудно. Но, принимая во внимание то глубокое уважение и ту любовь, какими пользовалась Блаженная у всех жителей Петербургской стороны, принимая во внимание, что еще при жизни Блаженную считали за угодницу Божию, можно думать, что погребение ее было необычайно торжественно: с уверенностью можно думать, что все жители Петербургской стороны, где жила Блаженная, и вообще все знавшие ее при жизни считали своей обязанностью дать последнее целование усопшей, проститься с ней и проводить ее до последнего места ее упокоения.

Были ли при этом какие-либо особенные, знаменательные проявления помощи от Блаженной, известий не сохранилось. Во всяком случае, если бы даже и не было подобных проявлений, чего мы отнюдь не сможем утверждать, тем не менее все почитатели усопшей; все получившие от нее какую-нибудь помощь, какую-нибудь ласку при жизни, старались молитвами своими отблагодарить ее по кончине за все то добро, какое было им оказано, старались не прерывать с ней духовного общения и по ее смерти. Вот почему, наверное, можно думать, что с первого же дня погребения Блаженной могила ее посещалась многими и многими лицами, приходившими помолиться об ее упокоении. И на молитвенную-то память о себе Блаженная из загробного мира откликалась делами милости. Тогда и не знавшие Блаженную при жизни стали прибегать к ее ходатайству, к ее помощи перед Богом. Достоверно известно, что в двадцатых годах прошлого столетия на могилку Ксении народ стекался толпами, веря, что на молитвенный зов Блаженная не замедлит откликнуться молитвенной помощью. Каждый посетитель могилки Ксении непременно желал хоть что-нибудь иметь у себя с этой могилки, а так как взять с могилки, кроме землицы было нечего то брали именно землю, веря, что эта земля — лучшее средство от болезней и горестей.

Ежегодно вся земля с могильной насыпи над гробом усопшей по горсточке разносилась посетителями; ежегодно приходилось делать новую насыпь, и ежегодно насыпь снова разбиралась посетителями. Пришлось положить сверху могильной насыпи каменную плиту; но посетители разбили плиту на мелкие кусочки и разнесли по домам; положили новую плиту, и с этой плитой случилось то же. Но, разбирая землю и ломая плиты, посетители клали на могилку свои посильные денежные пожертвования, которыми вначале пользовались нищие. Затем могилку Ксении обнесли оградой, к которой прикрепили кружку для сбора пожертвований на сооружение над могилой часовни. И пожертвования не заставили долго ждать себя. На собранные таким образом деньги, при содействии некоторых почитателей рабы Божией Ксении, над ее могилой была сооружена небольшая из цокольного камня часовня с двумя окошечками по бокам, с дубовым иконостасом в восточной стороне и с железной дверью — с западной. Над дверью с наружной стороны сделали надпись: «Раба Божия Ксения», могильную насыпь над самой могилкой также обделали цоколем, а сверху положили плиту со следующею, неизвестно кем составленною, надписью: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. На сем месте положено тело рабы Божией Ксении Григорьевны, жены придворного певчего, в ранге полковника, Андрея Федоровича. Осталась после мужа двадцати шести лет, странствовала сорок пять лет, а всего жития семьдесят один год; звалась именем Андрей Федорович. Кто меня знал, да помянет мою душу для спасения души своей. Аминь».

Впоследствии, когда число посетителей могилы рабы Божией Ксении значительно увеличилось, к часовне с западной стороны, пристроили стеклянную галерею и, по желанию посетителей, в часовне стали с утра до вечера дежурить кладбищенские священники для служения панихид по Блаженной.

Православная Церковь, как чадолюбивая мать, учит нас, что все верующие в Господа Иисуса, и живущие и умершие, составляют между собой одно общество,- одну семью. И как в семье близкие и любящие родные во всем помогают друг другу, так и мы, как братья во Христе, должны помогать друг другу: живущие умершим и умершие, живым. Живущие должны помогать всем усопшим отцам и братьям своими молитвами и принесением за них бескровной жертвы, а умершие со своей стороны, помогают своими молитвами пред Богом всем еще живущим на земле.

Следуя этому завету Святой Церкви и чувствуя свою тесную связь со своими умершими сродниками, все мы и считаем своим долгом, своею обязанностию отслужить панихидку или принести бескровную жертву по своим умершим родным и вообще по всем православным христианам. Совершая панихиды, мы молимся здесь как о прощении грехов усопших, так и об упокоении их «в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, иде же вси праведнии пребывают». Своею молитвою за усопших мы выражаем им свою признательность, свою благодарность за ту любовь, которой мы пользовались от них при жизни и которая, верим, еще сильнее горит в их сердцах после их смерти. И чем горячее наша молитва, тем действеннее она перед Богом, тем лучше облегчает она участь всех усопших. Умершие, со своей стороны, по своей любви к нам, своими молитвами, своим ходатайством за нас перед Богом, стараются отплатить нам за наше усердие, за нашу любовь к ним. И чем человек умерший ближе к Богу, тем дерзновеннее, тем действеннее его ходатайство.

К угодникам Божиим, уже причисленным к лику святых, мы обращаемся со своими молитвами в своих нуждах как к людям, близким к Богу, но не молимся об оставлении грехов их, веруя, что Господь изгладил эти грехи за их праведную жизнь и по заслугам Спасителя. Что же касается угодников Божиих, еще не причисленных к лику святых, то хотя мы и надеемся, что и их грехи также прощены Богом, но мы еще не вполне в этом уверены, между тем знаем, что «несть человек, иже жив будет и не согрешит», а потому и считаем своим долгом совершать по ним панихиды, умоляя Господа не только просить им все прегрешения их, если бы они не были еще прощены, но и вчинить их «иде же присещает свет животный» и тем доставить им большую и большую степень небесных радостей, райского блаженства, к которому они неустанно стремились при жизни.

В ответ-то на нашу любовь, на наше сердечное пожелание им больших и больших небесных радостей угодники Божии откликаются нам своею горячею любовию, своим ходатайством за нас перед Богом, своею молитвенною помощию нам.

Тысячи разительных случаев такой помощи известны каждому, кто когда-либо интересовался жизнеописанием подвижников как прежних, так и новых времен. Весьма обильны проявления молитвенной помощи ко всем, с любовью прибегающим к ней и от рабы Божией Ксении. Сотни рассказов об этом передаются из уст в уста между посетителями ее могилы. Некоторые случаи молитвенной помощи от рабы Божией Блаженной Ксении распубликованы в различных изданиях, но большая часть из них передается пока друг другу устно.

 

Молитвенная помощь от рабы Божией блаженной Ксении

Спасение девушки от замужества с каторжником

Одна вдова, происходившая из очень хорошей фамилии (вдова генерал-лейтенанта) и обладавшая значительными материальными средствами, очень уважала и почитала память рабы Божией Ксений. В то время, когда над могилой Ксении задумали устроить часовню, вдова приняла в этом деле горячее участие и своими средствами помогла быстро осуществить сооружение часовни. У этой вдовы была взрослая дочь-невеста. Вскоре после сооружения часовни над могилой рабы Божией Ксении со вдовой и ее дочерью познакомился один полковник; он стал часто бывать у них в доме, сблизился с девушкой и сделал ей предложение выйти за него замуж. Предложение было принято. Мать также согласилась на брак дочери с полковником. Назначен был уже и день свадьбы. По поводу этого события мать и дочь ездили на могилу рабы Божией Ксении, служили там панихиду и просили Блаженную об ее помощи в столь серьезном деле. Все, знавшие вдову и ее дочь, искренно радовались будущему счастью девушки. И действительно, оба обрученные, жених и невеста были молоды, красивы, обладали значительными средствами: все, по-видимому, сулило им полное счастие. «Должно быть по молитвам Блаженной Ксении, которую они так любят и почитают, Господь и послал им такого хорошего жениха, — говорили знавшие вдову и ее дочь, — должно быть молитва Блаженной угодна и сильна перед Богом, и за любовь-то к себе вдовы она и платит ей своею любовию». И правда, молитва Блаженной была сильна перед Богом. За любовь к ней вдовы Блаженная отплатила ей своею любовию. Но молитвенная-то помощь от Блаженной выразилась совершенно иначе, чем думали люди: молодой девушке никогда уже ни пришлось, к ее счастию, видеться с женихом своим. Вот как это случилось. Накануне свадьбы мать невесты вместе с дочерью, по обычаю, поехали на Смоленское кладбище отслужить панихиду по рабе Божией Блаженной Ксении. Во время панихиды они усердно просили Блаженную устроить своею помощью будущее счастье обрученной невесты. И Блаженная тотчас же откликнулась своею помощию на молитвенный зов к себе. В то время, как вдова с дочерью молились на могиле Ксении, жених-полковник отправился в Главное Казначейство, чтобы получить там по каким-то документам большие деньги. Войдя в Казначейство, полковник, приготавляя вынутые из кармана документы, не заметил, что стоявший тут же часовой устремил на него удивленный, пристальный взгляд свой. Внимательно всмотревшись в полковника и, по-видимому, узнав его, часовой быстро подошел к казначею и тихо сказал ему: «Ваше благородие, этого человека (причем глазами указал на полковника) нужно сейчас же арестовать. Я знаю его. Разрешите мне сказать ему несколько слов». Казначеи в недоумении взглянул на ничего не подозревавшего полковника и сказал часовому: «Говори!» Часовой подошел к полковнику, еще раз пристально взглянул ему в лицо и, безо всякого соблюдения чинопочитания, резко спросил его: «А ты, братец, как сюда попал?» Услышавши эти слова, полковник побледнел как мертвец и выронил из рук документы. Присутствовавшая в Казначействе публика, пораженная выходкою часового, тотчас же окружила и часового и полковника. «Ваше Благородие, — громко сказал часовой, обернувшись к казначею, — это не полковник, а беглый каторжник! Несколько лет тому назад я сопровождал его как конвойный в Сибирь на каторгу. А теперь я хорошо узнал его.

Я не ошибся». Мнимый полковник, дрожа от ужаса и видя, что ему ничего не остается больше делать, тотчас же сознался, что он, действительно, каторжник и не так давно убежал из Сибири. «Убежавши с каторги, — говорил он, — я долгое время, измученный, холодный и голодный, блуждал по тайгам Сибири. Наконец мне удалось перейти Уральские горы. Идя здесь однажды по дороге, пролегавшей среди густого, темного леса, я едва-едва передвигал ноги. Вдруг вижу, догоняет меня в повозке, запряженной в одну лошадь, какой-то офицер. По погонам я узнал, что это полковник. Не желая сталкиваться с кем бы то ни было, я отошел в сторону от дороги и пошел своим путем дальше, не обращая на офицера никакого внимания и думая, что он меня не заметил. Но я ошибся. Полковник меня заметил. Увидя меня крайне жалкого, усталого и истомленного, он подозвал меня к себе, расспросил, кто я такой и, узнавши во мне человека интеллигентного, сжалился надо мной и пригласил меня к себе в повозку. Что тут дальше рассказывать?! Мы ехали самым густым лесом. Сколько тут не кричи, никто не услышит, никакой помощи не дождешься. Словом, воспользовавшись удобным случаем, я зарезал и сердобольного полковника и его кучера. Потом полковника раздел, надел его платье на себя, присвоил себе его документы и деньги, обоих зарезанных сбросил с повозки и ускакал. Добравшись до Петербурга, мне, как ловкому и бывалому человеку, особенно же имея при себе все документы, легко удалось выдать себя за полковника. Я познакомился с генеральскою дочерью, и завтра уже должна была состояться моя свадьба. Но, видно, Господь услышал молитву сироты-невесты и избавил ее от замужества со мною. А кабы не этот часовой, я завтра был бы уже женат». Мнимый полковник тотчас же был арестован, предан суду и, ввиду многочисленности его преступлений, приговорен к смертной казни.

 Да, Блаженная Ксения умеет платить своею любовию тем, кто сам ее любит и почитает.

 

Определение детей в кадетский корпус

Одна полковница привезла в Петербург для определения в Кадетский корпус двух сыновей своих. Но все хлопоты полковницы оставались бесплодными. Несмотря на то, что дети ее хорошо выдержали экзамен, на их долю все-таки не осталось свободных вакансий ни в одном корпусе. На полковницу нашло страшное уныние; она впадала уже в отчаяние, оставалась одна только надежда на Господа Бога. Но наконец, потерявши уже всякую надежду на определение детей своих в корпус, она решилась ехать обратно домой. В день отъезда, идя по мосту, она горько плакала. В это время с ней повстречалась какая-то неизвестная ей женщина, одетая в простую юбку и кофту и, видя плачущую полковницу, спросила ее:

О чем ты плачешь? Поди, отслужи панихиду на могиле Ксении и все будет хорошо!

А кто это Ксения?  спросила, не переставая плакать, удрученная горем мать.

Язык до Киева доведет,  отвечала незнакомка и тотчас же скрылась. Полковница тотчас же расспросила, кто такая Ксения и где находится ее могила, съездила на Смоленское кладбище, отслужила там панихиду по рабе Божией Ксении, и, когда вернулась на квартиру, ей передали приглашение явиться в один из кадетских корпусов. Там она узнала, что оба сына ее приняты.

 

Получение места господами Булах, Исполатовым и многими другими

 

Доктор Булах приехал в Петербург для поступления на службу, но всюду получал отказ. Тщетно три недели напрягал он свои усилия и совсем уже к концу приуныл от неудачи. Знакомые посоветовали ему помолиться на могилке рабы Божией Ксении и отслужить по ней панихиду. Он так и сделал. А на следующий день после этого он получил назначение в город Ржев.

В таком же положении находился и господин Исполатов. В тот же день, как он, по совету родных, помолился на могилке Блаженной Ксении, ему предложили на выбор четыре места. Множество и других случаев получения после тщетных поисков места по молитвенной помощи от рабы Божией Ксении рассказывается посетителями ее могилы, особенно же простым народом — рабочими, горничными, кухарками и тому подобное. Вот, например, что случилось с одним из чертежников. Он долгое время был не только человеком легкомысленным, но и большим неудачником в жизни. Много раз поступал он на службу, но нигде не мог долго служить. Послужит неделю-другую да и откажется, а иногда и ему откажут: то начальство не нравится, то работа тяжела, то товарищи неподходящие. Прошло так несколько лет. Он совершенно обносился, стыдно было в люди показаться; уже с большим трудом доставал он себе кое-какую временную работу и едва-едва питался. Много горя и скорби доставлял он и своей глубокорелигиозной старушке матери. В начале тысяча девятьсот седьмого года получил какую-то дешевенькую работу и занимался у себя в квартире. Случилось так, что его мать была в это время на Смоленском кладбище и принесла оттуда изображение рабы Божией Ксении. Принесенное изображение мать повесила на стену, сделала из различных цветов шерсти венок и обвила этим венком изображение. Ее сын и присутствовавшая в это время в их комнате одна их знакомая стали смеяться над старушкой. Долго уговаривала их религиозная женщина, долго усовещевала, но ничего не могла сделать. И что же? На другой день и сын ее и смеявшаяся с ним женщина — оба получили отказ от занятий. Прошло после этого почти пять лет. Господин кое-как перебивался случайной работой, а смеявшаяся с ним госпожа и до сих пор не имеет никаких занятий, впала в крайнюю бедность и питается чуть ли не Христовым именем. Между тем старушка-мать  по- прежнему, усердно молила Господа и рабу Божию Ксению вразумить ее гибнущего сына. И Господь услышал ее молитву. Постоянная ли неудача и тяжелое положение или усердные молитвы матери, но только вразумился ее сын. Ему пришло на ум, уж не наказывает ли его Господь за то, что он глумился над верой своей матушки, что он позволяет себе кощунственно оскорблять и Господа Бога и Его святых угодников. И чем больше он думал над этим, тем все больше убеждался в справедливости этого. Наконец, как бы луч света озарил его душу. Проснувшись как-то рано утром, он стал просить мать сходить с ним на могилку Ксении, что он желает помолиться ей, просить у нее прощения и помощи в своих неудачах. Мать с удовольствием исполнила его просьбу. И Господь с радостью принял заблудшего, но раскаявшегося сына. Придя с могилы домой, чертежник тотчас же написал письмо начальнику железной дороги (ранее он получил отказ) с усердной просьбой дать ему какое-либо занятие. В письмо это он вложил маленький кусочек бумаги от изображения рабы Божией Ксении, над которым он ранее смеялся. И помощь от рабы Божией Ксении тот же последовала. Дня через четыре он от начальника железной дороги получил известие, что он принят на службу и что ему ассигнованы необходимые суммы для приобретения необходимой одежды.

О том, как велика вера простого народа в помощь рабы Божией Ксении, показывает, например, случай с рабочим Егоровым. Долгое время служил он на Лесопильном заводе Лебедева. Здесь его ценили как опытного, трезвого и аккуратного мастера. Но ораниенбаумский лесопромышленник предложил Егорову чуть ли не двойную плату и переманил его к себе. Спустя полгода, по независящим от Егорова обстоятельствам, он место в Ораниенбауме потерял и отправился к себе на родину. Возвратившись в Петербург и глубоко веря в помощь рабы Божией Ксении, Егоров не пошел даже по лесопильным заводам искать места, а послал только письма с предложением своих услуг. Зачем я буду искать места? Мне это место даст раба Божия Блаженная Ксения, — говорил он. И действительно, разославши письма, Егоров тотчас отправился на Смоленское кладбище помолиться на могилке рабы Божией Ксении и попросить ее помощи в приискании места. И вера Егорова не обманула его. По приходе на квартиру он нашел у себя три письма с приглашением на работу и с назначением отличной платы.

 

Чудесное исцеление трехлетней девочки по молитвенной помощи от рабы Божией блаженной Ксении. Изложено со слов Григорьевой в тысяча девятьсот шестом году.

Три-четыре года тому назад мне случилось быть в гостях в одном аристократическом семействе Санкт-Петербурга, выехавшем года полтора тому назад, вследствие беспорядков в России, куда-то за границу. Радушная старушка хозяйка (теперь уже умершая; погребена в Александро-Невской Лавре) в числе прочих своих родных и гостей представила мне свою двенадцатилетнюю внучку, обучавшуюся в Институте.

— Вот, посмотрите, — говорила мне радушная хозяйка, гладя по головке девочку, — какая она у нас милая, здоровая, красавица да умница. А музыкантша-то какая славная! А верите ли, мы ведь и не думали видеть ее такой цветущей и здоровой. И все это случилось, благодаря помощи, знаете ли кого? Вот уж никогда не угадаете!.Вы думаете, может, доктора помогли? Или что она родилась здоровой? — Нет, вовсе нет. Правда, Олечка родилась здоровенькой, и кормилица у нее была хорошая. Но на 3третьем году, Бог весть отчего, должно быть от простуды, у Олечки случилась такая серьезная болезнь, что мы не смели и думать, что она останется живой, а в том, что она будет глуха, мы были вполне уверены и рады были даже помириться с этим. Да и все доктора так говорили. Не желаете ли, я вам расскажу историю болезни моей дорогой внучки. Нет, впрочем, угадайте сначала, кто помог ей и возвратить здоровье, и глухой не остаться?

Наверное, — говорю я ей, — Вашей внучке помогли какие-нибудь домашние средства. Ведь часто случается, что доктора бьются изо всех сил, употребляют всевозможные средства медицины, но ничего не помогает. И вдруг самое простое народное средство ставит больного на ноги.

А знаете, ведь Вы почти что угадали, хотя, разумеется, думаете совершенно о других средствах. Моя внучка исцелилась, действительно, средством народным, но вовсе не тем, о котором Вы говорите. Она исцелилась таким средством, которое я посоветую никому и никогда не забывать, а как можно чаще им пользоваться. Вот послушайте, что я Вам расскажу. Олечка, иди, душечка, займи гостей, я хочу поговорить с госпожой Григорьевой. Мой сын женился всего лишь двенадцать лет тому назад. У него всего лишь двое детей — две девочки: Олечка и Саша. Оле одиннадцать лет и Саше семь лет. В то время, как заболела Олечка, Саша еще не родилась. Оля была единственным ребенком, составлявшим счастье всех нас. Как мы ее берегли, как лелеяли, я Вам говорить об этом не стану. Вы сами имеете детей и Вы знаете, как они дороги для родителей. А она у нас была одна, мы все в ней души не чаяли. И вдруг что же? Сначала Олечка стала жаловаться, что у ней болит головка. Померили мы у ней температуру, тридцать семь с небольшим. Сейчас же напоили ее чаем с малиновым вареньем, дали несколько капель акониту, уложили в постель и думали, что к утру все кончится благополучно. Но ночью Олечка спала плохо, головная боль продолжалась и на следующий день. Позвали доктора. Доктор постукал больную, пощупал пульс, посмотрел язык, померил температуру и нашел, что опасного ничего нет, что у больной в легкой форме инфлуэнца. Прописал лекарство и уехал. Пользуем мы его лекарством больную день, два. Больной нисколько не легче, температура поднялась до тридцати девять, и Олечка стала жаловаться, что у нее правое ушко колет. Снова позвали мы доктора. Он нашел осложнение инфлуэнцы и стал опасаться нарыва в правом ухе. Снова прописал лекарства и обещал побывать завтра. Ночь больная спать уже на могла: температура поднялась до сорока, боль в ухе стала невыносимой. Мы снова ночью же позвали доктора, но он сказал, что до утра ничего нельзя сделать, что дело приняло серьезный оборот и что лучше было бы позвать специалиста по ушным болезням. Можете себе представить, в каком волнении были все мы, а особенно мать и отец! Сейчас же разослали карточки к ушным докторам с просьбой непременно пожаловать к больной в восемь часов утра. Спасибо, доктора не отказали в нашей просьбе. Утром явилось их четверо. Наш доктор рассказал им историю Олечкиной болезни, и все они начали со всех сторон и по всем правилам медицинского искусства рассматривать и выслушивать больную, которая все время или жалобно стонала или так громко и больно кричала, что разрывала всем нам сердце. Когда же доктора стали рассматривать больное ухо, я даже не помню, что со мною сделалось. Крики и стоны бедной девочки до того были ужасны, страдания ее были до того тяжелы, что я до сих пор не могу представить, как мы все с ума не сошли от ее невыразимых мучений. Но всему бывает конец. Кончилось и осматривание докторов. Началось длинное совещание. С ужасом ждали мы приговора. И действительно, что может быть ужаснее того, что мы услыхали? Доктора нашли, что у Олечки нарыв сзади барабанной перепонки, что нужно дать этому время окончательно созреть, а это продолжится дня три-четыре, затем просверлить барабанную перепонку и выпустить гной нарыва. Если эта операция сойдет благополучно, девочка останется жива, лишь будет глуха на правое ухо. Если же не сделать сверления уха, то от нарыва непременно произойдет заражение крови, и девочка должна будет умереть, правда ли, ужасный ведь приговор? Я теперь не могу спокойно об этом вспомнить. Можете ли себе представить, что мы передумали и перечувствовали в то время, а особенно отец и мать Олечки? И целых три дня продолжалась эта пытка. Никто из нас не раздевался, никто не думал прилечь. Все мы молча, на цыпочках, ходили или сидели около комнаты метущейся страдалицы, и сами не меньше ее, кажется, страдали от ее мучений; все мы затыкали уши от ее стонов и никак не могли отойти от ее двери. Сколько горячих молитв было вознесено на небо, сколько горьких слез было пролито нами в это время, одному Богу известно. Но, должно быть, чья-нибудь молитва была услышана Господом.

Навещавшие по нескольку раз в день больную доктора, успокаивая всех нас, два дня говорили, что болезнь идет вполне нормально, а на третий день утром сообщили, что завтра можно будет сделать операцию. Между тем страдания больной, а вместе с ней и наши, в этот день достигли, кажется, еще небывалой степени. Что у нас тогда было, я теперь и вообразить не могу. Больная страшно и жалобно стонет, отец рвет на себе волосы, мать, чуть с ума не сходит, извелась совершенно, я также сделалась ни на что не годной. А между тем все мы сидим рядом с комнатой больной, изредка туда заглядывая, и отойти не можем. Завтра, думаем, операция. Олечка или умрет, или останется на всю жизнь глухой. Господи, неужели нет средств избавить всех нас от столь невыносимых страданий! Да где милосердие и любовь Господа? Мы готовы уже были впасть в совершенное отчаяние. Но тут-то милосердный Господь и явил нам всем великую Свою милость. Сидим мы все трое — я, сын, невестка, в комнате рядом с больной, боимся слово сказать, все прислушиваемся к стонам умирающей и, изверившись в помощь земную, все еще не теряем надежды на помощь небесную, со слезами просим и молим об этом Подателя всяческих. Вдруг входит няня Агафья Никитишна и говорит: «Батюшка барин, позвольте мне съездить на Смоленское кладбище к Блаженной Ксении, я слышала, что ее молитва многим помогает в горе».

 Голубушка няня, — отвечает сын, — делай что хочешь, только помоги нам. Видишь, мы ничего не понимаем. Поезжай куда хочешь, проси кого знаешь, только помоги ты нам, Христа ради!

Вышла няня, а мы все сидим. Сколько времени просидели мы так, я уже и не знаю. Только замечаем, что стоны больной становятся как будто тише и тише, а наконец, и совсем прекратились.

«Скончалась бедняжка», — мелькнуло в нашем сознании и все мы трое, как один человек, ворвались в комнату Олечки. Смотрим: у кроватки больной стоят няня и сиделка, больная лежит на правом бочку и тихо, спокойно спит.

«Слава Богу, — тихонько шепчет нам няня, — я съездила на Смоленское кладбище к Блаженной Ксении, помолилась там, привезла с ее могилки песочку да маслица из лампадки. Теперь Олечке станет легче». Как очумелые стояли мы у кроватки Олечки, слушали слова няни, ничего не понимали, но чувствовали, что с больной, действительно, произошла разительная перемена и что опасность миновала. С истерическим воплем бросился отец малютки на грудь своей жены, и не знаю уж, долго ли сдерживаемое горе или неожиданная радость вырвалась в его рыданиях, только едва-едва нам удалось его успокоить, оттащить от кровати больной и уложить его в постель. Как и мы с невесткой вышли из комнаты больной, как и где, не спавши трое суток, мы уснули, я тоже не помню. Только утром, лежа у себя на диване, вдруг слышу, громко зовет меня няня: «Барыня, а барыня, встаньте, пожалуйста... доктора приехали, а барина с молодой барыней никак не добудишься».

«Ну что, — вскочила я, — как Олечка?»

Слава Богу, — говорит няня, — почивают и всю ночь на правом бочку почивали.

Я тотчас же, нечесаная и немытая, пошла, разбу дила сына и невестку, сказала им, что приехали доктора и что Олечка спокойно спит. Как бы испуганные тем, что осмелились на целую ночь оставить при смерти больного ребенка, вскочили они с постели, кое-как оделись и побежали к Олечке.

А я вышла в гостиную к докторам, извинилась перед ними и рассказала, что Олечка, слава Богу, со вчерашнего дня спокойно спит.

Ну, ничего, подождем; пусть бедняжка, подкрепится перед операцией-то: ведь это дело не

легкое, тем более для маленького измучившегося ребенка, — говорили мне доктора. Вышли отец и мать и также подтвердили, что девочка спит.

Такое положение ребенка, по-видимому, хоть маленько должно бы было нас утешить, порадовать. Но присутствие докторов и мысль об операции снова напомнили нам об опасности положения, и снова нелегко стало у нас на сердце.

Но что же мы могли поделать? Нужно же было избавить больную от страданий, нужно было решиться на операцию. Сидим мы час, другой. Доктора, вначале спокойно разговаривавшие между собою, начали мало-помалу выражать нетерпение и, наконец, попросили разбудить девочку. Сначала пошла туда мать. Вместе с сиделкой и няней она будит ребенка.

Олечка, Олечка, проснись, милая, — но она, бедная, спит, да и все тут.

Идет туда отец, я, доктора. Все мы по очереди будим ее, зажимаем носик, она немножко повернется, а все-таки спит да спит и никак не может проснуться.

Наконец, мать берет Олечку на руки и вынимает из постели.

Смотрим: вся подушечка, правое ухо, щечка, шея, рубашечка, простыни — все покрыто гноем: нарыв прорвался, а здоровая девочка и на руках матери продолжает спокойно спать.

Подивились доктора такому счастливому исходу болезни, научили нас, как нужно промывать ушко, и уехали. А мы все, положивши спящую девочку в новую постельку, приступили к няне с просьбой рассказать, что она сделала и каким образом девочка стала здоровой?

Ничего я, барыня, не сделала, я только съездила на Смоленское кладбище к матушке Ксении, отслужила там панихидку, взяла маслица из лампадки да скорее, скорее домой... Приехала, вошла к Олечке, а пузырек-то с маслицем спрятала в карман, да и жду, скоро ли выйдет из комнаты сиделка, потому боюсь, что она рассердится, если увидит, что я хочу пустить маслица-то в больное ушко.

Няня, посиди тут, я на минутку выйду, — вдруг говорит сиделка. Уж как-то я обрадовалась, когда она сказала это.

Хорошо, хорошо, — говорю, — уж Вы будьте спокойны и лишь только затворилась дверь за сиделкой, я тотчас же подошла к Олечке, немножко сдвинула с ушка повязку (девочка всегда лежала на левом бочку), и прямо с пузырька полила ей маслица в ушко. Не знаю уж и попало ли туда хоть что-нибудь, больно уж велика была опу холь-то. Ну, да думаю, как Богу угодно да матушке Ксении. Снова надвинула барышне повязку на ушко; смотрю, она постонала немножко, повернулась на правый бочок да и глазки закрыла, засыпать, значит, стала.

Вошла сиделка да и говорит: «Что это, никак она кончается?»

Нет, — говорю, — она заснула.

Подошли мы с сиделкой к кроватке, а барышня сладко, сладко так спит и ротик открыла. А тут и все пришли в комнату. Больше я ничего не делала.

Да кто тебя научил съездить ко Ксении? Откуда ты узнала про нее? — спросили мы.

Я, батюшка барин и вы барыни, давно про нее знаю, много раз бывала на ее могилке, видела, что там берут землицы и маслица для исцеления, значит, от разных болезней, да мне-то не приходилось этого делать; я, благодарить Бога, всегда была здорова. Вот и теперь, сидя у постели барышни, я чего, чего не передумала, вспомнила и про матушку Ксению. Много раз уже хотела и сказать вам, чтобы вы отпустили меня на ее могилку да все боялась, думала, что вы смеяться или бранить меня будете. А потом, когда уже барышня чуть не кончалась, я не утерпела: думаю, пусть смеются, пусть бранят меня, а я все-таки пойду, попрошусь на могилку ко Ксеньюшке, может быть, и пустят, а не пустят, думаю, так я потихоньку как-нибудь съезжу. А вы, слава Богу, сразу же меня и отпустили. Взяла это я извозчика, тороплю его, еду, а сама все думаю: «Господи, неужели Ты не поможешь такой крошке-страдалице? Ну за что она страдает?», а слезы-то, слезы-то так и текут у меня из глаз. Приехала я к воротам кладбища, велела извозчику обождать меня, деньги ему вперед отдала, а сама бегом в часовню ко Ксении. Отворила дверь, смотрю, народ стоит и молится, свечи, лампады горят кругом могилы, а в сторонке стоит в облачении священник. Я прямо к нему и говорю: Батюшка, отслужи ты мне, Христа ради, панихидку по рабе Божией Блаженной Ксении, да помолись за болящего младенца Ольгу, больно уж она, бедная, страдает.

Хорошо, хорошо, — говорит священник, — панихидку я отслужу, помяну в молитвах и болящего младенца Ольгу, а ты сама-то хорошенько молись да усерднее проси помощи у рабы Божией Ксении. По мере твоей веры и молитвы ты и получишь помощь такую же.

Купила я скорее две свечечки, одну поставила на подсвечник, другую взяла в руки и бросилась со слезами к самой могилке Ксении. Батюшка начал панихиду, а я все время плачу да твержу: «Господи, спаси; Ксеньюшка, помоги», больше ничего сказать не придумала: ведь я глупая, неученая, не умею молиться-то. Кончилась панихида, заплатила я за труды священнику, взяла с его благословения землицы с могилки Ксении да маслица из лампадки и сейчас же домой. Масло то, я вам уже говорила, я вылила в больное ушко, а землицу завернула в тряпочку да положила барышне под подушечку, она и теперь там лежит.

Да от кого ты узнала про Ксению-то, кто тебе про нее рассказывал? — спросила я.

От кого я узнала про Ксению, матушка—барыня, я и сама не знаю, все ее знают: заболеет ли кто или кого какое горе постигнет, все идут к ней на могилку, помолятся там, отслужат панихидку, глядишь, и станет легче. Вот и наш брат — кухарки, горничные, няньки и другие, если, случится, кто-нибудь долго не имеет места, идет ко Ксении, помолится там, глядишь, и место получит. Подивились мы простой, бесхитростной вере нашей няни, но факт был налицо: Олечка выздоровела; вера, действительно, по слову Господа, может и горы переставлять. На другой же день после исцеления Олечки и сын и невестка ездили на могилку Ксении и отслужили там панихиду. И с тех пор все мы нередко ездим туда служить панихиды по рабе Божией Ксении и благодарим ее за ее чудесную помощь в нашем страшном горе.

Так вот, — закончила свой рассказ словоохотливая, радушная хозяйка, — то народное средство, которое никогда не нужно забывать и которое я всегда и всем рекомендую. Это именно то единственное средство, которое возрастило, укрепило и сделало русский православный народ, на удивление всему миру, могучим исполином, богатырем. Не будь этого средства, не будь этой глубокой, сердечной и вместе простой веры у русского народа в Господа Бога и Его Святых угодников, Бог весть, что из него вышло бы! Но Вы знаете, что времена переменчивы, ну да все равно, дело в том, что я много раз рассказывала о болезни Олечки и ее чудесном исцелении своим знакомым, но, удивительное дело, многие из них никак не хотят видеть тут что-нибудь чудесное. Времена что-ли настали другие или уж наука пошла не по настоящему пути, что никто нигде и ни в чем не хочет признавать чудесного, но только все и все у нас хотят объяснить путем естественным. Так и в болезни Олечки: многие говорят, что это случай, что главную роль тут играло масло, которое размягчило нарыв, нарыв и прорвался. Ну да и пусть говорят, что им угодно, их ведь не переубедишь. Дай только Бог побольше таких случаев. Вот как к ним самим придет беда, тогда мы посмотрим, далеко ли они уйдут со своими естественными средствами? Я же никогда не перестану думать и верить, что Олечка и не глуха и здорова, благодаря только помощи рабы Божией Ксении, которую, поэтому, и буду всегда глубоко почитать как угодницу Божию и молитвенницу за всех тех, кто ее любит и кто прибегает к ней за помощью.

 

Чудесное исцеление дочери священника отроковицы Валентины Сперанской

У дочери священника Оренбургской епархии Сперанского — отроковицы Валентины — в ноябре месяце тысяча девытьсот одиннадцатого года образовался, как и у исцелившейся девочки Олечки, нарыв в правом ухе, сзади барабанной перепонки. Доктор, видя опасность положения больной, после тщательного осмотра больного уха, предложил родителям больной на другой же день созвать консилиум врачей, предполагая, что без операции не обойтись. Но верующие родители, зная о случае чудесного исцеления девочки Олечки и имею под руками флакон с маслом из лампады над могилой рабы Божией Ксении, решились прибегнуть, прежде всего, к молитвам Блаженной. Не говоря, поэтому, ни слова доктору, они влили из своего флакона в больное ухо несколько капель деревянного масла и тотчас же послали на Смоленское кладбище телеграмму с просьбой отслужить по рабе Божией Ксении панихиду и просить ее молитвы за болящую отроковицу Валентину. Спустя несколько времени после этого гной из нарыва нашел себе выход, боли в ухе прекратились и жар спал. Пришедший на другой день, одиннадцатого ноября, утром к больной доктор, осмотревши ее, нашел, что опасность совершенно миновала, и операцию уже не нужно делать.

 

Исцеление болезни ног полковника Владимира Ивановича Никольского

В течение многих лет, еще со времени сидения на высотах Шипки при защите от турок горы Святого Николая, а затем и при многих других обстоятельствах подполковник Никольский простужался, но, не любя лечиться да и не имея для этого достаточно времени, он запустил болезнь до того, что доктора послали его на Сакские грязи в Крым. Ездил он в Саки три раза, но каждый раз по возвращении снова простужался, и болезнь возвращалась обратно. После третьей поездки, наконец, так усилилась, что он с трудом передвигал ноги. Врачи и профессора, к которым он обращался, осмотревши его, пожимали плечами и все говорили почти одно и то же: «Что же, помазать можно, но я не Бог!» Видя всю безнадежность своего положения, он совершенно упал духом. Этому способствовало еще и сознание, что он еще слишком мало обеспечил свою семью, что ей придется после его смерти быть чуть не нищей, так как заслуженная им пенсия не могла удовлетворить и самых насущных потребностей жизни. Но, вспомнив, что многие получают прмощь и исцеление по молитвам на могиле рабы Божией Ксении, полковник решился непременно побывать на этой могиле. Дойти до Смоленского пешком он уже решительно не мог, но и ехать на извозчике также не хотел; ему желалось взять на себя хоть какой-нибудь труд, чтобы молитва его была более угодна. И вот что он придумал: дойти пешком (он жил на Ямской улице) до Смоленской конки, на конке доехать до конца семнадцатой линии Васильевского Острова и от ста семидесятой линии опять пешком дойти до часовни Ксении. С раннего утра отправился в путь. На черепашью ходьбу до конки он затратил чуть не полдня, минут сорок-пятьдесят ехал на конке, и от

конки до часовни рабы Божией Ксении он добрался уже вечером, когда священник заканчивал последнюю панихиду и собрался идти домой. Сперанский попросил священника отслужить еще одну панихиду по Блаженной, кое-как стал он на колени и с умилением помолился. Когда кончилась панихида, он поспешил приложиться к могилке Блаженной, так как часовню стали уже запирать, и пошел из часовни вместе со священником, дорогою расспрашивая его о рабе Божией Ксении. Распростившись со священником почти у самой остановки конки на углу сенадцатой линии и Камской улицы, Сперанский тут только опомнился и весьма был поражен тем, что он совершенно свободно прошел расстояние от часовни до конки, на что минут сорок тому назад потратил целых два часа! Еще раз решился он испытать свои ноги, а потому пошел пешком до следующего разъезда конки на Малом проспекте, хотя вагон уже готов был тронуться, так как подходил уже сменный вагон. И расстояние от конца семнадцатой линии до разъезда на Малом проспекте он прошел так быстро, что вагон конки не мог его догнать, и он несколько времени ждал его. Какая охватила его в то время радость он описать не в состоянии. И с тех пор он владеет ногами, как и все здоровые. Кроме ревматизма у него было расширение вен и застой венозной крови. Никольский состоял на службе в девяносто третьем пехотном полку с тысяча восемьсот семдесят третьего года и был жив еще в тысяча девятьсот седьмом году.

 

Исцеление от зубной воли крестьянки Смоленской губернии Гжатского уезда Татьяны Прокопиевой Ивановой

Крестьянка Татьяна Прокопиева Иванова два года страдала страшной зубной болью. Обращалась она за помощию в различные лечебницы Петербурга, но облегчения не получила. Между тем болезнь усиливалась все более и более. Последние три месяца больная не могла уже ни есть, ни спать. Наконец, в январе месяце измученной и обессиленной больной пришла в голову мысль съездить на Смоленское кладбище и попросить себе помощи от рабы Божией Ксении. И тотчас же, несмотря на страшную зубную боль, больная села на извозчика и поехала на Смоленское. Пришедши в часовню, она попросила отслужить панихидку по Блаженной Ксении, помолилась, поплакала, взяла маслица из лампадки, тут же в часовне помазала маслицем себе щеку над больными зубами, и зубная боль тотчас же прекратилась. Много времени прошло уже с тех пор, но зубная боль у Ивановой ни разу не возобновлялась. В памятный день семнадцатого января Иванова считает своей обязанностью приезжать на Смоленское и служить по рабе Божией Ксении панихиду.

 

Исцеление от болезни и предсказание о рождении девочки Ксении

Однажды был сильно болен один молодой человек, военный, очень высокого звания и происхождения. Жизнь его находилась в серьезной опасности. За ним ходила, неотлучно находясь при нем, его супруга. Как-то раз в коридоре ее остановил человек, несший обязанности истопника в их покоях, и попросил у нее позволения дать совет в помощь больному. Получив на это разрешение, он рассказал, что сам он был когда-то сильно болен и получил исцеление, когда ему принесли песку с могилки рабы Божией Ксении. И тут же он передал часть этого песку с просьбой положить его под подушку больного, которого за его великую доброту и доступность любили все, кто знал его. Супруга больного исполнила просьбу доброжелательного слуги. Ночью, сидя у постели больного мужа, она забылась, и ей было видение. Пред нею стояла старая женщина, странного вида и в необыкновенном платье, и говорит ей: «Твой муж выздоровеет. Тот ребенок, которого ты носишь теперь в себе, будет хранить Вашу семью от всяких бед». Когда супруга больного пришла в себя, женщины уже не было. Но все, что сказала явившаяся в видении с утешением и вестью добра Блаженная Ксения страдавшей жене, исполнилось с буквальной точностью. Больной выздоровел, и следующий ребенок их была девочка, которую они назвали Ксенией. Поминая явленную ей помощь от Блаженной Ксении, благодарная и благочестивая жена ежегодно приезжала на могилу Блаженной и совершала по ней панихиду. От исполнения этого сердечного долга ее не могли остановить ни множество, ни сложность ее дел и обязанностей. Замечательно, что через несколько месяцев после того, как дочь их, нареченная Ксенией, была выдана замуж, на семью их обрушилось страшное горе. Отец семьи, исцеленный некогда по предсказанию Блаженной, заболел и скончался в полном расцвете лет и, казалось, богатырских сил.

 

Исцеление от чахотки

В одной из волостных контор Гдовского уезда Петербургской губернии долгое время служил волостным писарем поляк по происхождению и католик по вероисповеданию. Женат он был на русской—православной. Первые годы супружеской жизни они были вполне счастливы. Господь наделил их многочисленным семейством. Но с увеличением семейства стала закрадываться бедность, несмотря на то, что жена всячески старалась помочь в заработках мужу: она даже научилась кроить и шить дамское платье и завела у себя маленькую мастерскую. Между тем муж, в первые годы супружества вполне спокойный и жизнерадостный, стал более нервничать, высказывать недовольство и своим положением и условиями своей жизни, стал нередко отлучаться по окончании занятий в правлении из дому и неизвестно где проводил ночи. На расспросы об этом жены ничего не отвечал, к детям стал относиться холодно и вообще стал у себя в семье как бы чужим человеком. Такое отношение мужа, а также непосильные труды и заботы о детях надорвали здоровье супруги. У ней стала болеть грудь, появилась слабость, кашель. А тут случилось новое горе: муж был уволен со службы. Последнее обстоятельство окончательно сломило бедную жену. Она слегла в постель. Доктора признали у ней чахотку. Страшно больно было бедной женщине оставлять своих многочисленных детей на руках вдового и не имеющего места мужа. Она со слезами молила Господа и об исправлении мужа и о даровании ей здоровья для поднятия детей своих, между прочим, лежа в постели, она попросила своего мужа написать в Петербург своей знакомой, Марии, письмо с усердной просьбой сходить на Смоленское кладбище на могилку рабы Божией Ксении, отслужить по ней панихиду и помолиться как об муже, так и об ее здоровье. Мария тотчас же, по получении письма, поспешила к рабе Божией Ксении, отслужила по ней панихиду, помолилась, взяла землицы с могилы и маслица из лампады и отослала все это болящей. Землицу больная положила себе под подушку, а маслицем несколько раз помазала себе грудь. И с этого времени болезнь женщины быстро стала идти на улучшение. Через месяц она была уже совершенно здорова, а муж получил новое, лучшее место в городе Ковне, где и до настоящего, кажется, времени проживает в полном мире и благополучии семья эта.

 

Разыскание скрывшегося мужа по молитвенной помощи от рабы Божией Ксении

В конце минувшего столетия в городе Вильн много лет проживало семейство Михайловых, состоявшее из мужа, коллежского советника, военного чиновника в отставке, жены — Марии Васильевны и единственной их дочери — Евгении, обучавшейся в гимназии. Муж получал девятьсот семдесят рублей в год пенсии. И на эти-то скромные средства, при взаимной любви друг к другу, семья жила вполне счастливо. Но судьба сулила всем членам этой семьи иную долю. Однажды дочка простудилась, получила воспаление легких и умерла. Страшно убивались от этого горя родители: жена целые дни проводила на могилке дочери, а муж стал пить водку. В пьяном виде он обладал несносным, придирчивым характером. Житья не стало бедной Марии Васильевне. Наконец, муж как-будто бы одумался: перестал пьянствовать, ходил целый день мрачный, о чем-то задумывался, и с утра до поздней ночи пропадал из дома, почти не разговаривая с женой. Прошло месяцев семь-восемь со смерти дочери. Вдруг муж объявил Марии Васильевне, что дольше оставаться в Вильно он не намерен, что он получил частное место в Ташкенте и что если она хочет ехать с ним вместе, то может тотчас же распродать свое имущество и укладываться: через неделю он едет. Если же не желает ехать с ним, то может оставаться в Вильно: он будет высылать ей 50—60 рублей в месяц на содержание. Долго раздумывала Мария Васильевна над предложением мужа. Но, с одной стороны, горячая привязанность к умершей дочке и привычка к жизни в Вильне, а с другой — боязнь жизни с пьяным мужем, от которого она так много горя видела в последнее время, и притом в чужой дальней стороне, склонили ее остаться в Вильно. Муж совершенно хладнокровно расстался с женой и уехал в Ташкент. Первые месяцы он аккуратно высылал жене содержание, хотя писем и не писал. Затем содержание стало высылаться все реже и реже и, наконец, прекратилось совершенно. Марии Васильевне пришлось распродать свою обстановку, вещи. Сначала она поселилась в комнатке, и, наконец, средства ее истощились окончательно: нечем было платить за комнату, нечего было есть. Оставалось питаться Христовым именем. К ее счастию, на помощь ей пришло Виленское общество защиты женщин, случайно узнавшее об ее печальном положении, определило ее в богадельню и принялось за розыски мужа, но толку из этого не вышло никакого. Тогда Марии Васильевне посоветовали самой съездить в Петербург и здесь навести справки об ее муже. Приехала Мария Васильевна в Петербург и, прежде всего, не имея средств, стала искать себе уголок, где бы можно было приютиться. Долго ходила она по различного рода богадельням, приютам и, наконец, попала в общежитие работниц. Радехонька была Мария Васильевна и этому приюту. Но радость ее была преждевременна. Сожительницы ее были молодые, веселые девушки, а ей было уже пятьдесят восемь лет. Начались издевательства, насмешки, всякого рода попреки и упреки. Между тем и хлопоты Марии Васильевны по разысканию мужа были вполне безрезультатны: в военных канцеляриях ей сообщали только, что из Ташкента он перешел туда-то и туда же перевел и пенсию, а где он живет, адрес его, дабы можно было привлечь его к суду, сообщить не могли. Впоследствии оказалось, что Михайлов со времени отъезда из Вильны семь раз менял службу и место жительства. В полное уже отчаяние приходила бедная Мария Васильевна. Целыми днями сидела она в садике при Греческой на Песках церкви и оплакивала свое, по-видимому, безысходное горе.

Однажды, когда Мадия Васильевна, по обычаю, сидела в садике, к ней подсела какая-то старушка, разговорилась с ней, расспросила про ее горе и, прощаясь, сказала: Охота Вам, матушка, таскаться по разным канцеляриям, ступайте-ка лучше на Смоленское кладбище к Блаженной Ксеньюшке, помолитесь там хорошенько, и Ксеньюшка разыщет Вам мужа.

А кто же это Блаженная Ксеньюшка? — спросила Мария Васильевна. — Вот когда она разыщет Вам мужа, тогда Вы узнаете, кто она, — отвечала старушка. — Прощайте, мне больше некогда с Вами разговаривать, других дел много. А ко Ксеньюшке сходите непременно. Каяться не будете!

С этими словами старушка простилась с Марией Васильевной и ушла. Мария Васильевна подумала, подумала, да и поплелась пешочком на Смоленское. Нашла там и часовню рабы Божией Ксении. Простояла в часовне несколько панихид, помолилась, поплакала, хотела было и от себя отслужить панихиду да денег не было. И опять поплелась пешком в общежитие работниц. На другой день сходить в канцелярию она уже не могла, очень болели ноги от вчерашней усталости. А на третий день пошла в канцелярию и представьте ее удивление, когда там тотчас же ей сообщили, что муж ее в настоящее время проживает в Кишиневе на такой-то улице и в таком-то доме. Тотчас же подала Мария Васильевна в Санкт-Петербургский окружной суд прошение о выдаче ей законной части из пенсии мужа. Началось дело, и определением суда ей присуждено было выдавать из пенсии мужа тридцать рублей в месяц.

Со времени присуждения пенсии Мария Васильевна проживала в богадельне Марии Андреевны Сабуровой — угол Манежного и Церковного переулков в Петербурге, нередко навещая часовню рабы Божией Ксении. А затем отправилась в Вильно, чтобы жить, скончаться и быть погребенной рядом с своей дорогой дочкой.

 

Многократная молитвенная помощь от рабы Божией Ксении одним и тем же лицам

Первый случай

Существует мудрое народное изречение: «Кто в море не бывал, тот горя не видал» или «Кто по морю не ездил, тот Богу не маливался». Эти изречения указывают на то, что тихое, спокойное, ласковое море не всегда бывает таким. Приятно прокатиться по тихому, спокойному морю. Кажется, никогда бы на расстался с кораблем. Но вот начинает подувать ветерок, гладкая поверхность моря начинает покрываться зыбью, появляются меленькие волны, начинают показываться беленькие гребешки, а ветер, между тем, все крепнет да крепнет. О тишине уже нет и помина. Корабль, как щепка, начинает носиться по страшным волнам: никакая, думается, сила не может справиться с бушующей стихией. Испуганные пассажиры, видя безуспешность команды справиться с налетевшим неожиданно горем, приходят в полное отчаяние. Часто тут только они вспоминают по Господа Бога, теперь только начинают со слезами молиться к Нему о помощи. Точно то же явление бывает и в море житейском. Живет себе человек весело и беззаботно, пока все идет у него тихо и спокойно, живет и мало думает о будущем, редко взор свой обращает на небо. Но вдруг налетает на него неожиданная житейская буря. Как волной смоет она все его надежды и расчеты. Как утлый челн начинает носиться он по бурному житейскому морю, всюду идет он себе помощи и поддержки, но иногда этой помощи он себе и не находит. Нередко, повидимому, приходит человеку полная гибель. И, действительно, эта гибель приходит для того, кто забыл Бога, кто не искал у Него помощи и заступления. Но счастлив тот , кто хотя только в тяжкую годину вспомнит Господа.

В подтверждение сказанного могут служить следующие случаи.

В одной из солидных торговых фирм Санкт- Петербурга служила молодая еще женщина. Вот что она сообщила о себе в своих двух письмах, «В начале текущего столетия, будучи еще молодой девушкой, я поступила на службу кассиршей в один из магазинов Петербурга. Здесь я познакомилась, а затем и полюбила одного из своих сослуживцев. Вышла за него замуж, и оба мы вместе стали служить в одном и том же магазине. Муж мой пользовался репутацией расторопного, знающего свое дело, человека, умело обращающегося с покупателями. Кроме того, он свободно владел немецким языком и умел привлечь покупателей из немцев. Узнала о нем одна московская фирма и переманила моего мужа к себе в Москву на двойной оклад жалованья. Долго уговаривал мужа наш хозяин остаться у него на службе, обещал прибавить ему жалованья, но муж не согласился на его предложение и уехал вместе со мной в Москву, но неласково встретила нас матушка—Москва. Новые сослуживцы мужа стали ему завидовать и устраивали всякого рода неприятности. Целый год прожили мы в этих условиях. Но, наконец, муж не выдержал, бросил службу, и мы снова вернулись в Петербург, надеясь, что прежний хозяин возьмет мужа к себе. Но расчеты наши оказались неправильными. Прежний хозяин, обиженный уходом мужа, решительно отказался принять его снова на службу. Началось скитание по различного рода магазинам с просьбой дать какое-нибудь место. Долго тянулось так время. Все не только сбережения, но даже вещи и одежда были нами прожиты. Наступила крайняя нужда и бедность. Житейская волна захватывала нас все сильнее и сильнее. Казалось, что не было выхода из тяжелого положения. Но тут-то и явилась помощь оттуда, откуда, казалось, нельзя было ее и ожидать. Однажды я разговорилась с одной соседкой о своем тяжелом положении, и она посоветовала мне съездить помолиться на Смоленское кладбище к Блаженной Ксении. «Поезжайте, матушка, ко Ксеньюшке, непременно поезжайте: она многим помогает. Да и мужа с собой захватите,» — сказала она. Как бы чешуя спала с моей грешной души от этих слов глубоко верующей женщины. «В самом деле, что же я, глупая, до сих пор не вспомнила Господа Бога? Отчего я к Нему не обратилась, у Него не искала помощи и заступления?» — думала я. И тотчас же побежала к мужу и стала его уговаривать сходить на Смоленское кладбище помолиться на могиле Ксении, хотя муж мой и был лютеранин. Говорят, утопающий хватается за соломинку. Так и муж мой тотчас же ухватился за мое предложение, и мы немедленно пошли на Смоленское. Долго стояли мы в часовне. Я усердно молилась Блаженной и просила ее о помощи в нашем горе. К вечеру пришли мы к себе в комнату, я приготовила кипятку, заварила чаю, и мы сели за стол пить чай. Вдруг отворяется дверь, и к нам входит наш знакомый — приказчик одного хорошего магазина на Петербургской стороне.

А я к вам, Иван Иванович, с предложением, сказал он, здороваясь с моим мужем, — у нас умер старший приказчик; на его место уже назначен новый помощник, а место последнего свободно; жалованье приличное: нужно только знание немецкого языка. Я рекомендовал Вас, и хозяин велел Вам придти. Подивились мы с мужем скорой помощи от рабы Божией Ксении, но ничего пока никому не говорили. На другой день муж был у хозяина, сговорились с ним и поступил на службу. Снова зажили мы счастливо, непрестанно благодаря рабу Божию Ксению за ее дивную помощь.

Но и это счастье не надолго выпало на мою долю. Не успели мы еще как следует оправиться, не успели завестись приличной одеждой, как муж мой простудился и слег в постель. Месяца два пролежал он больным и, несмотря на мой тщательный за ним уход и помощь доктора, помер. Болезнь и похороны мужа опять довели меня до крайней бедности и до страшного нервного расстройства. Спасибо родным мужа. Видя мою крайнюю нужду и беспомощность, они приютили меня. Целый почти год я прожила у них. За это время я несколько поправилась здоровьем, но нравственно самочувствие мое стало, кажется, еще хуже. Будучи еще молодой и способной к работе, я видела, что я съедаю последние крохи у бедных родственников, а потому всячески старалась найти себе хоть какое-нибудь занятие, но все мои усилия оставались напрасными. Тогда я решилась расстаться с Петербургом и уехать за город в глухую деревню, где жили мои знакомые, с которыми свела меня судьба во время бедствований с покойным мужем. Раньше они говорили мне, что летом в деревне можно наниматься работать в поле и хоть с трудом, но все же можно жить. Накануне отъезда я сходила на могилку Ксении, помолилась там и попросила у нее себе помощи, а на другой день отправилась в деревню. Встреченная радушно своими знакомыми, я рассказала им о своем бедственном положении и попросила их подыскать мне какое-нибудь дело.

Да чего лучше, матушка, говорила мне моя знакомая, завтра мы будем сажать в огороде лук, свеклу и морковь, вот ты нам и поможешь. А там и другое дело найдется. Я рада была, что с завтрашнего же дня примусь за дело. И готовилась к этому. Но не судил Господь испытать мне силу в крестьянском труде. На другой же день я получила письмо от того хозяина, где я раньше служила с покойным мужем. Он предлагал мне занять прежнее место кассирши. Я, разумеется, согласилась на предложение и немедленно вернулась в Петербург. Снова засияли для меня светлые, радостные дни. Дело я знала и занималась им охотно, ежедневно благодаря Блаженную Ксению за ее дивную мне помощь.

Так протекало целых три с половиной года. Отношения мои к хозяину, управляющему фирмой и ко всем сослуживцам были самые наилучшие. Хозяин обещал даже прибавить мне содержание.

Но с некоторого времени я вдруг стала замечать со стороны своего управляющего какие-то ко мне придирки и грубое со мной обращение. То же самое, со временем, я заметила и со стороны хозяина. Не понимая, в чем дело, я удвоила свои старания и всеми силами старалась опять войти в доорые отношения к своему начальству. Но все было напрасно: придирки непостоянные, несправедливые замечания стали повторяться ежеминутно; оставаться на службе при таких условиях не представлялось никакой возможности. Горько плакала я, решаясь бросить свою службу и зная, как тяжело одинокой женщине жить в Петербурге, не имея средств и занятий. До конца месяца, когда я решила оставить службу, оставалась неделя. В первый же праздничный день я, по примеру прошлых лет, отправилась на Смоленское кладбище к Блаженной Ксении, отслужила по ней панихиду и усердно просила ее помочь мне в приискании нового места. И что же? Придя на другой день в магазин, я вдруг заметила, что управляющий не только ко мне не придирается, но по-прежнему очень со мною вежлив, благодарил меня за работу и просил меня после занятий остаться и поговорить с ним. Недоумевая, что бы это значило, я занялась своим делом. Часа в два снова пришел ко мне управляющий и познакомил меня с какой-то дамой, одетой в траур. Разговорившись с новой знакомой, я узнала, что она родная сестра управляющего, что она недавно овдовела и осталась совершенно без средств к существованию, но что теперь, слава Богу, получила хорошее место и завтра поступает на службу. После занятий управляющий подошел ко мне и просил у меня извинения за то, что он был ко мне в последнее время несправедлив и этим дрставил мне много огорчений, что к этому побудила его забота о сестре, которую он думал определить на мое место. То же самое высказал мне на другой день и мой хозяин, которому управляющий много наговорил на меня несправедливостей. Приходя в эти последние дни к себе в комнату, я тотчас же становилась на молитву и благодарила Господа Бога и Его угодницу Блаженную Ксению за их постоянную и дивную мне помощь. Мало и этого: два дня спустя я получила по почте, неизвестно от кого посылку, где были различные дамские вещи: суконный костюм, юбка, две ночных шелковых юбки, шляпа, перчатки и тому подобное, с письмом следующего содержания: «Милая незнакомка, прошу принять посылаемые вещи, они мне не нужны, а Вам, наверное, пригодятся. Я знаю Ваше тяжелое положение и знаю вообще, как тяжело живется бедным вдовам. Незнакомка». Не зная, как поступить с посылкой, я обратилась за советом к хозяину. Он прочитал письмо и сказал: «Носите с Богом присланные Вам вещи и благодарите Господа за то, что есть на свете добрые люди, которые не забывают людей бедных». Письмо незнакомки осталось у хозяина. Немало времени прошло уже с тех пор. Я по-прежнему служу у своего доброго хозяина, вполне обеспечена содержанием, со всеми сослуживцами нахожусь в самых дружеских отношениях, и вполне счастлива. Дай Бог прожить мне так до самой смерти. И всем этим я обязана молитвам и чудесной помощи рабы Божией Ксении, которую я всегда буду считать великою угодницею.

 

Второй случай

Госпожа Юлия много слышала рассказов о проявлениях молитвенной помощи от рабы Божией Ксении, но не обращала на них особенного внимания. Лет же пять тому назад ей попалась в руки книжка о рабе Божией Ксении. Она внимательно прочитала ее, и рассказы о молитвенной помощи от рабы Божией Ксении произвели на нее столь сильное впечатление, что она решилась во всех обстоятельствах своей жизни обращаться и молиться к рабе Божией Ксении. И вера ее не осталась тщетной. Вот те случаи, в которых Юлия видит несомненную помощь от рабы Божией Ксении.

Муж Юлии Димитрий несколько лет подряд пьянствовал. Вследствие этого в их семье нередко происходили ссоры, шум, крики и вообще неприятности. Долго уговаривала жена своего мужа бросить пьянство и усердно молилась рабе Божией Ксении. Наконец, муж опасно заболел и часто впадал в беспамятство. Но не падала духом верующая жена. Она еще усерднее стала молиться рабе Божией Ксении и, когда муж приходил в сознание, просила и его молиться рабе Божией Ксении. И просьба верующей женщины была услышана. Придя однажды в сознание, муж сказал ей: «Молись хорошенько, я даю тебе слово, что, когда выздоровею, никогда уже капли водки не возьму себе в рот». Так и случилось. Муж выздоровел; и с тех пор, а прошло уже около пяти лет, ничего не только не пьет, но и других уговаривает от пьянства.

Тому же мужу Юлии Димитрию явилась нужда подыскать себе какую-либо службу. Долго он хлопотал об этом, но все старания его были напрасны. Наконец он решился ехать в соседний город и там поискать себе счастия. Перед отъездом жена уговорила его сходить в церковь и отслужить панихиду по рабе Божией Блаженной Ксении. Уехал муж. И не прошло четырех дней, как жена его получила от него телеграмму с известием, что он поступил на искомое место.

Спустя месяцев десять по поступлении на службу Димитрий заболел лихорадкой, которая мучила его целый год. Никакое лекарство не помогало. Озабоченная болезнью мужа, жена его решилась съездить в Петербург к Блаженной Ксении. Здесь она отслужила по ней панихиду, взяла с могилки песочку, купила иконку и поясочек. Приехавши домой, она песочек зашила в подушку мужа, иконку повесила на его кровать, а поясочком его подпоясала. И что же? В первую же ночь муж уснул спокойно, лихорадка его не беспокоила, а утром он встал совершенно здоровым. С тех пор прошло уже немало времени, но приступы лихорадки ни разу не возобновлялись.

 

Сила молитвы матери

Нерехтская мещанка Фелицата Ивановна Трескина с давних пор глубоко чтила рабу Божию Ксению и всегда обращалась к ней с молитвой о помощи во всякого рода несчастьях. И молитва эта не оставалась неуслышанной. Вот что сообщает госпожа Трескина в письме своем: «Живу я в городе Нерехте Костромской губернии. Два же сына мои, оба женатые, служат в одной конторе в сорока верстах от города и живут на разных квартирах. В январе тысяча девятьсот девятого года оба сына обещались приехать ко мне — навестить меня. Долго и нетерпеливо ждала я их приезда, но все они не приезжали. А тут приближался день памяти рабы Божией Блаженной Ксении. Сердце мое как бы предчувствовало какую-то беду: я только и думала о том, как бы Господь удостоил меня хоть когда-нибудь побывать на могилке Ксении и там помолиться! Но, не имея пока этой возможности, я весь день дватцать третьего января ходила со слезами на глазах, непрестанно молясь в душе рабе Божией Ксении о помощи себе и своим детям. Домашние спрашивали, что со мной, отчего я плачу, но я ничего им не говорила, а слезы лились все сильнее. То же самое продолжалось и двадцать четвертого января. Наконец, я не вытерпела, надела пальто и отправилась в собор к вечерне. После вечерни я попросила батюшку отслужить панихиду по рабе Божией Ксении, и тут-то я уже вволю поплакала и помолилась. Несколько успокоенная я вернулась домой и не успела еще раздеться, как приехали и оба мои сына. С радостью выбежали мы встретить их. Но, когда они стали раздеваться, я вдруг увидела, что у меньшего сына левая рука забинтована. Спрашиваю: Что с тобой, отчего у тебя левая рука забинтована?

Ну, мама, не пугайся, все хорошо, — отвечает сын.

Спасибо тебе, ты, должно быть, сегодня молилась обо мне, и твоя молитва спасла меня от смерти. Вот как было дело. Вчера еще мы с братом сговорились ехать к вам, зная, что у вас праздник, что ты, мама, почитаешь рабу Божию Ксению. Утром я должен был заехать за братом и вместе с ним ехать к вам. Когда я приехал к брату, он еще был не готов и стал собираться в дорогу. Между прочим он выложил из комода револьвер и положил на стол, а сам с женой ушел в другую комнату укладывать какие-то вещи. От нечего делать я взял револьвер и стал его рассматривать, вполне будучи уверен, что он не заряжен. Рассматривая револьвер, я думал: «Ведь вот какая маленькая штучка, а люди убиваются ею насмерть», при этом приставлял дуло револьвера и к виску и к сердцу, дергая за собачку. Вдруг раздался выстрел. Я страшно испугался, хотя и не чувствовал никакой боли. Вбегают в комнату испуганные брат и его жена; смотрят — кисть левой руки у меня вся в крови, в правой руке я держу револьвер, сам стою бледный и едва держусь на ногах. Тотчас же они усадили меня на стул, обмыли и перевязали мне руку и послали за доктором. Оказалось, что пуля прострелила мне лишь мягкую часть левой руки между большим и указательным пальцем, нимало не задевши кости. Доктор сделал перевязку, сказал, что все это пустяки, и что через несколько дней рука будет совершенно здорова. После перевязки мы с братом тотчас же сели на лошадь и приехали к вам.

Что я чувствовала во время рассказа сына, я не могу рассказать: я поняла только, как бывает сильна горячая молитва матери и как отзывчивы угодники Божии на эти молитвы. Дивен Бог во святых Своих!

И детям и внукам я строго завещеваю свято чтить память рабы Божией Ксении и не забывать ее в своих нуждах.

 

Молитвенная поллощь от рабы Божией Ксении в судебном деле

В одной из деревень Вологодской губернии, Грязоветского уезда, в тысяча девятьсот девятом году был сельский сход для решения различного рода сельскохозяйственных вопросов. Долго обсуждали крестьяне эти вопросы, но ни к какому решению не пришли. Мнения крестьян разделились. И, как это бывает нередко, мало-помалу между собравшимися начались споры, крики, попреки друг друга, и дело кончилось дракой. Во время этой драки крестьянин Крутиков нанес своему соседу крестьянину Прокофьеву столь сильный удар, что сломал ему руку. Вгорячах никто не обратил на это внимание, полагая, что все дело этим кончится. Но на другой день, когда Крутиков узнал, что Прокофьев болен и лежит в постели, что у него сломана рука, он тотчас же побежал к соседу и стал просить у него прощения. Долго и усердно умолял он Прокофьева забыть это дело и простить его невольный грех. Но Прокофьев слушать не хотел соседа.

Пусть нас суд разберет, — говорил он,— а я тебя простить не могу. Много раз и после этого навещал Крутиков своего соседа, много раз просил его забыть это дело, но Прокофьев не сдавался. Напротив, он выправил докторское свидетельство о своей болезни и подал на Крутикова жалобу уездному члену окружного суда. Страшно перепугался Крутиков. Но делать было нечего. Поехал Крутиков в Вологду посоветоваться с адвокатами, как ему быть и что делать? Но не утешили его и адвокаты. Все они говорили ему, что дело его плохо и никак его уже нельзя поправить: придется месяцев шесть отсидеть в тюрьме. Вернулся Крутиков из Вологды совершенно удрученный: не есть, не пьет и не может спать. А тут еще случилось новое горе: произошел пожар, у Крутикова сгорел дом и все его деревенское имущество. Но последнее несчастие как бы возбудило Крутикова. На время он забыл о своем первом горе и деятельно принялся за постройку нового дома. И, пока шла стройка, Крутиков все время был деятелен. Но кончилась стройка, перебрался Крутиков с семьей в новый дом и снова стал думать о своем первом горе. А тут вскоре пришла и повестка от уездного члена окружного суда явиться на суд в волостное правление. Совершенно пал духом Крутиков.

«Я, — пишет он, — окончательно уже отбился и от еды и от сна. Все спят семейные, я один не сплю: то плачу, то перекрещусь, суди, Господь, волю Свою». Однажды вечером Крутиков пришел к себе очень усталый и тотчас же лег спать, но снова поднялись в его душе думы о суде, и он опять никак не мог уснуть. Снова начал он молиться, креститься. Наконец, Крутиков не выдержал, встал с постели и пошел развлечься к своему соседу. Оказалось, что к последнему в этот день приехала в гости из Петербурга одна родственница и привезла много новостей. Начались всякого рода разговоры. Рассказал гостье и Крутиков о своем горе. — «Вот, возьми-ка, голубчик, — сказала ему гостья, — эту книжку да прочитай ее хорошенько (причем подала ему книжку о рабе Божией Ксении); я слышала, что Блаженная Ксения многим помогает в горе, вот почитай книжку-то да помолись хорошенько, авось Господь поможет тебе в твоем горе». С радостью ухватился Крутиков за книжку, пришел домой, зажег огонь и всю ночь просидел за книжкой. — «Очень заинтересовала меня эта книжка, — пишет Крутиков, — чем дальше я читал, тем больше и больше мне хотелось знать про Ксению, а описание проявлений милости Божией ко всем нуждающимся, по молитвам рабы Божией Ксении, так на меня подействовало, что я чувствовал, как у меня волосы становились дыбом и мороз ходит по всему моему телу». Прочитал Крутиков несколько раз книжку, затушил огонь, перекрестился и к утру лег спать. Но опять не мог уснуть. — «Что будет, — думал он, — с моей семьей, если меня осудят в тюрьму? Время настает рабочее, а работник я один; в семье у меня то малый, то старый, пропадет моя семья». Снова вскочил Крутиков с постели, подошел к божнице и стал молиться о помощи к Блаженной Ксении, обещаясь соорудить ей неугасимую лампаду и всегда свято чтить ее память, если дело останется без последствий и его не посадят в тюрьму. И что же случилось? В назначенный день Уездный член окружного суда приехал на суд в волостное правление. Просителей и подсудимых набралось множество. Сделали всем перекличку; вызвали и Крутикова, и Прокофьева, и их свидетелей; все оказались налицо. Началось разбирательство дел. Много дел рассмотрел судья. Долго тянулось время. В комнате суда стояла страшная духота. Настало время обеда, а дело Крутикова все еще не разбиралось. Тогда Крутиков, желая в последний раз попытаться примириться с Прокофьевым, спросил письмоводителя: «А что, скоро будет разбираться наше дело?» — «Нет еще не скоро, ваше дело будет разбираться последним», — сказал письмоводитель.

Так можно нам сходить чайку попить?

С усмешкой, должно быть, догадавшись, в чем дело, посмотрел письмоводитель на Крутикова и Прокофьева и сказал: «Ну что же, ступайте, пейте чай!»

Вышли Крутиков и Прокофьев и свидетели из волостного правления и пошли в чайную. Дорогой Крутиков, неустанно призывал в молитвах рабу Божию Ксению, снова стал просить Прокофьева покончить дело миром, но Прокофьев не соглашался. Пришли они в чайную, заказали чаю и налили себе по чашке. «Авось за чаем помиримся», — думал Крутиков и снова мысленно просил помочь ему в этом рабу Божию Ксению. Подали чай, налили чашки и только что Крутиков хотел снова просить Прокофьева о примирении, как бежит волостной сторож и кричит: «Что вы тут, дураки, делаете, ваше дело разбирают, а вы чай пьете; ступайте скорее в суд». Как сумасшедший бросился в суд Крутиков, но не поверили словам сторожа ни Прокофьев, ни свидетели и остались пить чай. Прибежал в суд Крутиков и едва пробрался к судье. А судья уже спрашивает: «Не желаете ли, Крутиков и Прокофьев, покончить дело миром?» — Точно так, Ваше благородие, очень желаю, — ответил Крутиков. Ну, а Вы что скажете, Прокофьев?

Его нет здесь, — отвечал письмоводитель, — он со свидетелями ушел в трактир чай пить.

—        Ах, они свиньи этакие, я нарочно из города сюда приехал, чтобы крестьянам поменьше расхода было, а они за две версты пришли и не могли дождаться разбора дела, — сказал судья. Затем что-то такое написал в деле и вслух всем объявил: «Дело Прокофьева с Крутиковым оставляется без последствий». Только что он объявил это, является со свидетелями и Прокофьев.

Я здесь, — говорит он судье.

Пошел вон, — сказал ему судья, — иди допивай чай. Ваше дело решено уже!

Много смеху было со стороны всех присутствующих над Прокофьевым, но не до смеху было Крутикову: ужас объял его.

Вот, — думал он, — что делает Господь; вот как доходливы до Господа молитвы угодников Божиих, — и тотчас же побежал домой порадовать свою семью, не зная, как благодарить рабу Божию Ксению. С описанием этой чудесной помощи от рабы Божией Ксении Крутиков прислал деньги на масло к неугасимой лампаде у ее гробницы и усердно просил отслужить по ней панихиду

 

Заочное исцеление раба Божиего Стефана

В Кубанской области два года был болен один человек по имени Стефан. Много забот и стараний об его выздоровлении положили его родственники, но ничего не помогло. Услышавши же, что много помогает всем, притекающим к ней с верою, раба Божия Блаженная Ксения, один из родственников больного, почетный гражданин Иван Осипович Андриенко, написал настоятелю Смоленского кладбища письмо с усердной просьбой отслужить панихиду по рабе Божией Ксении и в молитвах своих помянуть болящего Стефана. Просьба господина Андриенко, разумеется, была исполнена, о чем и послано было ему уведомление. Вскоре после этого господин Андриенко сообщил отцу настоятелю: «Премного Вам благодарен за Ваши молитвы ко Господу и к Блаженной рабе Божией Ксении и за ее теплую молитву ко Господу: наш больной Стефан, по молитве Вашей и рабы Божией Ксении выздоровел, о чем и сообщаю Вам.

Он два года был болен, а в настоящее время здрав».

 

Молитвенная помошь от рабы Божией Ксении в житейском деле отставному коллежскому

советнику Филиппу Ивановичу Сорокину

Два года я возился с одним из своих домашних и хозяйственных дел, — пишет в своем заявлении господин Сорокин, и никак не мог добиться успеха и справиться с ним: всегда что-нибудь мешало или чего-нибудь недоставало. Я постоянно жительствую в городе Киеве. Ныне пред моей поездкой, временно — на несколько дней, в Санкт- Петербург жена моя передала мне, что узнала от своей знакомой, что помощь и успех в различного рода делах оказывает раба Божия Блаженная Ксения, почивающая в часовне, на Смоленском кладбище, в Санкт-Петербурге. По прибытии в Петербург я отправился двадцать пятого апреля на Смоленское кладбище, и здесь в часовне, по моей просьбе, у гробницы Блаженной Ксении батюшка отслужил панихиду; во время панихиды я усердно молился и просил себе помощи. После этого на другой день, двадцать шестого апреля, я легко и свободно, в течение двух часов, окончил то дело, которое никак не мог устроить в течение двух лет. Все совершилось так легко, как будто сила свыше управляла и направляла все дело. Относя это явное чудо исключительно к промыслу Всевышнего Творца, проявленному по молитвам святой души Блаженной Ксенищ я сего двадцать восьмого апреля вторично явился в часовню Блаженной Ксении молиться и благодарить Господа Бога за Его милости ко мне, грешному. Не откажите принять от меня серебрянную лампаду (стоячую) и двадцать пять рублей на масло, с просьбой, чтобы масло в лампаде горело постоянно в течение целого года на гробнице Блаженной Ксении.

 

Благодатная помощь по молитвам блаженной Ксении

Рассказ Смирновой

Однажды весной я возвращалась в Петербург из имения родственницы моей. Ехать приходилось на лошадях по проселочной дороге, и так как пора была весенней бездорож цы, то мне, отъехав верст двадцать от последней станции, за невозможностью следовать далее, благодаря разлившейся реке и за поздним временем, пришлось, по совету моего ямщика, прибегнуть к гостеприимству одной барыни, имение которой как раз находилось на нашем пути. Еще по дороге к усадьбе мой возница пояснил мне, что тут живет барыня, Мария Сергеевна Горева и что она очинно набожна, и каждого нищего обласкает и примет, и без награждения не отпустит. Барыня, действительно, оказалась очень любезной и радушной хозяйкой и, узнав, что я из Петербурга, обрадовалась мне как родной. Я извинилась за причиняемое беспокойство, но она не хотела и слушать.

Ах, полноте, — возразила она, — я так рада бываю всегда услышать о Петербурге вообще, тем более повидаться с особой, которая еще так недавно оттуда. Петербург — моя родина, — добавила она с улыбкой, как бы в пояснение своего особенного интереса к этой столице. Горева была женщина еще молодая и очень красивая. В больших темных глазах ее, в улыбке на полных прекрасных губах, было столько привета и ласки, что невольно, без слов, подтверждалось о ней все, что я уже слышала от своего ямщика. Вся она точно сияла особенным, внутренним светом, и, несмотря на необыкновенную простоту, с какою держала себя, в ней сказывалась какая-то таинственная, но мощная сила и неотразимо влекла к себе с первого взгляда. После чая мы перешли из столовой в гостиную, и вскоре у нас завязался оживленный разговор. Она с живым интересом расспрашивала меня о Петербурге в самых мельчайших подробностях. «Счастливица, Вы так скоро увидите Петербург», — сказала она мне вдруг, окинув меня своим грустным взглядом, и при этом глубоко задумалась и точно, казалось, хотела сказать мне о чем-то, но все не решалась. Меня осенила счастливая мысль: «Быть может Вы желали бы дать мне какое-нибудь поручение в Петербург, — сказала я, — так прошу Вас, с великим удовольствием исполню его». В глазах ее засветилась искренняя радость.

О, пожалуйста, — сказала она, — уж если Вы так добры и это не затруднит Вас, исполните мою покорнейшую просьбу, — и, встав, она вышла в другую комнату, а через минуту вынесла оттуда несколько золотых в конверте и передала мне.

Вот, — продолжала она, отдавая мне конверт, — когда будете в Петербурге, то съездите на Смоленское кладбище, там есть могила рабы Божией Блаженной Ксении: отслужите по ней панихиду, а все остальное раздадите нищим.

С величайшим удовольствием, — сказала я, — готова исполнить Ваше желание, тем более, что и сама давно уже собираюсь посетить эту могилу, о которой много слышала. Но Вы, вероятно, имеете особые причины чтить память Блаженной Ксении? — спросила я.

О, да! — ответила она с глубоким чувством и силою убеждения и тихо прибавила: — Дивен Бог во святых Своих! Я испытала это в моей жизни собственным опытом.

Если не тайна, сказала я. — то, быть может, Вы расскажите мне какое-либо событие из Вашей жизни, которое способствовало укрепить в Вас такие твердые религиозные убеждения, такую крепкую веру?

Нет, не тайна, — ответила она мне, — но если бы даже была и тайна, то ради Света истины, мы должны жертвовать и нашими тайнами. Все это было сказано таким твердым и даже несколько строгим голосом, что я ничего ей не возразила и ждала, что она скажет далее. Между тем Горева встала и прошлась несколько раз по гостиной, как бы обдумывая что-то; но затем села напротив меня и начала свой рассказ голосом тихим, хотя и взволнованным.

—Родилась я в Петербурге, в купеческой семье. Жили мы сначала очень богато, имели своих лошадей, экипажи, много прислуги и все прочее, доступное богатству. Я воспитывалась в одной из гимназий и была уже в пятом классе, как над нами разразилась беда. Дела батюшки быстро пошли к упадку и кончились тем, что однажды к нам в квартиру пришла полиция и описала все наши вещи, не исключая даже и платья: батюшка объявил мне и матушке, что у нас ничего не осталось, благодаря чьему-то мошенничеству, потерял в один месяц на бирже пятьдесят тысяч рублей в каких-то бумагах и что у нас, кроме долга, нет ничего. Я в это время еще не сознавала всей важности того, что случилось, но для матушки это был тяжелый удар. Как сейчас помню, она перекрестилась, глядя на Образ и прошептала: «Твори, Господи, волю Свою!» И с великим смирением покорилась пред ней; тому же учила и меня: «Никогда, дочка, не падай духом, — говорила она, как бы ни были тяжки временные испытания; помни всегда конец многострадального Иова; мы потеряли лишь деньги, но жить ведь не с ними одними, а с добрыми людьми. Молись Господу, чтобы Он благословил тебя мужем хорошим да смирным и, паче всего, чтобы пьяница не был, да почитай всегда память рабы Божией Блаженной Ксении: она тебе будет великой заступницей». Почему моя матушка так боялась за пьяницу—мужа, я только узнала впоследствии, а в то время не представляла даже себе отчетливо, что такое значит «пьяница», так как у нас в семье не только никто не пил вина, но отцом даже и держать его строго воспрещалось. Вскоре после нашего разорения батюшка поступил приказчиком в одну из больших торговых фирм и стал получать шестьдесят рублей в месяц. Жить нам было очень трудно, и мне пришлось выйти из гимназии и поступить кассиршей в тот же магазин, где служил и отец. Тогда наши обстоятельства несколько поправились, но вскоре нас постигло великое горе: матушка моя, прихварывающая с самого дня несчастия, скоропостижно скончалась от паралича сердца, а через год после нее скончался и батюшка от расширения печени. Итак, я осталась семнадцати летней, круглой сиротой и продолжала служить все в том же магазине. Прошло два года по смерти родителей, и я вышла замуж за своего сослуживца — бухгалтера нашей фирмы, встретив в нем человека одних убеждений, а главное одних со мной взглядов на религию, что в особенности нас и сблизило. Муж мой, действительно, оказался примерным семьянином и притом добрейшим человеком, и три года после нашей свадьбы пролетели как один светлый и счастливый день. В то время у меня родилось два сына. Муж получал хорошее жалованье, так что нужды мы не знали, и счастью, казалось, не было конца, но Господь судил иначе. Тут Горева глубоко вздохнула и, помолчав немного, продолжала:

Однажды вечером муж мой, против обыкновения, возвратился домой очень поздно и, войдя в комнату, пошатнулся. Я заметила это, испугалась и, думая, что с ним дурно, подбежала к нему, но в это время он вздохнул, и я почувствовала сильный запах вина. При этом во взгляде моем невольно выразилось изумление, которое муж мой, должно быть, заметил, потому что сейчас же сказал резко и раздражительно, что совсем ему не было свойственно: «Ну что ты так смотришь? Что тут удивительного? Ну — выпил, эх, редкость какая; мужчина почти в тридцать лет, взял да и выпил, какое событие!»

Но, — возразила я на это, — тебе ничего и не говорят.

Нечего и говорить! И чего ты сидишь до сих пор? Ложись спать! Точно огнем обожгла меня мысль: «А что если это уже начинается!» Дело в том, что мой батюшка свекор страшно порой запивал, и умер ударом, так что это явление могло быть наследственным. При одной мысли о такой возможности я вся холодела, но так как выяснить этот вопрос могло только время, то я решилась терпеливо ждать. Наутро мой муж встал бледнее обыкновенного, но был, хотя и задумчив, однако, по-прежнему, тих и ласков. О вчерашнем не упомянул ни слова; не вспомнила и я. Прошла неделя, и я уже начала успокаиваться, как вдруг повторилось опять то же самое, только в сильнейшей степени, и с тех пор не стало даже места сомнениям: муж мой запил — да так, что пил почти без просыпа. Протянулись несколько ужасных месяцев, почти год. От службы ему отказали, а у меня в это время родился уже третий ребенок. С квартиры мы давно переехали и жили все в маленькой комнатке на Песках исключительно тем, что я зарабатывала шитьем белья. Но много ли можно было заработать с тремя малыми детьми на руках! Нужда, страшная нужда, подкралась к нам: мы задолжали и в лавке и своей квартирной хозяйке уже за два месяца. Что было делать1? Помню, как раз накануне срока платежа за третий месяц, вечером, когда муж мой и дети преспокойно спали, хозяйка явилась ко мне и объявила, что если я завтра не заплачу за квартиру, или, по крайней мере, не брошу «пьяницу» мужа, которого она больше держать у себя не желает, то она попросту выгонит всех нас на улицу.

Что я могла ей ответить? Измученная заботами и трудами, я так ослабела, что чувствовала, что если она хоть что-нибудь скажет еще, то мне сделается дурно: сердце уже начинало усиленно биться, и, скрепя его, я ответила ей:

«Дарья Карповна! Я вас прошу, оставим этот разговор сегодня, а завтра я Вам дам ответ.

Хорошо, — сказала она, вставая, — но, отойдя к двери, обернулась еще раз и напомнила мне о своем уговоре. Лишь только дверь затворилась за ней, как я, посмотрев на портрет своей матери, бессильно уронила голову на руки и горько заплакала.

Матушка милая, — как стон вырвались у меня слова, — зачем ты забыла меня, твою бедную дочку! Помолись за меня, родная! Молитва матери спасает со дна моря. Вразуми, научи, что мне делать! Нет силы, нет возможности больше так жить!

До последней минуты я неотступно, с глубокою верою, молила Господа спасти моего мужа от роковой страсти, но Господь как бы не благоволил услышать меня. Но это лишь только казалось, на самом же деле Он, милосердный, по Своему неизменному завету, слышит каждую нашу молитву, но иногда, желая прославить Своих угодников, требует от нас грешных, чтобы мы прибегали к их заступничеству, и по их, угодным Ему молитвам, исполняются во благих наши желания. Это-то именно и произошло со мною. После моего воззвания к покойной матушке я хотела приняться за работу, но, измученная и нравственно и физически, как сидела, так и забылась, склонив свою голову на стол. Долго ли я пробыла в таком состоянии, — не помню, но только вот что случилось со мной в это время: я увидела перед собою незнакомого юношу, одетого просто, по-мирскому. Он протянул мне правую руку и повелительно сказал: «Идем!» Точно невидимая сила подняла меня, и я без возражений последовала за ним. Долго мы шли, совершенно молча, по длинным и темным улицам, но как бы даже не прикасаясь к земле, пока, наконец, не остановились пред большим садом. Всмотревшись, я заметила сквозь решетку ворот белые кресты, стоявшие, как привидения, среди ночного мрака и, с ужасом отступая назад, я прошептала: «Кладбище!»

Да, кладбище, — спокойно повторил мой путник, — много покоится здесь людей праведных, их ли боится раба Мария? — И, не дожидая моего ответа, он крепко сжал правой рукой мою руку, а левой слегка толкнул запертые ворота, которые тихо, без шума, отворились пред нами. Я заметила среди ночного мрака мерцавший вдали свет и, обрадовавшись, почти крикнула: «Свет!»

Иди к нему! — сказал мне мой спутник, и прибавив, — давно пора, тебя там ждут, — незаметно исчез, оставив меня совершенно одну. Мне стало так страшно, что бегом пустилась я бежать по направлению к свету и, добежав уже до самой светлой точки, увидела, что стою пред часовней, из которой исходил свет, подобный синеватому бенгальскому огню. Всмотревшись, я увидела могилу Блаженной Ксении, где бывала еще с матушкой. Сквозь закрытую дверь было слышно пение: «Вечная память!» — Я вошла и увидела свою мать, низко склонившуюся над могильной плитой. Из глаз моей матушки текли слезы в таком изобилии, что вся плита, казалось, плавала в них. Я простерла вперед свои руки и с криком: «Матушка!» пришла в себя. Долго не могла я совершенно опомниться от своего видения, и, только когда осмотрелась кругом и увидела себя в обычной своей обстановке немного успокоилась и стала соображать все, что видела. Точно завеса упала с глаз моих. Я живо вспомнила все наставления своей матери, которые почему-то, ни разу не пришли мне в голову в последний год. Точно затмение какое нашло на меня. Я поняла, что моя матушка молит об мне со слезами Блаженную Ксению, и к тому же свету привел и меня мой таинственный спутник. И я решила чем свет отправиться на Смоленское, чтобы отслужить панихиду. Так я и сделала, оставив детей на мужа, зная, что он проспится и к утру будет трезв. Когда я подошла к часовне, то мне так живо представилось все ночное видение и моя мать, что я пережила все снова и, опустившись на колени, простояла всю панихиду — и даже не одну — на том самом месте, где видела и свою мать. После этого я сразу почувствовала, что точно тяжесть какая свалилась с меня, и с такой облегченной душой возвращалась домой и так замечталась о прежней ночи, что не заметила даже, как прошла немалое расстояние от Смоленского кладбища до Песков и вошла в самую улицу нашу. Вдруг невдалеке от меня я услышала звон колокольчиков и, подняв голову, увидела, что против нашего дома стоят несколько пожарных частей и доканчивают тушение уже с последними вспышками угасающего пламени внутри двора. При виде такого зрелища я сначала остановилась и замерла, но затем стремительно бросилась вперед и, добежав до пожарных, с раздирающим душу криком: «Дети! Муж!» хотела пробраться в ворота, но ноги мои подкосились, в глазах потемнело, и я без чувств повалилась на землю. Когда я пришла в себя, то заметила, что нахожусь в большой светлой комнате с очень богатой обстановкой. У изголовья стоял пожилой господин и держал меня за руку, выслушивая пульс. Увидя, что я открыла глаза, он обратился к сидевшей в кресле старушке, одетой в темное шелковое платье, и сказал: «Обморок кончился, опасности больше нет, надо дать успокоительного». Я, между тем, очень ясно припомнила о пожаре и первым моим вопросом было: «Дети и муж?»

Успокойтесь, — сказала мне старушка тихим и ласковым голосом, — муж Ваш слегка лишь ушибся, а дети все живы и совершенно здоровы.

 Они здесь в следующей комнате, и двое из них спят, а старшего Вы сейчас увидите. — Но, заметив мое тревожное недоверие, старушка поняла меня и, приветливо улыбнувшись, сказала что-то другой старушке, похожей на старую няню; та тотчас же вышла и через минуту вернулась, держа за руку моего старшего сына, а младших внесли на руках двое слуг. Увидя своих детей живыми и здоровыми, я перекрестилась и, успокоившись, спросила, где же я нахожусь.

Вы у меня, в квартире генеральши, — ответила мне старушка в шелковом платье. — Я как раз проезжала к обедне в Александро-Невскую лавру мимо Вашего дома, когда раздались крики: «Спасите, дети горят». Я, разумеется, остановилась и, оставив экипаж, подошла ближе к дому. Но детей, слава Богу, как оказалось, двоих спасли уже пожарные из окон, а третьего — Ваш муж, но он оборвался и упал, свихнув себе ногу, ребенка же подхватили, и вот я всех тут же забрала к себе, а после и Вас принесли мои слуги, которые там уже Вас поджидали. Квартира Ваша загорелась у хозяйки в кухне, и менее чем в полчаса все сгорело, так что из Вашего имущества ничего не спасли.

Бог с ним! — прошептала я. — Дети и муж мой живы: слава Создателю за их спасение!

Но, Боже мой! Сколько же Вам, сударыня, беспокойства наделали мы! — обратилась я к старушке.

Ах, пожалуйста, не думайте об этом, — сказала она. — Квартира у меня большая, стеснить вы меня нисколько не можете, а детей я очень люблю, и с Богом живите у меня, пока вы оба поправитесь и снова устроитесь.

Но где же находится муж мой?

 Внизу, — у меня квартира в два этажа, — пояснила мне генеральша. — Ему делают перевязку, и он очень беспокоился о Вашем раннем отсутствии.

Я объясню Вам впоследствии, где провела это утро, — ответила я на вопросительный взгляд генеральши и на другой же день встала с постели, но муж пролежал две недели и после еще долго ходил на костылях. В это время мы ближе познакомились с генеральшей и очень полюбили одна другую. Она была вдова, добрейшая святая душа. Когда-то имела детей, но потеряла их в раннем возрасте и с тех пор не могла равнодушно смотреть на ребенка. Я рассказала ей всю мою жизнь, не скрыла и последнего моего горя, слабости мужа, передала ей и свое видение и где я была в роковое утро. Выслушав меня, генеральша набожно перекрестилась и глубоко задумалась.

А знаете что, — сказала она, посмотрев на меня, — я вижу во всем этом перст Божий. Надо же было случиться пожару в день памяти одного из моих детей, лежащих в Александро-Невской лавре! И вот мне Господь посылает живых, вместо мертвых детей, а Вам в лице моем — опору в тяжелой судьбе, и нам остается разумно дойти до указанной Господом цели.

Вот что, — сказала она, помолчав, — у меня есть два имения: одно из них — небольшое, не поедет ли муж Ваш пока как конторщик или старший приказчик; там есть старичок управляющий, я ему напишу. Может быть, что он там и поправится.

Дай Бог, дай Бог! — прошептала я со слезами. Муж мой с благодарностью принял предложение. Со дня катастрофы он не пил еще ни одной рюмки, и я со страхом и надеждой ожидала, что будет дальше, призывая в душе рабу Божию Ксению. Я рассказала ему о своем видении, он сильно побледнел при этом, но не сказал ни слова, а только сам предложил мне вместе поехать и отслужить еще раз панихиду пред отъездом нашим в деревню, куда мы вскоре и переехали. Прошло несколько месяцев, — муж не пил, прошел и год благополучно, и с тех пор уже восемь лет, а о прошлом не было и помина. Но я замечала, что муж иногда очень задумывался, как будто его тяготила какая-то тайна или болезнь, и, зная его откровенный характер, я решила, что это болезнь, и, опасаясь последствий, однажды спросила его о причине. Муж страшно смутился и побледнел, встал, несколько раз прошелся по комнате и затем с решительным видом сел против меня и сказал: «В то утро, когда ты ходила на кладбище, я спал крепким сном и что-то во сне видел страшное, будто звери какие меня окружили; я помню, что крикнул тебя, но ты не пришла, а явилась ко мне незнакомая женщина, с посохом в правой руке. Звери все сразу куда-то исчезли, а она обратилась ко мне й, стуча своим посохом, грозно сказала: »Нет здесь жены твоей, она у меня. Слезы матери ее затопили мою могилу. Брось пить! Встань! Твои дети горят!" И с этими словами она исчезла. Я вскочил, смотрю — тебя нет, дети спокойно спят, и я принял все это за бред моей больной головы, но не прошло и десяти минут после того, как в кухне раздался отчаянный крик: «Горим!» Я вскочил, как полоумный, не столько от крика, как от страшной мысли о видении.

«Дети сгорят», — вспомнились мне последние слова грозной женщины. Я схватил детей и бросился с ними в прихожую, но было уже поздно: дверь загорелась, тогда я бросился к окнам; остальное ты знаешь.

Вот почему, — добавил мой муж, — я особенно беспокоился знать: где ты была тогда утром, и когда я узнал, то сразу все понял, сотворил мысленно молитву, и с тех пор мне даже думать о вине противно, — заключил он свою исповедь. Я была страшно поражена этим открытием. Через год после нашего водворения в деревне умер старичок управляющий, и мужа моего генеральша назначила на его место, но вскоре затем скончалась и сама, моя голубушка, Царство ей Небесное! При этом воспоминании крупные слезы скатились по щекам рассказчицы; она тяжело вздохнула и продолжала:

Старушка, с которой я была все время в интимной переписке, по духовному завещанию большое имение в одной изгуберний отказала племяннику своему, а это, где мы и сейчас, навсегда закрепила за нами. И всему, всему этому мы обязаны молитвам Блаженной Ксении да моей матушки. Я узнала из дневника ее, который она оставила и приказала вскрыть не ранее как исполнится мне тридцать лет, что отец мой в своей ранней молодости сильно пил и что моя матушка через это много страдала, пока не научили ее люди добрые прибегнуть к помощи Блаженной Ксении, и что после того отец мой вскоре излечился от своей слабости и строго воспрещал даже иметь вино в квартире. Тогда только я поняла, почему она так боялась за «пьяницу» мужа и почему советовала прибегать именно к Блаженной Ксении. Точно чувствовала родительским сердцем, что дочке ее все это придется пережить и испытать собственным опытом!

Вот, — закончила Горева свой рассказ, — причина, почему я особенно свято чту память рабы Божией Ксении, и сама все стремлюсь побывать в Петербурге, да не могу никак выбраться; то дела, ведь я сейчас хозяйничаю одна, так как муж уехал на месяц в губернский наш город по делу, то дети удерживают, а у меня их немного, — сказала она, улыбаясь, — всего только семь человек; вот завтра представлю Вам: пять сыновей и двух дочек. Когда она окончила свой рассказ, то было уже далеко за полночь.

Я Вас утомила, — сказала она, поднимаясь.

О, что Вы, напротив, — ответила я, тоже вставая, — премного Вам благодарна за этот рассказ. Не часто в жизни приходится слышать подобное, и я с нетерпением буду, как можно скорее, спешить побывать на священной могиле за себя и за Вас.

Благодарю от души, — сказала она, протягивая мне руку на прощанье.

На другой день Горева показала мне свое хозяйство, находившееся в образцовом порядке и, действительно, представила мне семь человек своих детей — от годовалого и до тринадцатилетнего возраста включительно, причем сообщила им, что «это — тетя из Петербурга, где могилки Блаженной Ксении, их дедушек и бабушек.» Один из мальчуганов, лет пяти, подошел ко мне и бойко спросил: «А ты была на могилках?»

Нет, — говорю, милый, еще не была!

А наша мама была!

И я побываю непременно, если ты скажешь, где эти могилки.

На Волковом и на Невском, — ответил он.

Наши родные, — вмешалась в разговор Горева,  лежат все на Волковом кладбище. И она указала подробно места. Я обещала и там отслужить панихиды и обо всем написать.

Благодарю Вас от всей души, — сказала она мне, обнимая меня со слезами и целуя на прощание. — Вы мне так живо напомнили собой мою милую родину Петербург, точно я и сама побывала там, — говорила она, усаживая меня в тарантас. Отдохнувшие лошади тронулись мелкой рысцой, и я отправилась в объезд другою дорогою, с сожалением покидая гостеприимный кров. И долго было мне видно, что вся семья стояла еще на крыльце, провожая глазами случайную гостью, которая уезжала на их родину, к их священным могилкам, увозя с собою заветное поручение.

 

Чудесное исцеление тяжко больной Ксении по молитвам Ксении Блаженной

 

В городе Новороссийске в тысяча девятьсот одиннадцатом году была тяжело больная женщина по имени Ксения. У нее образовался рак в груди. Несмотря на помощь различных докторов, болезнь быстро шла вперед. Страданий усиливались с каждым днем. Не видя облегчения от помощи медицины, больная просила тогда свою знакомую написать отцу настоятелю Смоленского кладбища письмо и попросить его отслужить панихиду по рабе Божией Ксении и помянуть в своих молитвах болящую Ксению, а после панихиды прислать масла из лампады над могилой Блаженной. Между тем болезнь так усилилась, что надежды на выздоровление, по словам докторов, не осталось никакой. Мало и этого: доктора отказались даже как-нибудь облегчить тяжкие страдания. Больная лежала как пласт, не могла ни говорить, ни шевельнуть рукой. Ей давали лишь, поднимая голову вместе с подушкой, глотать лед. По-видимому, наступали ее последние минуты. Так дело и тянулось до двадцать первого июля, когда со Смоленского кладбища получено было письмо с уведомлением, что панихида по рабе Божией Ксении отслужена, и посылка с двумя флaкoнaми масла и горсточкой песку с могилы. Знакомая больной тотчас же песок и один из пузырьков с маслом передала больной, а другой пузырек оставила себе для лечения своей больной ноги. Песок положила она больной под подушку, а маслом из пузырька натерла ей больную грудь. К вечеру натирание маслом повторили и положили больную в постель. И, странное дело,

всю ночь больная проспала удивительно спокойно, чего уже давно, давно не было. Утром двадцать третьего июля больная попросила у своей знакомой ее пузырек с маслом и сама уже, сидя в постели, растерла себе грудь. Прошло после этого времени еще два – три дня, и на глазах всех присутствующих совершилось настоящее чудо: больная встала с постели, прошла спальню, часть коридора и остановилась в дверях столовой, чувствуя еще слабость. А на другой день она уже свободно пришла в столовую, не чувствуя никакой боли в груди. Все, видевшие Ксению умирающею, никак не могут понять, отчего произошла с ней такая перемена! В их глазах она является как бы воскресшей из мертвых. Сообщая об этом, помогавшая ей знакомая просит от имени исцеленной отслужить панихиду и еще прислать им и масла, и образков, и крестиков с могилы Блаженной.

 

Позднейшие, в тысяча девятьсот двенадцатом и тысяча девятьсот тринадцатом годах заявления о молитвенной помощии от рабы Божией Ксении

Келейница Сергеева из Елабуги Вятской губернии в своем письме от пятого октября тысяча девятсот двенадцатого года на имя отца настоятеля Смоленского кладбища, между прочим, пишет: «В нашей местности память рабы Божией Ксении особенно чтится народом, так как весьма многие лица, страдавшие,различного рода болезнями, после молитвенного обращения за помощью к рабе Божией Ксении, получали удивительные исцеления. Так, на моих глазах одна женщина, из селения Старые Сарали, разбитая параличом и пять месяцев не могшая встать на ноги, лишь только письменно обратилась с просьбой отслужить панихиду по рабе Божией Ксении и помолиться на ее могиле о своем исцелении, тотчас же, еще ранее получения ответа, что ее просьба исполнена, почувствовала облегчение в своей болезни, встала на ноги и в настоящее время чувствует себя здоровой.

 Госпожа Смелова из Пермской губернии от одиннадцатого января тысяча девятьсот тринадцатого года между прочим, пишет: «А у всех моих родных не так давно было столь много горя и разного рода болезней, что мы не знали, что и делать. В это время совершенно случайно мы узнали о многократных случаях чудесного проявления молитвенной помощи от рабы Божией Ксении и тотчас же решили обратиться к ней с молитвою. Собрали мы, по силе возможности, копеечки и послали их в часовню рабы Божией Ксении с усердной просьбой отслужить по Блаженной панихиду и помолиться о смягчении нашего горя. И за эти-то копеечки мы получили от Господа Бога, по предстательству за нас рабы Божией Ксении, столь много милостей, что пером невозможно всего выразить. Не буду здесь говорить о других. Скажу о себе. Я, грешница, не умела молиться и не молилась, хотя страдала страшной головной болью, а на душе у меня всегда была тяжелая, невыносимая тоска. Посылая вместе с другими письмо в часовню рабы Божией Ксении, я и не думала о том, что получу какое-либо облегчение или исцеление своих болезней, а потому и не придавала нашей просьбе какого-либо значения. Но, дивное дело, вскоре же после отсылки письма я стала замечать, что головные боли у меня становятся слабее, тоска смягчается, и я становлюсь совершенно другим, не желчным, как раньше, а жизнерадостным человеком. В настоящее же время я совершенно здорова. Ни головных болей, ни тоски — нет и в помине. Со стыдом и душевной болью сознаюсь я в своем прежнем слепом и глупом неверии, глубоко скорблю об этом и усердно молю Господа Бога простить мой прежний страшный грех. Теперь я не только глубоко верю, но твердо убеждена и твердо знаю, что мое и душевное и телесное исцеление совершилось лишь по сердечной молитве за меня других верующих людей и особенно по предстательству угодницы Божией Блаженной Ксении. Господи, прости меня, грешную!

Госпожа Вера Карповна из Белиловки Киевской губернии от двадцатого января тысяча девятсот тринадцотого года, в письме на имя отца настоятеля кладбища, между прочим, пишет: «Два года тому назад я обращалась к Вам с просьбой помолиться на гробнице у рабы Божией Ксении о помощи нашему хорошо знакомому Симеону. Как я Вам тогда писала, этого господина, человека безупречно хорошего и верующего, совершенно невинно, по наговору врагов, уволили со службы. Человек он многосемейный и, кроме жалованья, не имеет никаких средств к существованию. С увольнением от службы страшная беда, горе и бедность грозили и лично ему и его семейству. Надежды на выход из ужасного положения, по-видимому, не оставалось никакой. Но в это время, случайно, мы прочитали в Паломнике сообщение о рабе Божией Ксении и решили обратиться к ней за ее молитвенной помощью, веря, что Господь не оставит без удовлетворения просьбы Праведницы. Тотчас же, поэтому, послали мы вам письмо с вышеуказанной просьбой. И, представьте себе наше глубокое удивление, когда мы одновременно с Вашим ответом, что наша просьба исполнена, получили и другое уведомление, что дело Симеона приказано рассмотреть вновь! Начался новый разбор, и его дело сразу приняло счастливый оборот. Он был совершенно оправдан, и ему предоставили, хотя и в другом месте, новое лучшее место, где он и служит в настоящее время. Такой счастливый оборот дела мы ничему иному не можем приписать, как только молитвенной помощи от угодницы Божией, Блаженной Ксении.

Госпожа Вера Габбина из Ташкента прося усердно отслужить панихиду по рабе Божией Ксении, в письме своем на имя отца Настоятеля, от двадцать шестого января тысяча девятьсот тринадцатого года, пишет, что все ее задушевные желания, моления и просьбы, обращенные ранее ко Господу Богу чрез угодницу Божию рабу Божию Ксению, в настоящее время дивным образом исполнились: дочь ее, Валентина, совершенно оправилась от своей болезни и в настоящее время чувствует себя прекрасно. Мать ее, Мария, разбитая ранее параличом, теперь тоже поправилась: ходит без посторонней помощи, свободно говорит, и каких-либо признаков болезни на перекошенном ранее от паралича лице не осталось решительно никаких; лишь пальцами правой руки она еще не совсем хорошо владеет и не может, поэтому, еще твердо держать в руке вещи. Но, Бог даст, и это скоро пройдет. Все ее, любящие друг друга, родные до настоящего времени были рассеяны по разным углам Туркестана и почти никогда не виделись друг с другом. Все они об этом очень скорбели и молили Господа Бога, чрез предстательство рабы Божией Ксении, о соединении их всех в одном месте. И, дивное дело, в конце тысяча девятсот двенадцатого года, именно к празднику Рождества Христова, обстоятельства сложились так, что все родственники Веры Габбиной съехались в один город, и все они стали жить теперь одной тесной, дружеской семьей.

Поистине, дивен Бог во святых Своих!

Множество и других замечательных случаев проявления молитвенной помощи от рабы Божией Ксении передается из уст в уста между посетителями ее могилы. К сожалению, все эти случаи не проверены и не записаны, а поэтому и не могут быть распубликованы для всеобщего сведения.

Слух о множестве случаев молитвенной помощи от рабы Божией Ксении широко разнесся не только по Петербургу, но и по всей России, по самым отдаленным ее окраинам. Сотни писем получаются отовсюду — и из Сибири, и с Кавказа, и из Западного Края, и из внутренних губерний России — с просьбой помолиться на могилке рабы Божией Ксении об избавлении от какого-либо горя, несчастия. Тысячи посетителей ежедневно бывают в часовне Блаженной. И сколько здесь выплакано горя, сколько пролито горячих слез и горячих молитв! И сколько осушено этих слез, сколько людей вышло отсюда успокоенных, утешенных!

Больше сотни лет прошло уже со дня смерти Блаженной.

Много людей похоронено за это время на Смоленском кладбище, много среди них похоронено людей некогда знаменитых: художников, артистов, администраторов, военных героев, лиц духовных. Но многие ли из них так же известны и теперь, как они были известны и славны при жизни? — Нет, большинство из них совершенно забыты, могилы их нередко заросли сорной травой, некогда богатые надмогильные памятники развалились, уже нет любящей руки, которая бы поддержала это разрушение (например, могилы художников — Шебуева, Козловского и других), а могилы некоторых из них совершенно затерялись, и разыскать их уже нет возможности (например, могилы писателей Тредьяковского, Княжнина, Бенедиктова, художника Левицкого и других). Не то мы видим относительно рабы Божией Ксении. Некогда жалкая надмогильная насыпь над ее прахом покрыта в настоящее время богатым мраморным надгробием, а над надгробием этим усердием почитателей воздвигнута прекрасная, обширная часовня, украшенная внутри мраморным иконостасом и множеством икон, даром благодарных сердец. На могилку эту идут и бедный и богатый, и знатный и убогий, и простой необразованный мужичок и муж науки, и скромный послушник и смиренный Архипастырь, и рядовой солдат и знаменитый генерал, и учащие и учащиеся. И все они — в умилении души и в сокрушении сердца пред величием земного подвига Блаженной и пред ее николи же отпадающей любви по смерти — просят ее помощи и заступничества в своих нуждах, горе, несчастий. И чем дальше идет время после смерти Блаженной, тем шире и шире разносится молва о необычайных проявлениях любви и милосердия Блаженной ко всем, с любовию и верой прибегающим к ней. Вот почему ежедневно, с утра и до вечера, почти непрерывно, и служатся в часовне Ксении панихиды об ее упокоении в райских обителях. Много горя, много нужды на белом свете. Много горя и нужды таких, которые не исцелимы человеческими силами. Для исцеления этих нужд необходимы силы свышечеловеческие, необходимы силы Божественные. И, благодарение Господу, есть еще на Руси Святой угодники Божии, есть великие молитвенники за нас перед Богом, всегда готовые придти на помощь каждому горю, каждой нужде и всякому несчастию. Нужно лишь нам самим полюбить этих угодников, нужно верить в них и усиленно просить их ходатайства, и они не замедлят откликнуться на наш зов, они сумеют утолить наши нужды и печали. К числу- то таких угодников, ходатайство которых велико перед Богом, принадлежит и раба Божия Ксения. Свет христианской любви, возжженный ею в себе при жизни, сильнее и сильнее начинает светить из могилы.

«Кто меня знал да помянет мою душу для спасения своей души. Аминь,» — вот завет, который дает всем нам Блаженная из своего гроба. И добрый русский народ простым сердцем чувствует святость этого завета и тысячами идет на ее могилу. Чтобы понять, как велико благоговейное почитание памяти рабы Божией Ксении, надобно побывать на ее могилке или в Светлую седмицу, или в великие праздники и в воскресные дни, или же в дни поминовения усопших, а особенно в день памяти Блаженной — двадцать четвертого января. В эти дни с утра и до вечера целые толпы богомольцев непрерывной волной движутся к могилке Блаженной, поставят свечечку, приложатся ко кресту над надгробием и спешат уступить свое место другим богомольцам.

Между тем в стороне стоит священник и безостановочно служит панихиды по Блаженной. Нет возможности, за теснотой, в указанные дни спокойно помолиться в самой часовне; вот почему, нередко, десятки богомольцев стоят вне часовни, часто на коленях, и усердно просят Блаженную о помощи в своих нуждах. Умилительно бывает видеть такое зрелище: до слез трогает оно каждого. Невольно приходит на ум и сердечность русского народа и его глубокая религиозность; невольно вспоминается тут и трудная жизнь подвижницы и ее горячее сердце, быстро откликающееся на зов нужды и горя; невольно дивишься тут и некогда земному унижению Блаженной и душевно радуешься теперешней ее славе и небесному ликованию!

Дай, Боже, побольше таких подвижниц как Блаженная Ксения; дай, Боже, побольше таких молитвенниц за нас, многогрешных и Русь православную! И всем нам будет жить тогда легче; все мы найдем тогда в своих нуждах и горе — и помощь и утешение.

 

АКАФИСТ СВЯТОЙ БЛАЖЕННОЙ КСЕНИИ ПЕРЕРБУРГСКОЙ

КОНДАК 1

Избрания угодница и Христа ради юродивая святая блаженная мати Ксения, избравшая подвиг терпения и злострадания, хвалебное пение приносим ти чтущия святую память твою. Ты же заступи нас от враг видимых и невидимых да зовем ти:   Радуйся, Ксения

блаженная, молитвенница о душах наших.

 

ИКОС 1

Равноангельского жития взыскала еси, блаженная мати, по успении мужа твоего отвергла еси мира сего красоту и вся яже в нем: похоть очес, похоть плоти и гордость житейскую, юродством разум Христов стяжала еси. Того ради услыши от нас похвалы, тебе возносимые:

Радуйся, житием твоим Андрею, Христа ради юродивому равная.

Радуйся, имени своего отрекшаяся, себя же умершей именовавшая.

Радуйся, в юродстве имя мужа твоего Андрея принявшая.

Радуйся, именем мужеским назвавшись, немощи женской отрешившаяся.

Радуйся, все имение твое добрым людям и нищим раздавшая.

Радуйся, нищету добровольную Христа ради приявшая.

Радуйся, века сего суемудрия юродством твоим отвергатися нас научившая.

Радуйся, благая утешительнице всех в молитве к тебе прибегающих.

Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

КОНДАК 2

Видя странное твое житие, яко ты презрела еси дом свой и всякое мирское богатство, родные по плоти безумной тя полагаху, люди же града Петрова видя смирение твое, нестяжание и вольную нищету, воспели Богу: Аллилуиа.

ИКОС 2

Разум от Бога тебе данный ты, Ксения блаженная, в мнимом безумии скрыла еси; в суете града великого аки пустынница жила еси, молитвы Богу свои вознося непрестанно. Мы же дивяшеся таковому житию твоему, взываем тебе хвалебно:

Радуйся, крест тяжкий юродства, от Бога тебе данный, на рама своя принявшая.

Радуйся, мнимым безумием сияние благодати скрывавшая.

Радуйся, дар прозорливости смирением крайним и подвигом молитвы стяжавшая.

Радуйся, дар сей на пользу и спасение страждущих являвшая.

Радуйся, страдания людския прозорливо в дали необозримей зревшая.

Радуйся, жене доброй о рождении сына прорекшая.

Радуйся, яко жене той у Бога чадо испросившая.

Радуйся, всех к Богу в молитве прибегати научившая.

Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

 

КОНДАК З

Силою свыше, от Бога тебе дарованной, зной и люту стужу мужественно претерпевала еси, распиная плоть свою со страстьми и похотьми. Тем же Духом Святым просвещаемая, взывала непрестанно Богу: Аллилуиа.

ИКОС 3

Имея, о блаженная, небо покровом себе, землю же ложем своим, отвергла еси плотоугодие Царства Божия ради. Мы же зряще таковое твое житие со умилением зовем ти:

Радуйся, жилище свое земное людям отдавшая.

Радуйся, Небесного крова взыскавшая и получившая.

Радуйся, ничтоже земное имущая, а всех духовно бо гатящая.

Радуйся, житием своим терпению нас научающая.

Радуйся, любовь Божию людям показу ющая.

Радуйся, плодами благочестия украшенная.

Радуйся, терпение и незлобие миру явившая.

Радуйся, теплая предстательница наша пред Престолом Всевышнего.

 

КОНДАК 4

Бурю житейскую во граде Петрове мятущуюся кротостию и незлобием преодолела еси, блаженная мати, бесстрастие же к тленному миру стяжала еси. Тем же и поеши Богу: Аллилуиа.

ИКОС 4

Слыша о тебе, яко ты, злостражда Христа ради, скорбных утешаеши, немощных укрепляеши, заблудших на путь правый наставляеши, людие страждущия к помощи твоей прибегаху, воспевающе тебе:

Радуйся, путь Христов всем сердцем возлюбившая.

Радуйся, Крест Христов радостно понесшая.

Радуйся, всякое поношение от мира, плоти и диавола ітретерпевшая.

Радуйся, даров Божиих преисполненная.

Радуйся, любовь к ближним явившая.

Радуйся, страждущим людям утешение подававшая.

Радуйся, слезу плачущих отиравшая.

Радуйся, благодатию Духа Святого чудесно согреваемая.

Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

 

КОНДАК 5

Боготечной звездой явилася святость твоя, Ксения блаженная, осветившая небосклон града Петрова. Уже бо людем, гибнущим в безумии греха, ты явила путь спасения, всех к покаянию призывая, во еже вопити Богу: Аллилуиа.

ИКОС 5

Видя подвиги твоя в молитве, терпении хлада и зноя, благочестивые люди пытахуся умалити страдания твоя одежду тебе и пищу приносяще. Ты же вся сия нищим раздавала еси, желая подвиг свой сохраните. Мы же дивяся вольней нищете твоей взываем та сице:

Радуйся, зной и стужу Христа ради добровольно терпевшая.

Радуйся, в молитве непрестанно пребывавшая.

Радуйся, град Петров всенощным бдением от бед ограждавшая.

Радуйся, гнев Божий многажды от него отвращавшая.

Радуйся, во все дни года ночами в поле молившаяся.

Радуйся, сладость райскую в нищете духовной вкусившая.

Радуйся, яко в сладости сей вся земная оставившая.      ,

Радуйся, яко вся в Боге пребывавшая.

Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

 

КОНДАК 6

Проповедуют святость жития твоего, богоблаженная, вси избавлении тобой от многоразличных болезней, бед и скорбей, богатии и убозии, старцы и юныя. Тем же и мы, проставляюще тя, Богу вопием: Аллилуиа.

ИКОС 6

Воссияла слава подвигов твоих, блаженная мати, егда ты нощию строителям церкви Смоленской камни тайно носила еси, облегчая труды делателей церковных. Сия ведуще и мы грешнии зовем ти таковая:

Радуйся, тайно творити добродетели нас научающая.

Радуйся, к подвигам благочестия всех призывающая.

Радуйся, строителям храмов Божиих помогающая.

Радуйся, святость церковную возлюбившая.

Радуйся, труды наши на пути спасения облегчающая.

Радуйся, к тебе прибегающих скорая помощница.

Радуйся, всем скорбящим благая утешительница.

Радуйся, града Петрова небесная заступница.

Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

 

КОНДАК 7

Хотя избавити от скорби плачущаго врача, жену хоронившего, ты повелела некоей девице на Охту бежати и тамо мужа себе обрести и утешити. И совершишася тако, якоже ты рекла еси. Они же в радости воспеша Богу: Аллилуиа.

ИКОС 7

Новое чудо в молитве своей показала еси ты, блаженная мати, егда рекла еси жене благочестивой: «Возьми пятак, потухнет». Сим прорекла ей о пожаре дома ея. И по молитве твоей пламень огня угасе. Мы же ведяще сия вопием ти похвальная:

Радуйся, скорби людские угашающая.

Радуйся, дерзновение пред Богом за страждущих явившая.

Радуйся, свеча неугасимая в молитвах к Богу ярко горящая.

Радуйся, предстательница наша в бедах и напастях.

Радуйся, страстьми одержимых от гибели спасающая.

Радуйся, благочестивых дев от брака неверного отвращающая.

Радуйся, клеветою уязвленных от отчаяния избавляющая.

Радуйся, на суде неправедном скорая защитница.

Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

 

КОНДАК 8

Странницей бездомной прошла еси путь жизни твоей в стольном граде отечества нашего, в велицем терпении скорби и поношения неся. Ныне же в горнем Иерусалиме пребывая, в радости поеши Богу: Аллилуиа.

ИКОС 8

Всем вся была еси, Ксения блаженная: скорбящим утешение, немощным покрове и защищение, печальным радование, нищим одеяние, болящим исцеление. Сего ради и вопием тебе:

Радуйся, в горних обителях пребывающая.

Радуйся, о нас грешных тамо молящаяся.

Радуйся, благий образ служения Богу явившая.

Радуйся, униженных и гонимых покровительница.

Радуйся, православный люд молитвами твоими заступающая.

Радуйся, обидимых и молящихся тебе защищающая.

Радуйся, обидящих вразумляющая.

Радуйся, неверных и глумителей посрамляющая.

Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

 

КОНДАК 9

Всякия претерпела еси болезни, блаженная мати, нищету телесную, глад и жажду, еще же и поношение от людей беззаконных, иже мняху тя безумной быти. Ты же Господу моляся, выну взывала Ему: Аллилуиа..

ИКОС 9

Вития многовещанныя не могут разумети, како ты безумием своим безумие мира сего обличила еси и немощию своею посрамила еси крепкия и мудрыя. Не ведают бо в тя Божией силы и Божией премудрости. Мы же помощь твою получившия поем ти таковая:

Радуйся, Божественного Духа носительница.

Радуйся, со апостолом Павлом немощию своею хвалившаяся.

Радуйся, мнимым безумием своим мир обличившая.

Радуйся, красоту века сего спасения ради отвергшая.

Радуйся, небесная блага всем сердцем возлюбившая.

Радуйся, на путь спасения нас призывающая.

Радуйся, во грехе пьянства грозная обличительница.

Радуйся, безмездным врачом и милостивым всем бывшая.

 Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

КОНДАК 10

Хотя спасти душу ты плоть свою со страстьми и похотьми распяла еси и невозвратно себя отвергши, крест свой на рама своя возложила еси и Христу всем сердцем последовала еси, поя Ему Аллилуиа.

ИКОС 10

Стена еси твердая и прибежище необоримое явилась молящимся тебе, мати Ксения. Тем же заступай и нас от враг видимых и невидимых молитвами твоими, да зовем ти:

Радуйся, на труд духовный нас воздвигающая.

Радуйся, от сетей вражиих нас избавляющая.

Радуйся, фимиам кадильный Богу приносимый.

Радуйся, мир Божий в сердца людей приносящая.

Радуйся, дух злобы в сердцах озлобленных угашающая.

Радуйся, детям благим благословение подающая.

Радуйся, тайною молитвою их от болезней исцеляющая.

Радуйся, миру озлобленному мудрость Божию явившая.

 Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

КОНДАК 11

Пение хвалебное приносят ти, Ксения блаженная, спасшиеся твоими молитвами от бед и скорбей и всяких напастей и купно с тобою радостно поют Богу: Аллилуиа.

ИКОС 11

Светозарным светом явилось житие твое, святая мати, во мраке жития сего освещающим люди. Ты бо падших из тины греха избавила еси и к свету Христову направила путь их. Тем же и зовем ти:

Радуйся, православных людей Божиим светом просвещающая.

Радуйся, Христова угодница, в мире надмирно пожившая.

Радуйся, труды многими великую благодать стяжавшая.

Радуйся, во тьме греха благодатию Божиею сиявшая.

Радуйся, отчаявшимся на пути спасения руку помощи подающая.

Радуйся, немощных в вере укрепляющая.

Радуйся, духов злобы посрамляющая.

Радуйся, житием своим ангелов удивившая.

 Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

КОНДАК 12

Благодать обильно источаеши, Ксения блаженная, на чтущих память твою и прибегающих к покрову твоему. Тем же и нам, тебе молящимся, источи от Бога струи исцеления, да зовем Ему: Аллилуиа.

ИКОС 12

Поюще многая чудеса твоя, блаженная мати, восхваляем тя и всеусердно молим: не остави нас грешных в скорбных обстояниях, но умоли Господа сил, да не отпадем от веры нашея Православныя, в Нем же тобою утверждаеми зовем ти:

Радуйся, сострадати страждущим нас научающая.

Радуйся, немощи наша всеусердно врачующая.

Радуйся, распинати плоть со страстьми и похотьми научающая.

Радуйся, о чтущих память твою ходатаица и покровительнице.

Радуйся, скорбный путь прошедшая.

Радуйся, спасение вечное сим улучившая.

Радуйся, ко гробу твоему притекающим отраду подающая.

 Радуйся, о спасении Отечества нашего- присно ходатайствующая.

Радуйся, Ксения блаженная, молитвенница о душах наших.

КОНДАК 13

О, святая блаженная мати Ксение, в житии твоем крест тяжкий понесшая. Приими от нас, грешных, моление сие к тебе приносимое. Огради нас молитвами твоими от наветов духов тьмы и всех мыслящих нам злая. Умоли Всещедрого Бога подати нам силу и крепость, да кийждо от нас возмет крест свой и вослед Христу грядет поя Ему с тобою: Аллилуиа.

Сей кондак читается трижды, затем Икос 1 и Кондак 1.

МОЛИТВА СВЯТОЙ БЛАЖЕННОЙ МАТЕРИ КСЕНИИ ПЕТЕРБУРГСКОЙ

О, святая всеблаженная мати Ксение! Под кровом Всевышняго жившая, ведомая и укрепляемая Богоматерью, голод и жажду, холод и зной, поношения и гонения претерпевшая, дар прозорливости и чудотворения от Бога получила еси и под сенью Всемогущего покоишися. Ныне святая Церковь, яко благоуханный цвет, прославляет тя. Предстояще на месте твоего погребения, пред образом твоим святым, яко живей ти, сущей с нами, молимся ти: приими прошения наша и принеси их ко Престолу Милосерднаго Отца Небесного, яко дерзновение к Нему имущая, испроси притекающим к тебе вечное спасение, на благая дела и начинания наша щедро благословение, от всяких бед и скорбей избавление. Предстани святыми твоими молитвами пред Всемилостивым Спасителем нашим о нас, недостойных и грешных. Помози, святая блаженная мати Ксение, младенцы светом Святого Крещения озарити и печатию дара Духа Святаго запечатлети, отроки и отроковицы в вере, честности, богобоязненности воспитати и успехи в учении им даровати; болящия и недугующия исцели, семейным любовь и согласие ниспосли, монашествующих подвигом добрым подвизатися удостой и от поношений огради, пастыри в крепости Духа Святаго утверди, народ и страну нашу в мире и безмятежии сохрани, о лишенных в предсмертный час причащения Святых Христовых Таин умоли. Ты наша надежда и упование, скорое услышание и избавление, тебе благодарение воссылаем и с тобою славим Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь.