Р а з д е л П е р в ы й

 

 

М О Л О Д О С Т Ь

 

 

+++ +++ +++

 

Слова, слова, слова - расстаться

не можем с паутиной слов.
Молчанье - будто святотатство,
слова - огонь, молчанье - кровь.
 

Между словами мне метаться
придётся, как между костров.
Зачем нам, людям, так бросаться
бумажными цветами слов?

 

28.12.1968

Запорожье

 

 

З А Б Ы Т Ь Е

 

Как меч над миром - тишина деревьев.
как меч над миром - запах дальних гроз…
О, как мне хочется забыться, стать вдруг тенью
и спрятаться в тиши твоих волос!

 

Опять сомнение в меня закралось,
вокруг - смятение и грохот бытия...
О, как мне хочется, не зная про усталость,

из чаши губ твоих пить сладость забытья!

 

24.04.1971.

Москва

 

 

 

+++ +++ +++

 

Дождь бьет в стекло и шепчет,

что давно уснуло все на свете,

что давно

нам суждено

утратить всё.

 

Снова стучат дождинки

по стеклу, как тихие слезинки,

рядом ты,

твои мечты,

мои мечты...

 

А дождь целует окна, как и ты меня,

и просыпается любовь моя.

 

Вот рядом ты со мною,

сердце бьется под твоей рукою,

и во мне

воскресла вновь

моя любовь...

 

А дождь целует окна, как и ты меня,

и просыпается мечта моя.

 

08.12.1972

Запорожье

 

 

 

 

 

+++ +++ +++

 

Холодная, изменчивая осень...

Родная, как мне плохо без тебя!

Я еду в поезде, и боль мою уносит

сердитый ветер, за окном звеня.

 

А где-то высоко, в холодном небе, плавно

теряют краски блеск свой. Где же ты?

То, что казалось мне когда-то главным,

утратило красивые черты.

 

Но мне спокойно. Это ли не правда,

что я, в молчании перед тобой склонен,

постиг красу счастливого страданья

и боль постиг влюбленных всех времен?

 

Холодная, изменчивая осень...

Где я живу - во сне ли, не во сне?

Я еду в поезде, и боль мою уносят

сердитый ветер за окном и капли на стекле.

 

І8.09.1973.

Пологи

 

+++ +++ +++

 

Смятенно и бешено мечутся руки,
клавиши хлещут хлыстами пальцев.
Куда мне деться от этой муки,
от этих страстных звуков-страдальцев?

 

Они страданье моё возносят,

они страданье моё коронуют.

О руки, звуки, ну кто вас просит

вселенской делать печаль земную?

 

Но мука моя, растворившись в органе,
вулканом вздымает купол собора,
и в небе - в звучащей, сияющей ране -
Господь возникает и ищет опоры.

 

Собор растворяется в бархате веры,
и стены в нем блекнут и медленно тонут.
Орган заполняет весь мир, и в пещеру
унылого сердца вливается стоном.

 

24.09.1973

Пологи

 

+++ +++ +++

 

Прости мне скорбь мою, как я простил твой смех,

прости мне вечность, как простил мгновенье.

Я - боль твоя, а ты - одна из тех,

чьё солнце не осветит моей тени.

 

Спасибо за стихи, что я писал тебе,

за маленький ночник, погашенный случайно,

за руки зоркие и за рассвет в окне -

за то, что ты осталась дивной тайной.

 

25.02.1974

Запорожье

 

 

 

+++ +++ +++

 

…А ещё умирают деревья,
оставляя нам тень своей тени,
умирают органные звуки,
оставляя нам запах сирени...
 

Если сердце сломается ночью -
всю себя изыгравшая скрипка -
вам останется лунная лодка,
в небесах заходившая зыбко.
 

Я устал и не знаю, что делать.
Пусть подскажет заботливый ветер,

где найти мне смычок к своей скрипке,

как сыграть, чтобы струнам поверить?
 

Если новый смычок порвет их,
если выстрелит в небо печалью -
знайте: сердце моё сломалось,
струны тихие отзвучали,

...А ещё умирают люди,
оставляя органы и скрипки.
Этот круг наш вечно пребудет -
беспредельный и все же зыбкий.

 

10.04.1974

Запорожье

 

 

ТОСКА

 

Ох, как тоскливо нам с тобой,
дружочек мой, котёнок мой,
пушистый и неслышный друг!
Не ловишь мух, а плачешь вдруг.
 

Ох, как тоскливо нам одним!
Витает сигаретный дым...
Но ведь печаль твоя легка,
а я не пьян от коньяка.

 

Ох, как тоскливо меж чужих!
Хоть ты мне что-нибудь скажи,
хоть просто ‘‘мяу’‘ протяни -
ведь мы одни, совсем одни.
 

Ох, как тоскливо нам с тобой,
игрун, разбойник, плакса мой,
и я не пьян от коньяка,
и у тебя в глазах тоска.

 

Ох, как тоскливо нам одним!
Раскрытый Блок и сизый дым...
Скажи, малыш, мне что-нибудь,
чтоб разогнать шальную жуть.

 

Ох, как тоскливо меж чужих!
Скажи мне что-нибудь, скажи!
Но ты лишь лёг у моих ног -
пушистый маленький комок...

 

29.10.1974

Новогорьевка

 

 

 

 

МОРОЗ

 

Теперь всё кончено. Деревья в полусне,
хрустящий лёд, хрипящий ветер.
Кричи, мяукай, вой в тоске -
никто не ответит.

 

Никто не ответит: лишь свист да мороз.
мертво всё в мерцающем свете,
и даже мой крик где-то в горле замёрз.
Никто не ответит.

 

Никто не ответит, никто не придёт:
деревья заснули, а ветер
вгрызается мертвою хваткою в лёд.
Никто не ответит.

 

Хрустящий, скрипящий, свистящий мороз.

За что? Я один на всем свете.
И даже мой крик - он всего лишь вопрос…
И всё же: никто не ответит.

 

04.12.1974

Новогорьевка

 

БЕРЁ3Ы

 

Под метелью, в тоске, в полусне,
где мигают и плачутся звёзды,
излучают печальный свой свет
две застывшие в поле берёзы.
 

И им снится, что осень ещё,
что не скованы ветви морозом,
и что шепчет им ветер своё:
- Ах, берёзы мои, вы берёзы…

 

Снится им, что листва золота,
что дрожат, как бубенчики, листья,
что от ветра, любви и дождя
я под ними опять схоронился,
 

что, неловко обняв их рукой,
я шепчу им, как ветер: ‘‘Берёзы!’‘
А на землю бегут чередой
то дождинки, то листья, то слёзы...

 

Робко шепчут мне что-то во сне
две берёзы в снегу на морозе
и не знают: в чужой стороне
степь пустая, и нет там берёзы.
 

А я тоже, как будто в снегу, -
весь застыл, словно чуя угрозу,
то во сне, то в письме, то ль в бреду
повторяя: ‘‘Берёзы, берёзы...’‘

 

И тоску на бумагу несут
то слова, то снежинки, то слезы:
- Если б знали, как тяжко мне тут,

ах, берёзы мои, вы берёзы!

 

24.12.1974

Новогорьевка

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВСЕ РАВНО

 

СОБАЧИЙ ЛАЙ

 

Собаки лают. Рвутся в темноту
тоскливые и страждущие звуки.
В такую ночь все спят, а я не сплю
и на себя не налагаю руки.
 

Сижу, поддерживая голову рукой,
не полу-сплю, а полу-умираю:
ненужный, беззащитный и больной,
гляжу в окно и что-то вспоминаю.
 

А может, пыль везде стереть,
побриться, заварить покрепче чаю?
…Неужто после жизни будет смерть -
такая же пустая и чужая?..
 

Встать с кресла и немного походить,
измерить комнату неслышными шагами,
тоску свою поглубже затаить,
и затворить на окнах ставни?

Зажечь свечу или торшер включить,
кусочек торта съесть с душистым чаем…
…Неужто умирать – то бишь не жить -
занятье легкомысленных? Не знаю…

Постель ли расстелить, к пруду ль пойти,
на кухне ль ледяной водой умыться?
Пластинку ль под сурдинку завести?
Повеситься? лечь спать ли? отравиться?
 

Сижу, поддерживая голову рукой,
не полу-сплю, а полу-умираю...
Будь проклят этот тягостный покой,
распятый ночью и собачьим лаем!

 

28.08.1975

Новогорьевка

 

+++ +++ +++

 

И ночь моя Тобой полна...
Страшней Тебя беды не знаю.
Пусти, прости меня, Луна,
Ты видишь - силы мои тают.

 

Забыл, чем жил. Зачем же Ты
забытой тайной снова мучишь?
Погас в сиянье пустоты
Тобой подаренный мне лучик.

 

Разъята блеском ночь моя,
хрустит меж пальцев свет Твой мёртвый
в душе былого нет огня,
тропинка в небо мраком стёрта.

 

Зовёшь меня… дрожит Твой свет

и умирает на ладонях.

Кто жил во мраке пару лет -

тот в крохотном луче утонет.

 

Мне страшно. Ночь Тобой полна,
и Ты глядишь в меня с надеждой.
Но я не тот, каким был прежде...
Души, топи меня, Луна!

 

02.10.1975.

Новогорьевка

+++ +++ +++

 

Где роща обглодана осенью, где
осины трепещут на стылой воде,
где степь убегает куда-то туда,
куда убежать нам нельзя никогда, -
заброшены мы и забыты совсем.

За этой осиной, за тополем тем
бегут провода в никуда, в низачем.
Войдем в провода, и туда, в никуда,
польются за нами тоска и года,
и роща, и осень, и степь, и вода…
Куда - в низачем? и зачем - в никуда?

У осени жалобный стон не отнять,
пустого простора,увы, не понять,
а нам никогда никуда не сбежать:
сидеть лишь, да ноги под стулья поджать,
да ждать, да мечтать, как бегут провода
куда-то в Зачем и зачем-то в Куда…

 

04.10.1975
Новогорьевка

 

+++ +++ +++

 

Снова скажу тебе, Осень: не плачь, -
дивного мало, что всё вхолостую.
Я теперь понял, и я не тоскую.
Что ж из того, что убит кем-то грач?

 

Что ж из тогo, что по лужам бьет дождь,
что в облаках надо мной - ни просвета,
что далеко и несбыточно лето,
что безысходна и тягостна ночь?

 

Снова скажу тебе, Осень: замри, -
всё суета, будь спокойной и чинной.

Что ж из того, что туманны причины?
Дни ведь ясны после мглистой зари.

 

Что ж из того? Ты убийц не ищи.
Всё умирает когда-нибудь, Осень,
Мы теперь стали скучны, мы не просим,
чтобы на север летели грачи.

 

Я теперь понял: покой только мил.
Снова скажу тебе: что же такого?
Что из того, что проплачем мы снова:
кто-то когда-то кого-то убил...

 

06.10.1975

Новогорьевка

 

ЮНОШЕСКОЙ ТЕТРАДИ

 

Были роскошные владения:
любовь, гармония, стихи…
Где эти чудные видения,
где эти сладкие грехи?

 

Где те, кого без откровения
я так беспомощно любил?
Где те заветные творения,
которых я не сотворил?

 

Но нет видений. Не грешу уже.

Ушли во тьму жена и мать.

Лишь в нафталине, между шубами,

осталась старая тетрадь.

 

 

 

 

Непосещенными святынями

остались рифмы и глаза,

которым я своей гордынею

звучать и плакать отказал,

 

остались думы полуночные,
остались горечь, стыд и страх,
дела большие и побочные,
да боль винтящая в висках...

 

Сверкай, стреляй в меня страданием,
полузабытый юный стих,
распни меня очарованием
непосещённых Мекк моих!

 

07.10.1975-07.10.2000

Новогорьевка - Львовский

 

+++ +++ +++

 

Как ждал я снега! Выйду и взгляну
на дивный свет в ночной дремоте,
подставлю руки и в ладони соберу
частички невесомой чистой плоти,

и прекратится мой бессмысленный побег,
сyдь6a на плечи руки мне уронит,
и жизнь моя, как нежный первый снег,
растает на твоих ладонях.

 

10.11.1975.

Запорожье

 

+++ +++ +++

 

Прости за осень и за птичий стон,

и за поля, укрытые снегами,

и за весну, и за капели звон,

за дождь, за солнце, за мечту над нами,

 

прости за боль, за радость, за печаль,

и за слезу, блеснувшую в ресницах,

за сон, в котором голубая даль,

за то, что не живётся и не спится.

 

прости изысканность и грубый слог простой,

за небыли, за то, что вроде было.

прости за всё, как я простил за то,

что ты мне встретилась и полюбилась.

 

17.02.1976

Новогорьевка

 

+++ +++ +++

 

Как пристально глядит моя звезда
на дом заброшенный, на сад пустынный!
Но есть слова: Бог дал, и Он же взял,
свет не сошелся на любимой клином.

 

Как бесприютны клавиши в тиши
и как безлюдны скорбные аллеи!
Но есть слова: живи-ка без души,
забудь, как щеки милой розовели.

 

Как беспокоен тягостный покой,

как руки одиноки, неуклюжи!
Но есть слова: грядущее с тобой,
и этот экскурс в прошлое не нужен.
 

И есть слова: любимая моя,
что б ни было с тобою и со мною,
я без тебя - лишь половина ‘‘я’‘,
всё без тебя вокруг меня пустое!

 

19.02.1976

Новогорьевка

 

ВСЁ РАВНО

 

Когда звезда в мое окно

мне продрожит, что ночь настала,

когда хрустальнее кристалла,
она вонзится в глаз усталый, -
я ей скажу: мне всё равно.

 

Хотите - сердцем побожусь?
Оно замрёт, как меч на плахе
в финале мощного размаха.
Скажу, забыв мечты и страхи:
мне всё равно - я ей скажу.

 

Я долго верил в чудный сон

и различал чужие лица,

и красоте умел молиться,

но перевёрнута страница -

и мне не слышен звёздный звон.

 

Горят за мною все мосты.

И, если не с кем мне проститься

и на одно лицо все лица, -

что мне до красоты бесстыдства

и до бесстыдства красоты?

 

Не заходи в моё окно,
звезда дрожащая, чужая.
Будь чья-нибудь, тому сияя,
кто музыке твоей внимает.
Не надо - мне. Мне всё равно.

 

21.03.1976

Новогорьевка

 

​

+++ +++ +++

 

Не тот это город, и полночь не та …

/Б. Пастернак/

 

 

Что полночь, что град но ошибке?
А если луна - не та?
А если не та - улыбка,
и только та - пустота?

 

А если ошибся не местом,
не временем, не судьбой,
не полночью неизвестной -
что скажешь тогда, вестовой?

 

Что делать - ошибся миром:
живу не в своём, а в чужом?
Закрыть поплотнее квартиру
и тихо поплакать с дождём?

 

Поплакать, что нет улыбки,
что даже луна не та...
А может, и я - ошибка,
и истина - лишь пустота?

 

07.07.1976

Запорожье

 

 

 

ИСПОВЕДЬ

 

+++ +++ +++

 

Мне чистого чего-то не хватает:
разбавлен я, разбавлен мною мир;
расплавлен я, раздавлен - и не знаю,
кто виноват, что стал скупцом транжир.
 

Разбавлены мечты сиропом разума,
а в цель подмешан, как вода, обман.
Нет главного - есть только много разного.

Нет ничего, да есть ли и я сам?
 

Как рвусь из этой мерзкой западни!
Когда ж они уйдут, поставив точку,
все смутные, раздавленные ночи,
все мутные, разбавленные дни!?

 

07.07.1976

Запорожье

 

ПОСОШОК

 

Безрассудно и божественно
промелькнула жизнь пустая.
Посидим под эту песенку,

‘‘посошок’‘ свой допивая.

 

Задыхаемся на воздухе,
жаждем после лимонада.
Там, где счастье было пьяное, -
на похмелье лишь досада.

 

Ищем, где давно всё найдено,
ждём того, что уж пропало.
И мгновения нам много,
и всей жизни очень мало.

 

Так давайте остановимся,
посидим перед дорогой,
и по русскому обычаю,
выпив, скажем тройке: трогай!

 

И уж тронет, понесётся,
вкривь и вкось, куда попало -
где скопилось смерти много,
где осталось жизни мало.

 

Понесёт нас по ухабам,
по заезженной дороге...
Так налейте ‘‘посошок’‘ нам,
не спешите, ради Бога!

 

Посидим - таков обычай.
Выпьем снова, в самом деле!
Впереди у нас дорога,
а за нею - мрак похмелья.

 

28.07.1976

Запорожье

 

ИСПОВЕДЬ

 

Исповедуюсь роще,

призрачным снегом укрытой ,

исповедуюсь ночи,

в которой звезда застыла.

 

исповедуюсь звёздам

в леденящем провале неба,

и морозу,

и забытой корочке хлеба,

 

исповедуюсь свечам
догорающим, жгущим руки,
исповедуюсь встречам
и разлукам,

 

исповедуюсь страху,
топорам кровавым,
исповедуюсь плахе
и громкой славе,

 

исповедуюсь другу,
кто меня недоверьем ранил
и гончарному кругу,
и подрамнику,

 

исповедуюсь водке,
веселью, пляске,
и постылой работе,
и детской коляске,

 

исповедуюсь женщине,
пеленающей сына,
исповедуюсь песне,
с ее горечью апельсинной,

 

исповедуюсь ветру,
сырой пустыне,
и надежде, и вере,
и иже с ними.

 

16.12.1976
Коханое

 

ВОЛК

 

Над больною фантазией зимнего леса
идиотски-тупая восходит луна.
Замирает душа от внезапного треска,
замирает, тоскою и болью полна.

 

За осинником мёртвым, как в сказке Кощеи,
поднимаются голые сучья кустов.
А ему так страшны, так враждебны все тени,
и в ушах его гул - словно шум голосов.

 

И жестокому голоду нету преграды,

и кровавая рана на шее болит.

Где же те, кто ему были б искренне рады,

и спросили, о чём он тихонько скулит?

 

Никого.И душа обливается болью,

и к норе возвращается он, чуть дыша...

И проклятьем, и страхом, и мёрзлой тоскою

одинокая в мире исходит душа.

 

29.12.1976

Запорожье

 

 

 

+++ +++ +++

 

Когда поставят камень над плитой
могильной, и деревья,
некогда посаженные мной,
дадут плоды - поверье
 

сбудется, речённое от века:
сын, дом и дерево -
плоды от человека.

Я начал с первого.

 

Мой сын растёт, взрослеет, -

я здесь свою судьбу не обманул.

Потом были посажены деревья...

Был чёрный ветер. Он в лицо мне дул.

 

И будет дом - могильный камень иль плита:

уж строится обитель сна и тленья;

теперь уже не долго ждать, когда

свершится древнее поверье.

 

21.05.1977

Коханое

 

КАВКАЗСКИЕ СТРОФЫ

 

Проходит земная слава.
Но, новый Агасфер, я тут,
где гордо-холодный Бештау
и где экзотичный Машук.

 

Здесь звёзды и звонче, и ярче,
здесь снежный Эльбрус вдалеке.
И всё же какой-то утрачен
трагический пульс на виске.

 

Дай Бог мне увидеться снова

с лукавым моим Машуком,
чтоб только сияньем иного
светила был путь освещен,

 

чтоб звёзды и ярче, и звонче
весельем мне жалили глаз,
и чтобы забылось всё прочее,
всё то, чем страдаю сейчас.

 

16.07.1978

Пятигорск

 

РИФМА

 

Я вспоминаю прежние грехи
и поражаюсь легкости ошибок:
к ним отнесу для рифмы я стихи,
обман, любовь и боль улыбок.

 

Казалось - преступленья таковы,

что мне не выпросить к себе участья,

не вымолить безмолвно у молвы -

для рифмы также – хоть немного счастья.

 

Казалось - тут уж рифма не совет -
что я растратчик и отступник,
что не смогу спокойно много лет
вкушать бифштексы после супа.

 

А выяснилось: плакать не моги,
ты просто ординарный человечек,
и посему – о рифма, помоги! -
напрасно этот груз взвалил на плечи.

 

Я просто простираю свой простор

в песчинке мне отведенной Вселенной,
и даже испарись я с неких пор -
вокруг всё так же будет неизменно.

 

И всё же разъясненья я прошу:

я суп считать судьбой смогу едва ли, -

зачтётся ли, когда я прекращусь,

всё то, чем раньше жизнь мы рифмовали?

 

И в рифму ль будет к слову мрака ‘‘смерть’‘

другое слово, общий смысл какого -
‘‘успеть узреть, воспеть и умереть’‘, -

и станет ли скрижалью это слово?

 

18.11.1979

Запорожье

 

+++ +++ +++

 

От любви защищен я надёжно:
круг людей, обязательства, нормы...
Я живу на земле осторожно -
стал давно терпелив, умудрённый.

 

Познаём мы друг друга по капле
в суете узнаванья бессонной.
Подари мне свою устремлённость,
чтобы долготерпенье иссякло!
 

Мы глядим друг на друга несмело,
каждый взгляд, словно роль, осторожен.

Подари мне свою невозможность,
чтоб моя осторожность исчезла!
 

Говорим мы не много - не мало,
каждый жест наш продуман, рассчитан.
Подари мне свою беззащитность,
чтоб моя защищённость пропала!
 

Ждём, что солнце лучами в нас брызнет.
Нам борьба за блаженство - кощунство.
Подари же мне мудрость безумства,
чтоб исчезла пресыщенность жизнью!
 

Миг мы вместе - и вечность мы порознь.
Каждый день ожидания - рана.

Подари мне любовь свою рано,
чтобы позже уж не было поздно!

 

2312.1979

Запорожье

 

ВЕТЕP

 

По улице тёмной, где ветер один

шуршит и играет невидимым снегом,

где даже собаки спасаются бегом -

по улице тёмной идёт чей-то сын.

 

По улице тёмной, где дальний конец,
одним фонарём освещенный, - как финиш
для тех, кто виновен, и тех, кто безвинен,-
идёт там по улице чей-то отец.

 

По улице тёмной, где, умник и фат,
гуляет бессмысленно ветер бездомный,
где вся перспектива - колодец бездонный -
по улице темной идёт чей-то брат.

 

 

 

По улице тёмной, где, весел и лих,
проносится с воем лишь ветер бессонный,
жестокий где суд он вершит беззаконно -
идет там по улице чей-то жених.

 

По улице тёмной, где скрипнули вдруг
задетые ветром стальные ворота,
где нет ни заботливых, ни беззаботных -
по улице темной идёт чей-то друг.

 

И нет никого, кто бы просто спросил:
зачем ты так поздно, о чём же ты плачешь,
и что же ты с ветром один на один,

и что же, в конце концов, всё это значит?

 

Но нет ни жены, ни невесты твоей,
полночный прохожий, раздавленный горем,
нет брата, нет матери, друга, детей, -
к кому бы ты смог обратиться с укором.

 

По улице тёмной, где окна пусты,
где ветер, где каждая дверь на запоре,
где близится финиш, где слёзы и горе,-
идём там по улице он, я и ты.

 

24.12.1979

Запорожье

 

КРЫМСКИЕ ГЕКЗАМЕТРЫ

 

Только мы трое не спим: вечно бессонное море,
ты, дорогая моя, и, очарованный, я.
В этой полночной глуши все мы мечтаем о разном:
я - о бессонной любви, море - о сне до утра.
 

Только не знаю, о чем ты, моя радость, мечтаешь -
может, о грезах любви, может, о сладостном сне?
И размышляю я: как странны законы природы -
внятно нам всё на земле, кроме любимых сердец.

 

18.07.1980.

Гурзуф

 

 

 

 

 

 

Р а з д е л В т о р о й

 

О П Ы Т Ы

 

ДРЕВНИЙ ВОСТОК

 

 

 

СОЛОМОН

 

‘‘Притчи Соломоновы, 30:18’‘

 

Непостижимы вещи три,

и четырех - не разумею:

орла небесные пути,

на гладком камне след от змея,

след корабля в морской пучине

и в юной деве - след мужчины.

 

От трех людей дрожит земля,

и четверых носить не может:

раба, что занял трон царя,

глупца обжорливого тоже,

распутницу, что замуж вышла,

и чернь, пирующую пышно.

 

16.05.1981

Запорожье

 

 

 

СУЛАМИФЬ

 

‘‘Песнь Песней’‘

 

СУЛАМИФЬ: О, целуй меня, милый, ведь ласки твои
слаще вин иудейских - от них я пьянею.
Ведь недаром все девушки из-за любви
поглядеть на тебя, приоткрывшись, не смеют.
Что ж, я тоже красива - свидетель Салим:
не гляди, что смугла - меня солнце пригрело.
Прогневила я братьев: служила я им,
виноградник же свой уберечь не сумела.
Разливает мой нард в тишине аромат.
О возлюбленный! Встречусь с тобою, мой милый,
и, едва лишь погаснет багровый закат,
потеряю и разум, и слово, и силы.
Ты, мой милый, как ладанка с миррой на мне,
что ночует меж грудями ночью погожей.
Нам стена - кипарис, крыша - кедр в вышине,
и трава нам зелёная - мягкое ложе.
Так нашла я теперь пирования дом.
Надо мною любви твоей жаркое знамя.
Освежите меня, подкрепите вином-
от любви к Соломону я изнемогаю.
А в кольце его рук загораюсь я вновь…
Заклинаю вас, девушки Иерусалима:
не будите пока, не будите любовь,
сон разрушится скоро легко уязвимый.

 

СОЛОМОН: О Суламифь, ты прекрасней и лучше
дщерей Израиля и Иудеи,
ты словно нежный цветок меж колючек,
очи твои - голубицы, лилея!
Встань же, прекрасная, встань, моё счастье,
выйди ко мне, ведь зима отступила,
и миновало лихое ненастье:
 

 

 

 

 

птицы запели, цветы распустились.
Дождь отшумел, сад прохладою дышит,
время настало цветения ночи,
горлицы голос в краю нашем слышен,
и наливает смоковница почки.
О, ты прекрасна в тени своей спальни:
кудри твои - словно козочек стадо,
зубы - как белые овцы в купальне,
губы - как алая лента, отрада!
Шея твоя – как Давидова башня,
груди твои - словно двойня газели,

вся ты, любимая, дивно прекрасна,

нет ни пятна, ни изъяна на теле.
 

СУЛАМИФЬ: Я ночами на ложе искала его,
я искала, но милого не находила.
Лишь на улице встретила снова того,
кого в сердце своём я навек поселила.
Привела его в дом, обняла его вновь...
Заклинаю вас, девушки Иерусалима,
не будите пока, не будите любовь:
сон любви очень хрупкий, легко уязвимый.

Поднялась я, чтоб милому двери открыть,
мирра с пальцев моих полилась на засовы.
Отворила я дверь, чтоб его пригласить,
но его не нашла – не дождался он снова.
И искала его, и звала его я,
но его не нашла, и он мне не ответил.
Стражи города больно избили меня,
и домой возвратилась я лишь на рассвете.
Где живёт он и скрылся опять почему?
Я не знаю, - о девушки, вас заклинаю,
если встретится вам - то скажите ему:
от любви к Соломону я изнемогаю.

 

СOЛОMOH: Запертый сад ты, сестра и невеста,

ты - запечатанный чистый источник,

ты - словно сада заросшее место,

где не пройти через заросли ночью.

Сад твой гранатовый чуден плодами,

чист твой колодец с живою водою;

голос твой слышу душой и ушами -
он призывает, лишает покоя.

Сердце с рукою к ней в двери стучится.

Может, скорее мне двери откроет?

Кудри полны мои влагою чистой,

кудри полны предрассветной росою.

Есть шесть десятков цариц, а наложниц -
восемь десятков, девиц же - без счёта.

Но лишь одна красотою неложной

ты воссияла как звёзды, как солнце.

Тот, кто увидит, споёт тебе славу.

Ныне душа моя пенью открыта.

Что ж удаляешься ты величаво?

О, оглянись, Суламифь, Суламита!
 

СУЛАМИФЬ: Мой возлюбленный бел, и румян, и пригож;
голова его - чистое золото, щёки -

как цветник ароматный... Ужель он похож
на десятки других,- столь прекрасный, высокий?

Его губы - как лилии; мирра на них.

А живот – изваянье из кости слоновой,

и сапфиры вокруг…Его ноги – столбы.

Он как кедр из Ливана, и нужно ль другого?

 

 

 

Я ему отдана, он желает меня.

Так приди же ко мне, мой любимый, и вместе

мы пойдем в виноградник, и там тебе я

покажу, как лоза распустилась чудесно.

Аромат мандрагоров пьянит, словно дым.
Вот плоды: это то, что тебе берегла я.
Напою тебя, милый, вином я своим;
пей, гранатовым соком моим запивая.
И в кольце твоих рук загораюсь я вновь…
Заклинаю вас, девушки Иерусалима,
что ж так рано вы будите, девы, любовь?
Разрушаете то, что легко уязвимо?

 

СОЛОМОН: Ноги в сандалиях дивно прекрасны,

бедер изгиб - словно обруч искусный,
чаша - живот твой: напиток в нем страстный,

напоминает шербет своим вкусом.

Чрево твое - словно ворох пшеницы,

и обрамлен он букетом лилеи;

шея - как гордая башня столицы,

груди твои - словно двойня газели.

Стан твой - как пальма, стройней кипариса,

тени холодной не даст он в награду;

груди с плодами лишь могут сравниться,

с гроздями сочной лозы виноградной.

С запахом яблок дыханье сравню я,

с добрым вином я сравню твоё нёбо:

дай его выпить одним поцелуем,

пусть опьянеет, взыграет утроба!

Ты сберегла мне плоды и напитки,

учетверили они мои силы.

Много есть дивного у Суламиты...

Вместе мы, рядом: пришёл к тебе милый!

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

ПЕВЕЦ: Мой друг, положи меня вечное печатью

на сердце твоё, и как перстень - на руку.

Сильна та любовь, словно смерть, и проклятье

тому, кто в любви испугался разлуки.

Страшна преисподняя - ревность к любимым,
а стрелы её - как огонь эти стрелы.
И испепелит тот огонь негасимый,
настигнет в заоблачных даже пределах.

И воды большие любви не затушат,
и реки её затопить не сумеют.
Любовь - это больше, чем жизни и души,
и с нею расстаться намного труднее.

Когда же ценой своего достоянья

захочет купить её некто за деньги,

чтоб знать наслажденье, не зная страданья,-

он будет отвергнут любовью с презреньем!

 

18.05.1981

Запорожье

 

ЕККЛЕСИАСТ

 

 

Все суета сует,- сказал Екклесиаст,-

все cуeта сует: что пользы человеку

от всех трудов его? Уйдет один из нас,

придет другой, а мир останется вовеки.

Что было - то опять свершится много раз,
нет в мире новизны, все это было прежде;
нет памяти о том, что было прежде нас,
забудут и о нас грядущие невежды.
Решил я испытать весь мир умом своим
и видел все дела на этом буйном свете.
 

 

 

 

 

Тяжка задача та: увидел я лишь дым,
увидел суету, увидел ловлю ветра.
Кривое ль распрямить? исчислить пустоту?
И я решил вкусить от глупости и знанья -
и в них увидел я одну лишь суету,

ведь где обширен ум - обширно и страданье.

 

И я сказал тогда, что мудрость - это свет,

а глупость - это тьма, но ведомо мне тоже,

что участь лишь одна готовится для всех.

К чему же мудрость? Все равны на смертном ложе.

Что человеку здесь останется тогда

за все его труды, за тяжкую работу?

Печали - дни его, успехи - как вода,

и скорбью лишь полны и мысли и заботы.

И вот я проклял жизнь. Противны все дела

мне стали в некий миг для зренья и для слуха;

увидел я, что все на свете - суета,

лишь ловля ветра и томленье духа.

 

Рождаться время есть и время умирать,

и время насаждать, и вырывать посадки,
и время убивать, и время исцелять -

всему положен час, и в этом нет загадки;

есть время говорить, молчать, и пить, и есть,

и строить время есть, и разрушать есть время,

смеяться время есть и плакать время есть,

разбрасывать есть час и складывать каменья.

И что нам от того, что дух наш в небесах?

Из праха возросли и жили беззаботно,

но час пришел, и вновь мы обратились в прах,

чтоб человек познал одну судьбу с животным.

 

В делах не торопись, и все слова твои
неспешными всегда, немногими да будут:
пусты и мысли там, где головы пусты,
а тщетные слова мечтанья лишь разбудят.
Увидишь ли ты гнёт в своей родной стране,
нечестие в суде иль извращенье правды -
не думай, что над сим неправды уже нет:
она и выше есть, и выше тоже, право!
Богатство - злой недуг; ведь что оно даёт?
Хоть крошку унесёт богач с собой в могилу?
Как наг пришёл сюда - нагим же и уйдёт,
а жизнь его - лишь страх, и злоба, и бессилье.

 

Но праведник умрёт, живущий лишь добром,
а нечестивец век живёт в своем нечестье;
ни этим и ни тем не будь - ведь что нам в том,

как жили мы: лежать в земле все будем вместе.

А хуже смерти, знай, лишь женщина; она
как сеть: душа её - тенёта, руки - узы.
Искал средь женщин я, и видел - ни одна
не может нам не стать ловушкой и обузой.

Средь всех не свете жён достойных не нашёл,
из тысячи мужчин нашел лишь одного я;
я жён назвал грехом и средоточьем зол,

ведь что они? - в ноздре свиньи кольцо златое!

 

И есть под солнцем зло: разумные в пыли,
а глупые вверху и ими управляют.
Посты - для дураков, и почести для них;
без почестей внизу достойный пребывает .
И видел я рабов, что едут на конях,
и видел я князей, пешком идущих рядом…
О, сей безумный мир! в его печали - страх,
а радости его пропитаны все ядом.

 

 

 

 

 

Мне довелось узнать: удача – это дым,

и в беге победит не тот, кто всех быстрее;

не мудрым – хлеб с вином, и золото не им,

и в битве вверх возьмет не тот, кто всех храбрее.

 

Так помни же всегда, от самых юных дней,

о том, что ты идешь, пути не разбирая,

о том, что дни придут на склоне жизни сей,

о коих скажешь ты, что ты их не желаешь.

И будет человек по крику петуха
встречать немой рассвет, и девушки умолкнут -
страшны высоты им, дорога им страшна -

и птицы замолчат, тоскливо взвоют волки,

и отцветёт миндаль, и каперс опадёт,
наестся саранча, и отойдут желанья -
уходит человек, в свой вечный дом идёт,
и плакальщиц толпа его уж окружает.
 

Порвется шнур тогда серебряный, и вот -
златая чаша вдруг расколется на части,
и ветер у ключа кувшины разобьёт,
и прокричит журавль колодцу о несчастье...

И возвратится прах, то есть любой из нас,
в ту землю, коей был до своего рожденья.
Все суета сует,- сказал Екклесиаст, -
все суета сует и духа лишь томленье!

 

22.05.1981

Запорожье

 

БУДДА И МAPA

 

‘‘Сутта – Нипата’‘

 

Мара - грешник Учителю как-то сказал,

что приемлет отец от детей своих счастье,

что корову имеющий счастье познал,

молоко её утром вкушая из чаши,

что привязанность людям блаженство несет,

и кто знает ее – наслаждается тот.

 

Но великий Учитель ему говорит,

что отец от детей своих муку приемлет;
будет горем владелец коровы убит,
если тигры настигнут её за деревней;
ведь привязанность только несчастье несёт:
кто не знает её - не скорбит только тот.

 

08.04.1981

Запорожье

 

3ЛО

 

‘‘Дхаммапада, 124’‘

 

Коль рана на руке - несущий яд
мгновенно изойдёт в предсмертном стоне.
Но никакие яды не вредят,
коль раны нет и коль чисты ладони.

 

Ты сердцем восприми мои слова:
кто зла не делал - не боится зла.

 

15.04.1981.

Запорожье

 

 

 

МУДРОСТЬ

 

‘‘Дхаммапада, 80’‘

 

Кто рекам русло вечное менял,
и вот вода где надобно несётся,

кто строил оросительный канал -

воистину строителем зовётся.

 

Кто направляет точно в цель стрелу,
кто в тонкостях ее полёт изучит,
кто усмиряет злую тетиву -
воистину тот настоящий лучник.

 

Кто дерево искусством покорил,
и вот бревну бездушному придётся
являть собой обитель горних сил -
воистину тот плотником зовётся.

 

Смиряют стрелы, волю их губя,
и реку, и бревно смиряют люди.
Но есть мудрец, смиряющий себя -
воистину мудрее всех он будет!

 

23.03.198I.

Запорожье

 

 

КОНФУЦИЙ

 

‘‘Луньюй, XV:8’‘

 

‘‘Когда говорить некий миг наступает,
и не говорят - то теряют людей;
когда же не надо болтать, но болтают -
теряют слова. Что же будет мудрей?’‘-

 

Кун-цзы вопросил - и ответил: ‘‘Я знаю,
что мудрый ни слов, ни людей не теряет’‘.

 

03.06.1981

Запорожье

 

ЛАО-ЦЗЫ

 

‘‘Даодэцзин, 64’‘

 

Как неподвижное легко в руках держать,
легко направить, что не проявилось -
так мелкое мы можем потерять,
а хрупкое, глядишь, уже разбилось.

 

Кто действует - тот может проиграть,
где ничего нет - там и наша сила;

тот, кто имеет, может потерять…

Поэтому нас мудрость научила,

 

как надо жить, чтоб истину познать:

навеки предначертано нам было

не действуя, удачи избегать,

бесстрастье чтоб у нас в глазах застыло.

 

04.06.1981

Запорожье

 

 

 

 

 

 

 

ТО, ЧТО ГЛУБОКО ТРОГАЕТ СЕРДЦЕ

два хокку

 

I

 

Проснуться ночью,
слушать, как шумит в ветвях
бессонный ветер...
 

II

 

Сверкает роса -
драгоценные камни
на листьях в саду...

 

26.06.1981

Запорожье

 

В ЛУННОМ СВЕТЕ

 

танка

 

Вброд через речку еду
лунной и ясной ночью.
Бык осторожно ступает,
брызги вздымая, точно
некий кристалл разбивая.

 

26.06.1981

Запорожье

 

 

ЕВРОПА

 

формы и размеры

 

АФРОДИТА И АДОНИС

 

Вечно над миром царит лучезарнейшая Афродита,

та, что у Кипра из волн пеной была рождена.
Боги и люди и звери подвластны благой её силе,

силе волшебной любви, радость дающей и грусть.
Но и сама вечноюная тоже подвластна сей страсти,

ведь не богами любовь - ею они рождены,
Ибо не бог, кто не знал всех жестоких мучений любовных.

…………………………………………………………

 

Царского сына Адониса ты, золотая Киприда,

так полюбила, что всё бросила ты для него:
не было равных Адонису ни средь богов олимпийских,
ни среди смертных людей - так был Адонис красив.
И, подчиняясь ему, полюбила охоту Киприда,

хоть того дела она раньше не знала совсем.
Только однажды богиня забытый Олимп посетила,

нежный Адонис на час был предоставлен себе.
 

Ловко собаки Адониса подняли страшного зверя,

и, убегая, кабан бросился вдруг под копье,
выбил его у охотника зверь исступленный, клыками
белое тело пронзил – юный Адонис упал.
А Афродита, узнавшая вмиг о несчастье великом,

бросила светлый Олимп и опустилась на Кипр,
тело несчастного юноши стала искать со слезами,
нежные ноги свои обувью не защитив.

 

И, где Киприда печальная нежной ногою ступала -

там оставались в траве капельки крови ее.

Тело Адониса юного в скорби своей Афродита

вечером только нашла - и оросила слезой.

 

В память о нежно любимом велела тогда Афродита,
чтобы из крови его чудный возрос анемон.

Там же, где капли божественной крови Киприды остались,
пышные розы взошли, красные, словно та кровь.

 

Тучегонитель, скорбя о великой печали Киприды,

брату Аиду сказал: ‘‘Пусть же Адонис всегда

в царстве подземном твоём только зиму проводит и осень,

но к Афродите опять пусть он приходит весной.’‘

И по веленью богов Афродита и юный Адонис

каждой весною опять страстно сливали уста,
и становились великие боги добрей на полгода,

и становилось теплей в мире людей от любви.

 

21.04.1981 /род гекзаметра – пентаметр/

Запорожье

 

САПФО+

 

‘‘сафическая строфа’‘

 

Где угрюмый камень скрывает пена,
словно плащ невесты на мертвом теле,
на скале Левкадской, на бреге моря -

полубогиня.
 

Что здесь делать стройной, фиалкокудрой,
развернуть чью сполу и бог хотел бы?
Что случилось вдруг у Сапфо прекрасной,

что же случилось?
 

Что здесь делать той, кто милей Елены?
Неужели так же, как смертным людям,
разрывают сердце ей ревность злая,

страсть без ответа?
 

Та, чей нежный голос - ручей аркадский,
чьи глаза - как звёзды ночей лесбосских,
чьи уста других обращали в рабство -

ныне рабыня.

И Сапфо, унижена этим рабством,
рабством страсти, данным ей Афродитой,
средство ищет здесь от любви несчастной -

у Посейдона.
 

Видишь, Фаон, волны о скалы бьются?
Сполу видишь там, у скалы Левкадской?
Нежную Сапфо, истомясь от страсти,
море раздело…

 

29.04.1981

Запорожье

 

ВАКXАНАЛИЯ.

 

‘‘холиямб – хромой ямб’‘

 

Уж если дал вино нам Дионис - пейте!
И не беда, что тяжелеют уж ноги,
что голову свою поднять уже трудно,
зато покажется нам жизнь теперь лёгкой.
 

То не беда, что встать уже нельзя с ложа:
гляди - вокруг, прекрасны и хмельны, девы.
----------------------------------------------------------------------

+в основу положена малодостоверная легенда о самоубийстве Сапфо

из-за несчастной любви к юноше Фаону: она якобы утопилась в

море /Посейдон – бог моря/; спола –род женской одежды

 

 

Не встать им тоже и мужчин поднять трудно,
но волей неба всё ж восстанет здесь нечто.
Вакханки юные подарят нам песни,
а мы им - сладкий хмель и страстный жар тела.
 

Уж если дал вино нам Дионис - пейте!
Прекрасен пир и дев младых любовь ночью.
То не беда, что голова болит утром:
ведь разве есть похмелье хуже, чем старость?

 

07.05.1981

Запорожье

 

БОТТИЧЕЛЛИ+

 

секстина

 

Из раковины вышла эта дева,
близ Кипра родилась она из пены.
Как совершенно и роскошно тело,
как линии тонки и современны,
как полыхает в этом теле нежность,
что озаряет море мягким светом!

 

В любом краю известного нам света

найдется ли ещё такая дева,

найдётся ли ещё такая нежность

и кожа, ослепительнее пены?

Хоть линии его и современны,

но дух живёт нездешний в этом теле.

 

Стыдливо прикрывая своё тело,
она даёт нам лишь частицу света,
которого у женщин современных
вовек бы не сыскала эта дева.
Недаром рождена она из пены:
ей пена подарила свет и нежность.

 

Другую деву вижу: та же нежность,
изящное и трепетное тело,
черты лица резные, словно пена,
пронизанные тем же мягким светом.
Весну любви вещает эта дева.
Весна любви же вечно современна.

 

И нежность тоже вечно современна,
такая страстно-пламенная нежность,
которую сулит нам эта дева
и тело её - сладостное тело,
облитое волшебным вешним светом,
как будто бы жемчужной чистой пеной.

 

Стыдливость той, что рождена из пены,
не кажется мне больше современной:
глаза Весны ж блистают ясным светом,
и в страсть переплавляется вся нежность,
наполнившая пламенное тело
той вестницы весны - весенней девы.

--------------------------------------------------------------------------

+ в основе – картины Сандро Боттичелли ‘‘Рождение Венеры’‘ и ‘‘Весна’‘;

в секстине последние слова каждой строчки первой строфы повто-

ряются в пяти последующих строфах в определенном порядке

/пример – секстина Ф.Петрарки ‘‘Уморя нет так много рыб…’‘

 

Позвольте хоть на час, благие девы,

побыть мне на коленях современным:

не в латах - в джинсах - перед вашим светом!

 

02.07.1981

Запорожье

 

ТРИСТАН и И3ОЛЬДА+

 

рондо

 

Соединил Изольду и Тристана,
чтоб поднялась над бытием любовь,
куст алой розы - алой, как и кровь
героев юных этого романа.

 

Возрос своим чудесным стройным станом
над целым миром куст, который вновь
соединил Изольду и Тристана,
чтоб поднялась над бытием любовь.

 

И розы расцветают неустанно,

и каждую весну алеет вновь
между могилами изогнутая бровь -
венчальный куст, что вместо капеллана

соединил Изольду и Тристана.

 

15.07.1981.
Запорожье

 

ФАУСТ и МАРГАPИТА++

 

стансы

 

Словно Фауст к Маргарите,
проникали мы не раз,
ведь раскаяньем у нас

преступленья покрывают.

 

Вы себя не погубите!
Ради этих нежных глаз

не пугайтесь, что - отказ,
собственной судьбы не зная.

 

Фауст, милую спасая,
думал- ей пришёл конец.
Тяжек сладостный венец,
о котором он не знает.

 

Но услышала она:

- Не погибла – спасена!
 

24.07.1981

Запорожье

 

ВИВАЛЬДИ+++

 

канцона

 

Зима внезапно наступает,

и от нее спасенья нет,

и саваном весь мир одет,

-----------------------------------------------------------------------

+ согласно средневековой легенде, ветвь розового куста из моги-

лы Тристана вросла в соседнюю могилу Изольды; форма рондо –

13 строк, 2 рифмы, идентичные строки 1-7-13 и 2-8;

++ последняя строка заимствована у Гете;

+++ ассоциации, вызванные скрипичным концертом А. Вивальди ‘‘Времена года’‘; форма классической итальянской канцоны с одним из ва-

риантов рифмовки, использованным в эпоху Ренессанса.

 

 

но манит мёртвая природа.

Что в ней такое - я не знаю:

то ли в снегу мой первый след,

то ли печаль минувших лет,

то ль радость будущего года.

Кружатся вместе - миг ухода

и миг прихода... Вот тот миг,

чтоб наконец-то я постиг,

что я - не климат, а погода
и обретаю то опять,
что должен вскоре потерять.

 

Весны почуяв приближенье,

мы воскресаем к жизни вновь;

как прежде, веселится кровь,

и сердце тешится надеждой.

И пробуждаются стремленья,

весны услышав первый зов,

и расцветает в нас любовь,

даже обманутая прежде.

Весны зелёные одежды

старуху – землю молодят,

и молодеет её взгляд,

трепещут сомкнутые вежды.

Весна всегда несёт с собой
нас молодящий непокой.

 

Прекрасно лето лишь в начале

и на границе с сентябрём.

нас август радует дождём,

июнь же - светлыми ночами.

Но лето нравится едва ли

в зените солнечном своём,

когда нельзя побыть вдвоём -

жара повсюду между нами.

Ее конец торопим сами -

приходят, наконец, дожди,

и вот опять уж грезим мы

безоблачными небесами.

Июль же скуку нам несёт,
как ложку дёгтя в летний мёд

 

Нo что действительно прекрасно,

так это осень в октябре:

о, ранний холод на заре!

сквозной узор из листьев праздных!

о, дождь тоскливый и напрасный!

прилипший листик на коре!

Нас привлекают в той поре

различья меж однообразным:

она не наступает сразу,

зиме подобно и весне,

но исподволь приходят с ней

отжившие цветы и фразы.

И той поры прекрасней нет,
разгадка в ней и в ней секрет.
 

27.07.1981

Запорожье

 

 

 

 

ПАГАНИНИ+
 

триолет

 

Звенит, трепещет колокольчик,

и рвутся скрипка и душа,
и замирают, не дыша,
чтоб зазвенеть, как колокольчик.

 

Чего - не знаю - всё же больше
в его тоске? Не мне решать:
исходит звоном колокольчик
и скрипкой плачется душа.

 

27.07.1981

Запорожье

 

ДАНТЕ++

 

терцины

 

В какой главе ‘‘Комедии’‘ грядущей
мы встретим флорентийца Алигьери?
Куда он отбыл, мир оставив сущий?

 

где созерцает он финал мистерий?
Он освещает ад печальным светом
иль омрачает рай тоской потери?

 

Он был из тех, чьим тягостным секретом
уменье было дать, не получая.
Таким же тяжело на свете этом,

 

как, впрочем, и в аду, и в кущах рая.
Он родину воспел, но был отвергнут,
от ностальгии в старости страдая.

 

Он рыцарем влюблённым был и верным,
но, посвящая Беатриче свою лиру,
стал всем несчастным рыцарям примером.

 

Во все века иное нужно миру:

блажен в нём тот, кто взял, не отдавая,

кто получил палаццо иль квартиру,

 

царей, а не любимых воспевая,

кто родиной обласкан и прославлен,

лишь то, что нужно, вовремя слагая.

 

Кто над простыми смертными поставлен -

владеет Беатриче безраздельно,
от мук любовных славою избавлен.

 

Блаженствуя, живёт он не бесцельно:
он целей достигает неизменно
и не желает выси запредельной.

 

Но не такие истинно блаженны;
подстать Творцу лишь гении, таланты -
они определяют смысл Вселенной.
 

Вот смысл ее: здесь был когда-то Данте!

 

02.09.1981

Запорожье

---------------------------------------------------------------------

+ассоциации, связанные со скрипичным концертом Паганини, послед-

няя часть которого известна под названием ‘‘Колокольчик’‘; форма классического триолета с повторением последних слов 1-4-7 и 2-8;

++ стихотворение написано терцинами, с классической формой рифмовки

аба бвб вгв гдг и т.д.

 

БАЙРОН+

 

октавы

 

Вам, гордый лорд, - смиренные октавы.
Теперь, когда уж Вы на небесах,
где прах Ваш? он в Вестминстере по праву,
иль в Ньюстеде, иль в Греции Ваш прах?

почтила ль Вас великая держава,
превозмогла ли перед Вами страх?
иль, как при жизни, чопорно и строго
таит в своем презрении тревогу?

 

Не место Вам в Испании печальной,
и в песенной Италии, и там,
где Манфред слышал некий шум астральный,
где Дон Жуан резвился среди дам,
где в мыслях были Вы, гордец опальный,
и где Вы поверяли боль стихам.
Среди всех этих мест нет места Музе,

она везде - досадная обуза.

 

Изгнаннику-поэту, лицемеры,
“осанна’‘ не кричите - он не здесь.
Пристало ли среди поэтов пэру
внимать, когда холопью слышит лесть?

И вам воздастся - мерою за меру.
Но место для поэта всё же есть:
покоится он в тех, чей сон нарушен,
и дух его их возвышает души.

 

30.09.1981

Запорожье

 

 

НАД ВРЕМЕНЕМ

 

АНАКРЕОНТ

 

Неопытна моя кобылка, молода,

гривастая, с тугим красивым крупом, -

презрев узду, она несёт меня... куда? -

ведь так мы в небесах скорее будем!

Иная скачка мне дороже по всему -
дорогой не прямою и не пыльной:
чтоб приближался к нам Олимп, не мы к нему,
чтоб небеса к нам плавно нисходили…

 

Я опытный наездник, но люблю скакать

лишь на лошадке, знающей дорогу;

она не суетится, не несётся вскачь,

почуяв, что я ставлю в стремя ногу.
--------------------------------------------------------------------------

+ октава /строфа с рифмовкой абабабабвв/ - излюбленная форма

Байрона, так написано самое крупное его произведение –

‘‘Дон Жуан’‘

--------------------------------------------------------------------------

+ друзья намеревались погрести тело Байрона в Вестминстерском

аббатстве в Лондоне, но власти запретили это; тело поэта по-

гребено в родовом имении Ньюстед, а сердце в Греции, где он

скончался от болезни

 

Но стал приятен мне и этот юный пыл,
хоть в небесах мы слишком рано были.
Ее объезжу я, как раньше приручил
всех тех, что на Олимп меня возили.

 

03.05.1981

Запорожье

 

XЛЕБ ЖИВЫЙ

 

Иоанн, 6:49

 

Ели наши праотцы в пустыне
манну, но настигла всех их смерть.
хлеб же сей, который сходит с неба ныне,
вам не даст вовеки умереть.

 

Хлеб живой, который вы едите, -

плоть Моя, и всю её отдам

Я за тех, кого вы убедите,

в том, что этот хлеб живой – Я Сам.

 

Плоть Мою едящий, как и пьющий

кровь Мою – во Мне пребудут ввек.
Я же буду в них, благой и сущий, -
в человеках Богочеловек.

 

25.05.198I

Запорожье

 

Г А 3 Е Л Ь+

 

О, страшнее любви и бездонней печали
ничего ни Пророк, ни Аллах нам не дали!

 

Как сказать, что уста твои - словно ручей:
губы пить его свежесть вовек не устали б?

 

Как сказать, что глаза твои - словно простор:
манят путника эти лучистые дали?

 

Как сказать, что рука вновь стремится к перу,
лишь увижу твой стан - букву стройную Алиф?

 

Как сказать обо всём, что хочу я сказать,
но чтоб люди об этом вовек не узнали?

 

Как сказать обо всём, если милой душа

холоднее снегов и бесчувственней стали?

 

28.03.1981

Запорожье

 

РУБАИ - I++

 

Зачем нам всем вино? - а воздух нам зачем?
Как сделать, чтоб оно доступно было всем?
Вдыхаем воздух в грудь - вино же в сердце льём,

чтоб хоть на миг нам стать счастливыми совсем.

 

11.04.1981

Запорожье

-----------------------------------------------------------------------

+ стихотворная форма арабской любовной лирики с рифмовкой:

аа ба ва га да … Алиф – первая буква арабского алфавита;

++ форма арабской и персидской лирики: четверостишие с рифмой:

ааба

 

 

 

 

 

РУБАИ - 2+

 

Араб воспел вино. Зачем же, чтя Коран,
другой араб отверг сей сладостный обман?
Аль-Маари мы чтим, Абу Нуваса чтим,
но вовсе не за то, кто пьян, и кто не пьян.

 

11.04.1981

Запорожье

 

АЛЬБА++

 

- В окне лучи сквозь листья заискрились,
а мы ещё с тобою не простились.

О, как ты, ночь, в июне коротка!
Вот-вот помчатся первые трамваи,
а я тебя ещё не отпускаю,

всю выпью, до последнего глотка!
Вот если б ночь вовек не уходила,
чтоб я всё время был с моею милой!

О, как ты, ночь, в июне коротка!
Ох, будет мать твоя сердиться - знаю.
Последним поцелуем, провожая,

всю выпью, до последнего глотка!

 

- Мой милый, мне пора бы возвратиться:
ох, будет мать ругать меня и злиться!

О, как ты, ночь, в июне коротка!
Уже от солнца засверкали зданья...
Целуй меня покрепче на прощанье,

всю выпей, до последнего глотка!
Трамвай уже грохочет, первый мчится.
Ещё б часок, чтоб с милым мне проститься!

О, как ты, ночь, в июне коротка!
Я вся твоя, и в этот миг прощанья
целуй меня, до нового свиданья

всю выпей, до последнего глотка!

 

01.07.1981

Запорожье

 

МОЦАРТ+++

 

Requiem aeternam…

 

Дай же, о Боже, им вечный покой -
тем, кто ушёл без возврата.
Мало пожили они под луной,
невосполнима утрата.
Пусть же все муки, что выдумал Ты,
станут лишь нам достояньем:
истины призрак и ложь красоты,
счастье любви и страданье.

 

Kirie eleison…

 

Господи, смилуйся и осени

дланью своею широкой

тех, кто посмел называться людьми

и возгордился до срока.

Мы никогда не боялись Тебя,

ныне бесстрашны тем паче.

Нет ничего, что б могли потерять -

------------------------------------------------------------------

+Аль-Маари – арабск. поэт-философ, аскет; Абу Нувас – арабск.

поэт–эпикуреец; Коран запрещает пить спиртное;

++ альба – утренняя песня; средневековая диалогическая форма

+++ ассоциации с ‘‘Реквиемом’‘ В.А. Моцарта

 

 

 

 

жить не умеем иначе.

Так подари же ушедшим покой,

зной нам оставь или стужу.

Дай им покой своей тяжкой рукой -

нам он, как видно, не нужен.

 

12.08.1981

Рига

 

ВЕРЛЕН

 

Тот, кто песней без слов покоряет Париж,
кто мелодии ветра в ночи постигает,
кто в соавторстве с дождиком песни слагает,
чей оркестр за пюпитрами стареньких крыш-
тот, кто песней без слов покоряет Париж.

 

Кто мелодии ветра в ночи постигает -
визави со стаканом абсента сидит;
скрипка темной печали его не молчит,
и на скрипке осенней ноктюрны играет,
кто мелодии ветра в ночи постигает.

 

Кто в соавторстве с дождиком песни слагает -
свой сократовский череп склоняет пред ним,
и мечты, и мечты убивающий сплин

из дождя в свой стакан и в сонет наливает,
кто в соавторстве с дождиком песни слагает.

 

Чей оркестр за пюпитрами стареньких крыш
вокализ исполняет, а автор нетрезвый
дирижирует, словно шагает меж лезвий,
оркеструет капель, транспонирует тишь, -
чей оркестр за пюпитрами стареньких крыш.

 

Тот, кто песней без слов покоряет Париж,
словно Пан обессиленный, горько рыдает;
песни пел он без слов - и без слов умирает…
Весь оркестр налицо, и отсутствует лишь

тот, кто песней без слов покорил весь Париж.

 

08.09.1981

Запорожье

 

ГАРСИА ЛОРКА

 

Ах, Гранада, Гранада,
притворяться не надо,
будто ты не слыхала этот выстрел в рассвет.
И рассвет был расстрелян,
и поэт был потерян -
есть Гранада и вечер, а поэта уж нет.

 

Прострелили навылет

твои крики немые,
и твой шёпот кричащий, и журчание вод,

и бессонные ночи,

и цыганские очи,
и твой берег у речки, где маслина растёт.

 

Ты поёшь его песни,

но поэта чудесней
Андалусии слёзной не найти, не взрастить.

Твоих слёз изначальных -

перламутров печальных -
в песню, будто в оправу, никому не вложить!

 

12.09.1981

Запорожье

 

 

 

МИЦКЕВИЧ

 

Я помню некогда воспетые поэтом

и море, и суровый Чатырдаг;

то, что прекрасным показалось летом,

в воспоминаниях прекрасней во сто крат.

 

Чужого языка чужие звуки
застыли на бумаге, словно мой
чудесный сон, в котором нет разлуки
с тем, что я видел в стороне иной:

 

с роскошными восточными садами,

с вершинами и небом голубым,

с зелёным морем, с синими мечтами -

с тем, что навеки стало вдруг моим.

 

Мицкевича читаю, и меж строчек,
которые как будто сам писал,
опять встают алуштинские ночи
и бьётся в Адалары пенный вал.

 

Цветёт миндаль и тонет в море парус,
объемлет горы саван облаков...
Читаю - и стучится в сердце радость,
как будто это мой сонет готов.

 

Нет времени! Над временем поэты.
Ничто не в силах пред сонетом устоять:
как век назад - зимой бушует лето,
волна приходит и стремится вспять.

 

25.10.1981

Запорожье

 

 

 

 

 

 

 

Р а з д е л Т р е т и й
 

 

П Е Р С Т Е Н Ь

 

 

КЛЯТВА

 

 

ВЕРНОСТЬ

 

В итальянском городе Барго - Сан -Лоренцо стоит памятник

собаке по кличке Верная, которая в течение нескольких лет

приходила на вокзал встречать хозяина, давно убитого на

войне.

 

Короткий у собаки век.
Но в час урочный каждый вечер

ты приходила на вокзал,
чтоб Друга наконец-то встретить.
 

Короткий у собаки век.
Щенком познав всю радость дружбы,
не знала ты, что есть слова:
любовь, работа, верность, служба.
 

Ты не служила, а жила:
жила надеждой и любила,
и каждый вечер на вокзал
ты верность Другу приносила.
 

А Друг, оставивший тебя
так много лет назад для битвы,
давно лежит в чужой земле,
для всех убитый и забытый:
 

мать умерла после войны,
невеста вышла замуж вскоре,
и смерть его забыта, как
уже отплаканное горе.
 

И только ты солдата ждёшь,
и в сердце маленьком собачьем
он жив, пока сама живёшь,
не облегчая жизни плачем.
 

Короткий у собаки век.
Но ты теперь бессмертной стала,
и если вдруг вернётся Друг -
к нему ты прыгнешь с пьедестала.

 

28.09.1980.

Запорожье

 

+++ +++ +++

 

Как различаются секреты

приготовленья разных вин,
так и стихи - поэт один,
но в нём живёт и то, и это.

 

Вот память образ нам даёт,
и мы, её благословляя,
тот образ солнцем разбавляем
и песню о мечте поем.

 

Но если на тоске и муке
свою мы память настоим
и, как в подвале, закрепим
дублёной терпкостью разлуки -

 

стихи такие, как вино,

слепят, лишают равновесья,
свергают Бога с поднебесья
и человека валят с ног.

 

18.10.1980

Запорожье

 

+++ +++ +++

 

Как случилось, что вечно со мною
ты всегда и повсюду, хоть ты
так давно уже стала звездою,
и в созвездьях тебя не найти?

 

А созвездие певчих молекул,
составляющих тело твоё,
светит ночью тому человеку,
кто ‘‘женой’‘ эти звёзды зовёт.

 

Я люблю не молекулы - звёзды.
Пусть уверен материалист,
что любимые, как паровозы,
из холодных молекул сплелись -

 

я не верю! И пусть далеко ты,
но ты рядом и вечно со мной:
одному - только мёртвые ноты,
а другому - звук тёплый, живой.

 

22.10.1980

Запорожье

 

АРМЯНСКИЙ ЭСКИЗ

 

Вот Араратская долина, а над нею
лежит, чуть розовея, Ереван,
над ним - хребты огромной серой тенью,
над ними - синим пятнышком - Севан.
 

Церквушки там над озером чернеют,
над ними - голубые небеса,
а в небе, словно сказочная фея,
белеет облака летучая краса.

 

03.02.1981
Ереван

 

МОЛЧАНИЕ

 

Молчу всегда - когда страдаю,
когда беспечно веселюсь:
ни боль, ни радость и ни грусть
я никогда не выражаю.

 

Я говорю - но что слова? -
истерты, как оклад церковный
прикосновением условным…
Привычка эта не нова.

 

Да, я молчу. И в разговоре,
крича ли ‘‘нет’‘, шепча ли ‘‘да’‘ -
я все-таки молчу всегда,

и со своим же словом спорю.

 

 

 

Подобно лунному лучу

над мёртвым и пустынным краем,

безмолвно землю освещаю.

…И только в песне - не молчу!
 

01.12.1981

Запорожье

 

ЛЮБОВЬ

 

Святая богиня, богиня любви!
Меня к алтарю в твоём храме
когда-нибудь снова ещё призови -
к нему припаду я губами.

 

В пустынном и диком, безмолвном краю
источник в песках появился.
Измученный странник здесь рану свою
водой оросил - и напился.

 

И - чудо! - тот странник, лишившийся сил,
едва лишь к воде прикоснулся,
великую силу в себе ощутил
и снова для жизни проснулся.

 

Вода из источника звонко течёт,
на солнце искрясь и блистая,
а в небе чудесную песню поёт
какая-то птица степная.

 

И странник продолжил свой тягостный путь,
святою водой ободрённый,
уверенный в том, что, пройдя лишь чуть-чуть,
он встретит оазис зеленый.

 

Святая богиня, богиня любви!
Меня к алтарю в твоём храме
когда-нибудь снова ещё призови -
к нему припаду я губами.

 

Твой чистый напиток - источник в степи,
в пустыне бесплодной и мглистой.
Так дай же мне встретить ещё на пути
источник божественно чистый!

 

Но если уж путником не суждено
мне быть - то вели превратиться
в ту птицу, что рядом с тобою давно -
в чудесную певчую птицу!

 

И пусть не иссякнет источник любви,
чтоб странников влагой чудесной
источник не раз ещё мог оживить.

Меня ж к алтарю своему призови,
чтоб пел я для путников песни.

 

12.12.1981

Запорожье

 

БЕССМЕРТИЕ

 

Альбине

 

Переводя Шекспировы сонеты,
писал я, что любовь тогда сильней,
когда уж догорает жизни лето
и осень всё темней и холодней.

 

Ты видела лишь праздную забаву
в моих стихах, считая, что они -
лишь с Музой флирт или желанье славы
и у тебя украденные дни.

Пусть это так. Я десять лет с тобою,
и за Шекспиром смело повторю,
что я, уже расставшийся с зарёю,
тебя, словно юнец, боготворю.

 

Теперь, когда наш полдень наступает,
моя любовь, как солнце в вышине,
светя тебе, и греет, и ласкает,
чтоб ты не забывала обо мне.

 

Пусть вечером светило спать уходит -
настанет вечер, но согреет вновь,
как прежде, в наши солнечные годы,
тебя моя бессмертная любовь.

 

Она теперь сильнее, чем в начале,
она теперь спокойней и нежней.
И в радости, и в муке, и в печали,
да будет путь твой вечно рядом с ней!

 

Она уже бессмертна, словно боги.
Когда же ты, любимая, пройдёшь
отмеренную часть земной дороги -
в моей любви ты снова оживёшь.

 

А если за тобою вслед под плиты
сойду я, не раскаявшись в грехах,
и там истлею, всеми позабытый, -
любовь да будет жить в моих стихах!

 

10.04.1982.
Запорожье

 

+++ +++ +++

 

\И снова ночь на море, снова ветер
доносит к нам невнятный шум волны,

и те же звёзды, те же звёзды светят,

и мы всё так же чувствами полны.
 

Но мы не просим больше новой муки,
и новых грёз не просим в тишине:
дай Бог нам прежнего, избави нас от скуки,
пусть то, что было, вновь приснится мне.

 

Когда-то звёзды были ярче, чище,
а нас манила призрачная даль.
Теперь они - как свет над пепелищем,
и море отражает их печаль.

 

I8.07.1981

Гурзуф

 

КЛЯТВА

 

Клянусь своим бессмертьем - я живу!
И, как вообразимо пораженье,

так, поражая всем воображенье,
непораженный, я еще живу.

 

Нетрудно убедиться - я живу.

Отбой вселенский, липкий пот покоя...

Отбои наступают после боя.
В покое мрачном я еще живу.

 

В покоях опустелых я живу.

Пусть горло сжато собственной рукою...

Бой отгремел, но надо же такое,
что после боя я еще живу!

 

Пусть было пораженье - я живу;

пусть горло сжали спазмы или руки,
пусть я немею от всесильной муки,

но в скуке вязкой я еще живу.

 

Мой бой проигран был, но я живу.
В мой новый бой пойдут войска иные:
страницы, строчки, буквы, запятые, -

и потому, надеясь, я живу.

 

В покоях и страницах я живу:

и этим телом - в джинсах и в сорочке,
и в этих буквах, запятых и точках,

и в этих строчках - я еще живу.

 

Клянусь своим бессмертьем - надо жить!

Пусть ослепят и пусть сожмут мне горло,

но в мире, где луна свой свет простерла,

клянусь луной - я вечно буду жить!

 

10.03.1983

Запорожье

 

СТЕЗЯ

 

Мне ничего теперь не снится.
Запас игривых снов иссяк.
Поток пугливых слов струится
на эту тесную страницу,
где душно мне, где всё не так.

 

Мне душно на странице этой
ожить в словах, таких чужих, -
в чужом мундире до рассвета
вновь представлять себя поэтом,
не узнавая слов своих.

 

Мне тесно. Жмет мундир колючий.
Слова пугливы и пусты.
Страница камеры не лучше.
Мне душно. Надо мною тучи.
Грядет гроза. Я жгу мосты.

 

Но если всё же убегу я
из камеры календаря -
куда пойду в грозу шальную?
Найду ль страницу я иную,
Стезя моя, слеза моя?

 

04.04.1983

Запорожье

 

 

 

МОЯ ЭПОХА

 

 

+++ +++ +++

 

Запретный плод - заветный клад

на кладбище моих заветов.

Я, верный раб их, вырыть рад

для вас мой клад - но по секрету.

 

18.04.1983

Запорожье

 

 

 

 

 

 

+++ +++ +++

 

Закончился чумной болтливый день,
и явственно теперь я ощущаю,
как яблоня в саду благоухает,
кокетничает скромница-сирень.

 

Опять луны безумствует орган:
о, как его хоралы дивно зыбки!
И звезд слышны тонюсенькие скрипки,
и саксофонит ветер-интриган.

 

Весь мир поет. Пока еще апрель,
но буйство зелени уже в разгаре:
сирень звучит свирелью на бульваре,
и яблони слышна виолончель,

 

и под сурдинку шелестит листва,
и всё полно звучанием и страстью,
и мы опьянены чудесной властью
так, что кружится даже голова.

 

Ночной концерт безумства и любви,
горчащей правды, сладостной ошибки...
Да здравствуют шальные звезды-скрипки!
Сирень - бесстыдницу, Господь, благослови!

 

24.04.1983.

Запорожье

 

ДРУГУ

Володе Ц.

 

Давай нальем по рюмке водки
на кухне, где всегда уют,
где мы перебираем чётки
часов, столетий и минут.

 

давай, дружище, выпьем малость
печали, водки и любви,

чтоб в рюмке влаги не осталось
после ночного визави,

 

давай болтать за сигаретой
о ценах, женах и Гюго,
ведь всё равно - и до рассвета
нам не пересказать всего.

 

Как я люблю такие бденья,
когда не смотрят на часы,
когда слова и откровенья
срываются дождем косым,

 

когда всё то, о чем молчали,
о чем кричали лишь себе,
срывается, как плод печали,
назло рассветам и судьбе,

 

и, ошарашенные ливнем
плодов печали - светлых слов -
мы пробуждаемся - не гибнем:
тому порукой - ночь, любовь!

 

25.04.1983

Запорожье

 

 

 

 

МАСТЕР И МАРГАРИТА

 

Безумный Мастер, бог умалишенный,
беглец, творец, затворник и чудак,
в державной одержимости дурак, -
что стало с Маргаритою влюбленной?

 

От гения-безумца без ума,
зачем сей ангел в ведьму превратился
и весело над городом носился? -
здесь всё шарада, радость, дар и тьма.

 

И от меня мой ангел домовитый
ответа ждет, целуя и кляня.
Так назови же Мастером меня,
и нареку тебя я Маргаритой.

 

И пусть сулит нам это то и сё,
но для меня ль горб счастья, злая гордость
за дачу и откормленную морду?
Нет, знаю я, что это - не мое.

 

Я также презираю прозябанье
в пеленках, в пелене неспешных дел -

я стал отцом и мужем, как хотел,
но разве только в этом и призванье?

 

Не всем же быть лишь мужем и отцом!
Моли судьбу, чтоб с крыльями проститься

и в ступе над поступками носиться,
как дай мне Бог стать Мастером-творцом!

 

07.05.1983

Запорожье

 

+++ +++ +++

 

Серебряный перстень подруга моя подарила,
а в нем сердоликовый камень, сардоникс печальный,
известный как камень царей со времен Соломона,
как камень созвездия Льва, посвященного Солнцу.

 

Такие же перстни носили на пальцах когда-то
и Байрон, и Пушкин, и Гёте - всем это известно...
Спасибо, родная, за этот прекрасный подарок.
Пусть будет достойной рука, на которой твой перстень!

 

22.05.1983

Запорожье

 

+++ +++ +++

 

Ты пела в хоре Троицыным днем.
Елоховский собор преображая,

ты пела в хоре, позабыв о нем:

есть певчая душа и есть немая.

 

Свети мне, Голос, Троицыным днем,

во дни иные и иные ночи,

чтоб я, согретый праведным огнем,

вторил тебе и искренне и точно!

 

26.06.1983

Москва

 

ТКАНИ НОЧИ

 

Где море, как атлас, чернея, блещет,
вздыхает, молится, немотствует, зовет,
тревожится, топорщится, трепещет,
в порыве страсти пеной обдает,

 

где черное сукно гряды могучей
безмолвствует над городом чужим,
где черный бархат неба, словно туча,
навис над нами, грозно-недвижим, -

 

там яркая звезда сияет над горою
на черном бархате серебряной дырою.

 

20.07.1983

Гурзуф

 

МЕТЕОР

 

В небе сменяют друг друга закаты, рассветы,
солнце луне уступает верховный свой пост,
то метеор пролетит, то седая комета
свой ослепительный хвост пронесет между звезд.

 

Звезды – холодные, мокрые, скользкие точки;

вечны они, словно мир, и число им – мильон.
Свет их продуманно - скуп и рассчитанно - точен,
жизнь их - томительный, длительный сон.

 

Не отличаясь, по сути, ничем друг от друга,
каждая мнит, что подобной на небе ей нет.
Самодовольно - глупа их небесная скука,
самовлюбленно - бездарен безжизненный свет.

 

Звезды безлики: не каждую сразу узнаешь,
лишь в сочетанье с другими мы помним о них;
расположи их квадратами - и потеряешь
очарованье созвездий, гармонию их.

 

А метеоры - горящие краткие миги:
так же внезапно погас, как внезапно возник.
Вечны они не как звезды - как строчки из книги,
те, что к поэту пришли в упоительный миг.

 

Миг этот дольше, чем звездная вечность, намного.
И метеор пролетает, сгорая, как крик.
В крике горящем - и звезды, и имя их Бога,
что и не вымолвит звезд неразумный язык.

 

Но надо всем этим миром, простым и чудесным,
раз за столетье Комета святая встает,
словно всемирная совесть, всеобщая песня,
что никогда не забудется и не умрет...

 

Люди дают имена и кометам, и звездам.

Лишь метеоры во тьме исчезают навек,

и не дано им Кометою стать грандиозной -

жизнь их и песня - для нескольких лишь человек.

 

И метеор пролетает, вонзается в темень,
в память врезается тех, кто заметил его.
Он - словно сгусток желаний, надежд и стремлений
тех, кто заметил, - и больше уже никого.

 

Что ж, я завидую вам, золотые Кометы!
Но и звездою меж звезд не хотел бы я быть:
мне бы сгореть метеором, мелькнуть ярким светом,
коль не судьба мне Кометой по небу проплыть.

 

Пусть я сгорю, словно крик, и себя не прославлю,
и утечет уж немало воды с этих пор -
в чьих-то сердцах, без сомненья, свой след я оставлю,
как промелькнувший за миг среди звезд метеор.

 

16.08.1983

Запорожье

 

 

МОЯ ЭПОХА

 

I

 

О, дайте слова! мне настолько плохо,
что выкричаться хочет каждый нерв.
И я скажу от имени эпохи -
с в о е й эпохи, а не НТР.

 

Вершится суд. Он - следствие погони,
вершина следствия по делу губ и лип:
вменяется в вину, что беззаконен
и несозвучен времени сей тип.

 

И заключенье обвинительное было,
как будто ода в сорока листах:
меня журили - впрочем, очень мило -
что я пишу о липах и губах,

 

что я пишу о солнце и России,

о том, как задыхается сирень,

о том, что утро может стать Мессией,

что на свечу от лампы пала тень...

 

Мне не до шуток. Я сейчас серьезен.
Ведь без меня сказали: суд идет!
И суд вошел, как надо - прям и грозен.
Такой вот вышел делу оборот.

 

Заслушали защиту, прокурора,
свидетелей - и вот смогли решить,
что следует меня теперь от вздора -
от в е ч н о с т и какой-то - отлучить.

 

II

Мне нет суда, погоны, псы и люди!
Закон минуты - лишь для вас он свят.
Творение творца да не осудит,
как вечность за секунду не корят.
 

Я вам скажу от имени эпохи,
в которой от рождения живу:
мой современник - дантовские строки,
и мой ровесник - лодка на плаву;
 

я по ночам беседую с Шекспиром,
ко мне приходит утром сын - рассвет,
Одной с сиренью мазаны мы миррой,
и разногласий с ливнем у нас нет.

 

Я сам себе эпоха и столетье,

и их законы сам я свято чту;

кто видит сына в розовом рассвете,

тот матерью считает Красоту.

 

Так для меня ли то, о чем кричат мне

с усердием, с добром или со злом?

Весь мир - лишь отраженье на сетчатке,

а я живу в себе, в себе самом.

 

И там же проживают губы милой,
мой брат-закат, Россия и вино:
э п о х у эту из меня не вырвать силой,
как дождь ‘‘осовременить’‘ не дано.
 

Так для меня ли строгие уроки,
которые вы дать хотите? - Нет!

Нет, не поэты рождены эпохой:
эпоху порождает сам поэт!

 

20.09.1983

Запорожье

+++ +++ +++

 

Под фиолетовым дождем - тоска.

Кого хоронит осень - знай поди!

Вот набросала листьев, как песка,

и помогают в этом ей дожди.

 

Слетают листья - как их не топтать?

А осень грязным золотом ковер

не устает тоскливо вышивать,

как саван вышивают с давних пор.

 

Надолго дождь застрял, как в горле ком,

и обезличивает все, безличен сам.

Я под огромным траурным зонтом

спешу по безразличным мне делам.

 

Но вот упал какой-то золотой,

приклеился к зонту какой-то лист.

Резной, омыт тоскливою слезой,

он был так беззащитен, глуп и чист.

 

Унылый лист, мой милый чистый друг.

что для тебя мне сделать, подскажи?

В моей душе тоска, и злой недуг

лишь растравляют долгие дожди...

 

26.10.1983

Запорожье

 

 

КАРМА

 

+++ +++ +++

 

Попробую: не знаю, не люблю,

боюсь, стыжусь, надеюсь, презираю,

тоскую, издеваюсь и пою,

страдаю, не люблю, не понимаю.

 

Бессонница, усталость, водка, боль,

бессмыслица, пустыня, обещанья,

мечтания, застой, презренье, роль,

усталость, безразличие, страданье.

 

Нет, всё не так. Попробую еще:

я просто, защищаясь и страдая,

твое, его, ее, да и свое –

не знаю, не люблю, не принимаю!

 

14.03.1984

Запорожье

 

+++ +++ +++

 

Вот арка, двор и дом среди домов,

где навсегда остался я мальчишкой,

где плюшевый опять смеется мишка,

где паровозик вновь гудеть готов.

 

Ах, Чистые Пруды! Мои труды,

дела мои - под солнцем потускнели,

а пуговицы папиной шинели

блестят все так же, Чистые Пруды!

 

Я прижимаюсь, пуговицы, к вам,

я прижимаю к сердцу паровозик,

который вновь меня туда увозит,

куда вовеки не вернуться нам.

 

Твердит поэт: ‘‘Я знаю силу слов…’‘

Но сила снов д у ш о ю ощутима.

Во власти я игрушечного дыма,

что паровозик выпустить готов.

 

01.07.1984

Москва

 

МОСТЫ

 

Удивительно: это я.

Пара глаз и ушей тоже пара.

Это все мне отпущено даром -

руки, волосы, свет бытия.

Удивительно: это ты.

Пара глаз, твои плечи и руки.

Нам даны с тобой встречи, разлуки,

боль любви, соль обид и мосты.

 

Удивительно: ты - не я.

Все твое - не мое, а чужое,

и беру я тебя только с боя,

и тобой заряжаю себя.

Удивительно: я - не ты.

С боя взятое - только трофеи.

Ветер-время легко их развеет...

Лишь бы выдержали мосты!

 

Только б выстояли они,

чтоб когда-нибудь соединить нас -

эти мостики, хрупкие нити

дружбы, близости, веры, любви.

Лишь бы выдержали мосты!

Я - не ты, ты - не я, но все же

для меня всех богатств дороже

этот мост, где и я, и ты.

 

18.07.1984

Запорожье

 

ДВОРЕЦ ВЕТРОВ

 

Весь город - розовый, как роза среди скал,

как розовое в серо-красноватом;

а сам дворец - воздушный, как из ваты,

как будто роза брошена на розовый металл.

 

Дворец-картинка, небоскреб седых времен,

не ветер ли своим дыханьем жарким

когда-то создал эти окна, арки?

Твоей воздушностью я, как и все, пленен.

 

Воистину, не зря стремился я сюда!

Лекарства получил целительную дозу:

коль труд тяжел, то расцветают розы,

и камень делается легким от труда.

 

24.01.1985
Джайпур

 

 

 

КРАСНЫЙ ФОРТ

 

Фигурку Шивы Натараджа в танце

увидел я на пыльных полках Форта,

в котором населенье - иностранцы:

юнцы в косичках и старухи в шортах.

 

Ах, разрушитель Шива! разрушая,

ты снова этот мир воссоздаешь,

и все это - танцуя и играя...

Какая сладкая и тягостная ложь!

 

Торгаш обманывал. Богач скупился.

И нищие дрались в зловонной луже.

А разрушитель Натарадж резвился,

от долгой медитации разбужен.

 

Базар орал. Шумели иностранцы,

бай-сабы брызгали торговою слюной.

И я купил фигурку Шивы в танце,

чтоб увезти из Индии домой.

 

18.02.1985

Дели

 

ХОЛИ

 

Царевич Прахлад, Xолика сгорела!

Доволен Вишну верностью твоей.

Но ты забыт по завершенье дела:

все славят Вишну, хоть ты их убей!

 

И образ бога в темнокожем Кришне

так светел, весел, счастлив и высок,

что странно называть его Всевышним –

для нас он просто смуглый пастушок.

 

Забавник, весельчак, неотразимый

любимец девушек и их желанный тать,

беги скорее к нам, неутомимо

нас разноцветной пудрой обсыпать!

 

Любимец общий, ты объединяешь

сегодня всех - счастливый день такой!

И вайшья шудру пудрой обсыпает,

и кшатрий обливает нас водой.

 

07.03.1985

Пилани

 

РАНИ САТИ МАНДИР+

 

Сжигали воина, погибшего в сраженье,

в одном костре с живой его вдовою.

Обычай варварский, и скорби я не скрою,

хоть есть ему с полсотни объяснений.

 

Мы были в храме Сати - все молитвы

нам показались бесконечным воем.

В нем было что-то терпкое такое,

как в винограде с поля страшной битвы.

 

Нам розовой водой плеснули в темя,

омыли руки из старинной чаши.

------------------------------------------------------------------

+ обычай ‘‘сати’‘ - самосожжение вдовы в костре мужа – практиковался

в Северной Индии веками; сейчас отмечаются единичные случаи;

‘‘мандир’‘ - храм на языке хинди.

 

 

 

 

И пусть эти обычаи не наши

и почитаются как символы не всеми,

 

но я тогда сказал: - Ну что ж, отныне

гореть в одном костре с тобою будем.
Конечно, мы совсем другие люди, '
но верности сей жар да не остынет!

 

20.03.1985

Джунджуну

 

ПАНЧАВАТИ +

 

Царевич изгнан. Лицемерье победило.
Но разве власть нужнее солнца людям?
И разве есть на свете злая сила,
которая огонь любви остудит?

 

Что может верность? - ничего не может:
ведь верность брата не вернет престола,
сокровищ верность друга не умножит,
и что за прибыль от волос до пола?

 

Но Рама счастлив. Вот он рядом с другом
и ждет удачи, потому что рядом
с ним брат его и верная супруга.
Без них и власть бы показалась ядом.

 

Вон там - Лакшмана, здесь же - Рама с Ситой,
тут Хануман сражается с врагами.
Как будто книга древняя открыта,
как будто оживает ‘‘Рамаяна’‘.

 

Но это только парк среди пустыни,

и Панчавати - громкое названье:

скульптуры незатейливо-простые,

без страсти, без любви и без страданья...

 

Но кто осудит городишко смелый

за тягу к красоте седой поэмы,

за жажду верности, воспетой неумело,

но верности, столь нужной в наше время?

 

11.04.1985.

Пилани

 

Крылья

КАРМА

 

О, путь богов - удел одних аскетов,
и этот путь не всяк избрать готов.
Но Карма нам в пути пребудет светом,
коль изберем мы вечный путь отцов.

 

Нет, Карма - не судьба, не рок могучий,
она лишь воздаянье или месть:
коль чист ты был - награду ты получишь,
а мерзок был - то бед тебе не счесть.

 

Могущественна Карма и поныне,
как объясненье радостей и мук,
как следствие и даже как причина,

как всех твоих деяний жалкий круг.

-----------------------------------------------------------

+ Панчавати - название леса, в котором скрывался от преследования

царевич Рама; Сита - его жена, Хануман - дружественный ему

обезьяний царь; написано после посещения парка с деревянными

фигурами в окрестностях города Пилани

 

Ни люди, ни страна не виноваты,
что ты страдаешь ныне и всегда.
Твои страданья - Карма или плата
за то, что совершил ты сам вчера...

 

Так говорит седая мудрость. Что же,

вся косность Индии видна здесь без труда:
мол, каждый сам себе пускай поможет,
и ни к чему ни жертвы, ни борьба.

 

Но без борьбы, без жертв и без страданий
не за себя - за братьев и сестер -

коснеет, плесневеет мирозданье,
и гаснет эволюции костер.

 

Таллинн,

24.06.1985

 

ТАТ TWAM ASI+

 

Душа Гаутамы, цветка и павлина -
космический Атман, божественный Тат,
и если сольется она воедино
с твоею душою - то будешь ты свят.

 

Тат – Атман, Тат - Брахман, Тат - Тот, Всемогущий,

который не знает пространства и лет,

в нем дух единенья, всеобщий и сущий,

в нем жизнь и сознанье, а смерти в нем нет.

 

Тот - это твой мир, излучающий счастье,
исполненный грации и красоты.
Себя ощути его маленькой частью,
и ты убедишься, что Тот - это Ты.

 

---------------------------------------------

+’‘тот есть ты’‘ /ведическ. язык/

 

 

 

 

 

 

 

Р а з д е л Ч е т в е р т ы й

 

С О Н Е Т Ы

 

СУДЬБА

 

СОНЕТ 41.

 

Любовно ласкают ланиты пруда
зелёные листья кувшинок,
и плещет лениво на солнце вода,
лежащая в тихой лощине.

 

Ладонь подставляя под неба лазурь,
лёг мостик рукою лилейной.
Кувшинки, как лебеди, плавно плывут
Лесною зелёной аллеей.

 

Их листья лепечут о сладкой любви
в восторге неслышном, несмелом,
и ластятся, льстят своим белым

 

цветам, что небрежно на них возлегли…
Пруду и цветам не нужна их любовь,
но листья лепечут и ластятся вновь.

 

10.02.1975.

Новогорьевка

 

СОНЕТ 50 .

 

Хнычет ветер в разбухших полях,
сыро, серо - весна на распутье.
Пустоты в этой тусклой минуте

столько, сколько бывает в годах.

 

Я один в этой тягостной жути:
все в природе забыло про страх

и весну снова видит в мечтах...
Отравиться бы этой цикутой!

 

Расцвести бы с весной заодно,
ошибаться и снова мечтать,
наслаждаться и снова страдать...

 

Но грядущее предрешено,

поздно снова теперь начинать...

Дым. Бутылка. Пустая тетрадь.

 

5.04.1977.

Коханое

 

СОНЕТ 66.

 

К горам пугливо жмутся облака,
не смея к горизонту прикоснуться.
Лежим на берегу. Пора б проснуться,
но участь человека нелегка:

 

поджаривая медленно бока,
лежим, и лень нам даже повернуться.
А море, солнце, горы так смеются,
как будто рады и за червяка.

 

Звенит в ушах вечнозелёный Понт,
вино Массандры негу солнца дарит,
а солнце погружает в знойный сон,

 

и море посылает свои чары:

вдали синеет, манит горизонт,

и волны с рёвом бьются в Адалары.

 

13.07.I980.

Гурзуф

 

СОНЕТ 51.

 

Когда я сброшу все вериги,
мне станет легче во сто крат.
Но что веригами считать?
Семью? работу? дружбу? книги?

 

Наедине с собою миги
могу по пальцам сосчитать,
и был бы несказанно рад
лишиться тягостной квадриги

 

хлопот семейных и друзей,
и шелухи словесной фальши,
и скуки всех рабочих дней...

 

Но вот их нет. А что же дальше?
А дальше - смерть и пустота,
забвенье, холод, немота.

 

16.10. I980.

Запорожье

 

СОНЕТ 53.

 

Тот олеандр был с юга привезен

в огромный город - шумный, пыльный;

цветы почти уж распустились,

но вдруг из почвы вылез он.

 

Не будь свидетелей - за сон
почёл бы я такие были.
Но корни вышли и вопили:
- Вон из чужого края! Вон!
 

Да разве смог бы променять
он шёпот моря, ароматы
родной земли, ее закаты -

 

на то, чтобы в горшке стоять
и видеть за окном всё то же:
грязь улицы; толпу прохожих.

 

19.10.1980.

Запорожье

 

СОНЕТ 58.

 

Какая скорбная судьба,
какая тяжкая судьбина -
и неизбежная кончина,
и бесполезная борьба!

 

Душа людская, ты раба
то радости необъяснимой,
то тёмной и лихой кручины.
Как ты всесильна и слаба!

 

Судьбу клянём и восхваляем,
как будто истины не знаем,
что не судьба, не страшный рок

 

вершат делами человека:
сам человек - судьба и бог,
он сам себя творит от века!

 

16.11.I98I.

Запорожье

 

СОНЕТ 69.

 

Какую мощь являет взору море,

каким бывает грозным и жестоким,
когда с землёй и даже с небом споря,
оно вздымает пенные потоки!

 

Но не всегда оно несёт нам горе, _
и зыбь видна за той волной высокой,
как нотка примиренья в разговоре,-
и вот уж море снова шепчет робко.

 

Ты, Чатырдаг, не знаешь бурь и штилей.

С презрением на море ты глядишь.
Так гордо и спокойно ты молчишь,

 

что мощь твоя подобна высшей силе.
Один над миром бурь и суеты

являешь символ вечной правды ты.

 

11.07.1982.

Гурзуф

 

СОНЕТ 59.

 

Зачем судьба даёт одним
ничтожные, пустые души
и всем могуществом своим
не может их покой нарушить?

 

Зачем она щедра к другим -
глаза их ясны, чутки уши,
но только им и только им
судьба отводит роль игрушек?

 

Так дерево в лесу растёт,
верхушку ветру подставляя,
а нижним веткам позволяя

 

расти спокойно, без забот.

Зачем рождён я верхней ветвью?
Зачем меня терзает ветер?

 

30.08.1982.

Запорожье

 

СОНЕТ 103

 

Когда на мир - на призрачную муть,

лежащую вокруг туманом серым -

взгляну со стороны - теряю веру,
что в этом мире есть хоть что-нибудь.

 

Сквозь этот мир - мой бег, мой сон, мой путь.
Но Бог утрачен, сон исчез, бег прерван,
я в сан не возведен, и нету меры,
которая измерит мою суть.

 

Мир кажется тогда мне душным склепом,
а путь мой - жалким, тщетным и нелепым…

Но есть мой сын, и он мой сан и сон,

 

мой бег и бог, отчаянье и счастье;

он в мире - воплощенье моей власти,

и все вокруг оправдывает он!

 

31.08.1985

Запорожье

 

СОНЕТ 104

 

Из немыслимой дали пространств и веков,

из уснувшей эпохи жары и папайи

возвратились на север – теперь без оков,

как свободные птицы весной прилетают.

 

В этой дали, вдали, среди райских цветов,

где свободные птицы сбираются в стаи,
мы оставили там тяжелейший из снов,

сон, который теперь нас не отягощает.

 

Мы забудем пространство под деревом ним,

мы забудем эпоху павлинов и ливней,

чтоб не слышался сна того голос призывный,

 

зов молчанья и страха пред чем-то чужим.

Но зато никогда мы уже не забудем,

что не здесь мы сейчас, а всегда мы повсюду.

 

31.08.1987

Запорожье

 

ЛЮБОВЬ

 

СОНЕТ 3.

 

Да, мой сонет подарит долголетье:
живет сонет - прообраза уж нет.
Так, ловко для меня расставив сети,
сама ты угодила в мой сонет.
 

Где ты теперь? где стережёшь рассвет?
и в чьих сердцах зарубкою отметят
свой взгляд глаза, в которых ясный свет?

когда уже остынут и отсветят?
 

Тогда узнаешь волшебство строки:
она мгновенье юности продлила,
и на бумаге нервный всплеск руки

 

оставил нечто, что тобою было.
Пройдут года - ты станешь уже тенью,
но будет жить в сонете то мгновенье.

 

12.12.1976.

Коханое

 

СОНЕТ 34.

 

Их узы вечные тогда соединили.

Июль был праздником и в будни, а они
родными стали, до тех пор чужие.
Любовь до времени мы все в себе храним.

 

Потом февраль влачил свои седые
и тягостные траурные дни.
Они расстались - навсегда родные:
так было нужно музыке любви.

 

Но музыка, что счастье наше будит,

и близкой делает оставленную даль,
вмещает и июль в сиянье буден,

 

и тягостный трагический февраль.
От тех людей, кого мы сами любим,
равно прекрасны радость и печаль!

 

20.11.1977.
Новогорьевка

 

СОНЕТ 13.

 

Смугла, как вечер в запахах цветов,

как утро – полусонна и тревожна.

Ее глаза вершить умеют то,

что даже Богу сделать невозможно.

 

Как жемчуг – зубы; словно лепесток,
губa дрожит над ними осторожно;
тугая грудь, и траурный поток
волос, ее скрывающий безбожно.

 

Мучительный изгиб бедра и кисть руки,
лежащая на талии… Прекрасна,
тонка породистая кость ноги:

 

она, как луч, вздымаясь от ступни,
стремится вверх с бесстыдством сладострастным…

Но взгляду так взлететь - увы, опасно!

 

10.03.1981.

Запорожье

 

СОНЕТ 16.

 

Мне хочется воспеть тебя хоть раз.
Как ты близка и как непостижима!
Сидишь напротив ты в венце из дыма,
а под венцом - шальная дымка глаз.

 

Стремится ль к дымке взгляд - проходит мимо.

Ты ускользаешь - прежде и сейчас,

как будто единение для нас

и наших взглядов так недостижимо!

 

Мне хочется воспеть твои глаза,
и губ полураскрытых очертанье,
и взгляда неразгаданную тайну, -

 

но что могу уверенно сказать?

Ты кажешься мне фразой непривычной,

а брови в этой фразе - как кавычки.

 

22.10.1981.

Запорожье

 

СОНЕТ 82.

 

 

Снег за окном укрыл дома, палатки,

вселился в Боккерини нежный зверь...

Моя родная, горькая и сладкая,

куда мне деться от тебя теперь?

 

Какою новой сладостной загадкой

твой образ постучится в мою дверь?

Появишься ли в этом беспорядке,

как сон земной, небесная Ковсерь?+

 

Какой снежинкой хрупкою и дивной

на губы ты мне с неба упадешь?

Какою нотой в менуэт старинный,

 

звучащий в тишине ночной, войдешь?

Разлука легче, если мы во всем

лица родного появленье ждем.

 

17.02.1982-17.02.2001.

Киев - Москва

----------------------------------------------------------------

+ Ковсерь – в Коране райский источник, река всех рек.

 

СОНЕТ 29.

 

Жду утрa. В полумраке пред собой

ищу твоё лицо счастливым взглядом,
и вижу на подушке своей рядом
нечёткий профиль, тонкий и родной.

 

Судьба, иного чуда мне не надо:
пусть перед утром полумрак ночной

являет мне, что милая со мной -
и это будет лучшею наградой.

 

И первым, что я вижу каждый день,

её лицо спокойное да будет,

пусть вздох её чуть слышный меня будит

 

и в волосы её вползает тень.

Ни с чем такое чудо не сравнимо -

едва проснувшись, созерцать любимых!

 

27.09.1982.

Запорожье

 

СОНЕТ 86.

 

Да, я люблю тебя, и это - искупленье
твоих благих страданий и моих потерь.
А то, что непонятно, то теперь
тобою стало или просто стало тенью.

 

Моя любовь к тебе уже как мера мер:
награда за победу в праведном сраженье,
немой укор за приступ мимолётной лени,
и соль земли, и музыка небесных сфеp.

 

А ночью целый мир молчит, устав от гула,
Твой охраняя сон, я сам дышу едва,
и на плече моём любимой голова

 

покоится легко, и ты давно заснула,
а я шепчу тебе священные слова:

аmata nobis, quantum amabitur nulla!+

 

12.04.1982.

Киев

 

СОНЕТ 40.

 

Благодарю, что чувства мне даны,
что внятны мне любовь, печаль и счастье,
что весь я в их святой волшебной власти,
что мной повелевают лишь они,

 

что я к чужой беде не безучастен,
что в горе чистых слёз глаза полны,
что радости мне так же суждены,
как беды, и печали, и напасти.

 

Благодарю судьбу свою стократ,
что я и счастью, и печали рад,
что жизнь мою они отождествили

 

с сияньем солнца и со мраком туч:
лишь час назад на небе тучи были,
но вот уже сверкнул мне солнца луч.

 

23.09.1982.

Запорожье

-----------------------------------------------------------------------

+ ‘‘возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не будет!’‘ /лат./

 

СОНЕТ 106.

 

По всем законам ангельской науки

ты не ушла, не превратилась в прах –

преобразилась в запахи и звуки,

в видения в моих печальных снах.

 

Я чувствую руками твои руки,

и вкус твоей слезинки - на губах.

Нет, в этой партии и радости, и муки

нам был поставлен только первый шах.

 

И видит Бог: игру преображенья

слепое бытие не прекратит -

и запахи, и звуки, и движенья

 

все существо мое в себе хранит...

Но все ж - как горько! - ты свой образ милый

в бесплотность, в немоту преобразила.

 

30.10.2000

Львовский

 

СОНЕТ 107.

 

Когда сошел Орфей за Эвридикой

в кромешный ад, в безблагостный Аид,

он знал уже, что дар его великий

богов подземных тяжкий нрав смягчит.

 

Но Стикс - лишь та река, что Гераклит

имел в виду. И дева с ясным ликом,

отпущенная, все ж не убежит.

И сник Орфей; живое все поникло...

 

Пусть лира у меня совсем не та,

пусть умерли давно Эллады боги –

мне не пойти ль, Орфей, твоей дорогой,

 

чтоб возвратилась к миру Красота?

Но мне не женщину, а ангела тревожить:

Ведь не в Аиде ты, а в Царстве Божьем.

 

30.12.2000

Москва

 

МУЗА

 

СОНЕТ I.

 

Двенадцать лет пишу я свой сонет,
и, если вдруг не будет конца света,
я допишу, хоть вовсе не поэт,
последнее трехстишие сонета.

 

Готовы ль две строфы? - И да, и нет.

Но ими моя жизнь уже согрета,

и жду теперь: мелькнёт концовки свет,

и поглотит моё творенье Лета.

 

Что будет в нем – сие от всех сокрыто:

пустыни ль зной, холодный горный лед?
Змеёй оно ужалит ядовитой

 

иль как агава пышно расцветёт?

Смертельно всё - змеиная отрава,

и зной, и лёд, и первый цвет агавы.

 

15.10.1980.

Запорожье

 

СОНЕТ 72.

 

О старый парк, о этот пруд зелёный,
‘‘диван Онегина’‘ и деревянный дом,
часы лесные, дуб уединённый,
аллея танцев, недопитый ром,

 

и тишина, и воздух полусонный,
подкова у двери, раскрытый старый том…

Здесь Он бывал, счастливый и влюблённый,
и здесь был я, и будет сын потом...

 

Что нас влечёт? - не это ли молчанье,
когда-то облечённое в стихи?
Тригорское, будь нам исповедальней,

 

а тишина отпустит нам грехи:
прощенье мы заслужим немотою
и тем, что нечто унесём с собою.

 

02.08.1981.

Тригорское – Псков

 

СОНЕТ 94.

 

Когда мой дух простится с телом,
он полетит не в рай, не в ад:
он превратится в некий сад,
волшебный сад в наряде белом,

 

восторгом станет онемелым -
той высшей из земных наград,
которой Музу наградят
за то, что этот сад воспела,

 

Когда простится с телом дух,
он станет миллионом мук,
терзающих людей и листья,

 

он станет радостью земной,
надеждой светлою и чистой,
и будет Музой, а не мной.

 

20.11.1981.

Запорожье

 

СОНЕТ 98.

 

Ответит ли мне эта тишина,
зачем опять ищу в душе созвучий?
Ответит ли, звучащая, она,
зачем опять перо бумагу мучит?

 

Иль мне надежда некая дана,

что я смогу писать себя же лучше?

Иль неизвестна истина одна,

что Эвереста мой Парнас покруче?

 

Не знаю, как случается, что вдруг

рождается в душе неясный звук

и вновь себе созвучий ясных просит,

 

и снова появляются листы,

на них перо опять слова наносит,

и дни мои опять не так пусты.

 

28.06.1982.

Запорожье

 

 

СОНЕТ 99.

 

Как небо, что дарует людям дождь,
как солнце, что тепло дарует людям,
как ветер, что волнует в поле рожь,
как птицы, что с рассветом меня будят, -

 

так стих мой преодолевает ложь.
И пусть его как дождь и солнце любят,
пусть честностью и вольностью похож
на птиц и ветер он с рожденья будет.

 

Как небу не закажешь дождь и снег,
как солнцу не укажешь меру света,
как птице не навяжешь песню лета

 

и как не остановишь ветра бег -
так тему и мелодию сонета
никто не в силах навязать поэту.

 

7.07.1982.

Запорожье

 

СОНЕТ 100.

 

Я знаю: заживёт любая рана,
и превратится в темень ясный свет.
Изверившись, писать я перестану,
и кончится когда-то мой сонет.

 

Наступит это поздно или рано,
под бременем сомнений или лет -
я тоже отзвеневшей песней стану,
и для меня всё это не секрет.

 

Но тот благословен, кто, исчезая,

в сердцах живущих след свой оставляет.

Я знаю, что настанет мой черёд,

 

ведь я не исключение из правил.

Но может быть, потомок след найдёт,

что мой сонет в его душе оставил?

 

30.07.1982.

Запорожье

 

СОНЕТ 10.

 

Коль слаб мой сирый стих, Коль мой сонет силён -
причина - нет, не он: то след ночей моих,
когда мой голос тих, когда печален сон,
стихи мои - лишь стон. а жизнь - лишь песни миг.

 

Он создан не для книг. Лишь звоны сердца он
Несовершенен сон, Но совершенен стих:
когда ночей моих я слышу песню в нём -
неясен дивный звон. сонет, как песня, тих.

 

И я ли виноват. Заслуга в том моя ль,

что так тиха печаль? что так сонет крылат?

Мой стих не ждёт наград Уносится он в даль,

 

дождётся их едва ль… и я полёту рад…

Но если жизнь - лишь сон, Жизнь - лишь полёта миг,

то ей награда – он. и ей награда – стих.

 

29.09.1982.

Запорожье

 

 

СОНЕТ 101

 

Сначала всё прекрасно: строчка спета,
вторая подпевает ей, а вот
четвертая за третьею идет,
чтоб завершить катрен - строфу сонета.

 

Строфа-близнец за ней спешит, одета
всё в те же рифмы, как в сезоны год,
но в ней иные слезы, кровь и пот,
и это уж не то, а то - не это.

 

Затем идут терцеты: налегке

по первому плывем, как по стремнине,

не зная, что плывем к своей кончине.

 

Второй же - водопадом на реке
бросает лодку вниз, лишает воли,
и погружает в счастье, топит в боли.

 

21.04.1984
Запорожье

 

СОНЕТ 102

 

Бeссмepтья нет. Природа прекратится,
как только смерть закроет мне глаза,
исчезнет сад, и тьма сотрет вокзал,
мной озаренный, словно вспышкой блица,

 

утихнет ветер и замрет гроза,
умрет тюльпан и канет в Лету птица,
уйдет печаль и радость растворится,
и высохнет прощальная слеза.

 

Зачем же создан я? чтоб умереть,
до этого познав красу и скверну?
Мир осветить на миг, а после, верно,

 

погаснуть, принеся природе смерть?
Нет вечной жизни. Смерть царит над нею.
Но света миг бессмертия важнее!

 

10.06.1984.

Москва

 

СОНЕТ 105

 

Над идолопоклонством ставлю крест.
Вовек не сотворю себе кумира.
Дерьмом воняет царская порфира,
когда уже гниёт на свалке лесть.

 

Как часто посреди хмельного пира
червяк какой-то чин глазами ест,
и лишь когда кумиру надоест -
червяк обрящет орден иль квартиру.

 

Hе Бог исчез - кумиры пали в прах,
их время сбросило рукой суровой.
Но исчезает время впопыхах,

 

когда звучит божественное Слово.
Не чту я, кроме Слова, ничего.
Оно мой Бог, а я - слуга его.

 

24.01.1989,

Запорожье

 

 

 

 

 

 

Р а з д е л П я т ы й

 

З Р Е Л О С Т Ь

 

К Р Ы Л Ь Я

 

 

КРЫЛЬЯ

 

Росли мечты, и крылья, и стихи.
Сначала все, как в сказке, розовело,
и ты летел на крыльях на лихих,
и знал как дважды -два ты свое дело.

 

Ты был уверен: крылья - не порок,
они печать чего-то там такого,
а жить ты должен так же, как пророк:
исчезнуть и воскреснуть для иного.

 

Но каждый день - как гибель. Каждый день!
Не язвы - язвочки, и злобочки - не злобы;
зато вот скука, мелочность и лень -
все царственные, самой высшей пробы.

 

Тебя не распинают, не гноят,
в тебя не целятся и крылья не сжигают,
а только мелочно язвят, язвят, язвят,
а иногда - так даже уважают.

 

Когда же, уважая и язвя,

тебя измучили - ты написал, как охнул,

что не эпоха родила тебя,

а ты пришел, чтобы создать эпоху.

 

Ты ждал любви... кто поддержал тогда
затрепетавшие вдруг праведные крылья?
Никто, никто... и потекли года,
эпохи потекли в немом бессилье.

 

И ты уже согласен, что ты стар,

твой век - Двадцатый, эра – н а ш а эра,

эпоха - не твоя: то был кошмар,

ты от него очнулся в новой вере.

 

Проходят месяцы унылой чередой,
а годы отмечать и вовсе стыдно.
Так в чем же долголетие, открой,
коль смерти и бессмертия не видно?

 

Ты и устал и стар лишь в тридцать три,
ты говоришь: Христы теперь не в моде;
кто нынче распинает, посмотри,
из-за каких-то крыльев и мелодий?

 

Примерь итог. Ну как, тебе не жмет?

Но тысячи таких примеров были:

тот и до ста, пожалуй, доживет,

кто в тридцать три распнет свои же крылья.

 

Тут нет трагедии, и ты их не распял.
Какой же из тебя, дружок, мучитель?
Ты не душил, а так - примял и после снял.
Что ж, ты свободен, бедный долгожитель!

 

Мой бедный друг, ты проживешь до ста,
и даже больше, но, конечно, в меру.
Но наша эра - от рождения Христа.
В честь долгожителей не называют эры!

 

30.07.1985

Запорожье

 

ДИВАЛИ

 

Гроздь огней под небом расцветает:

как жасминов мириады лепестков,
мириады разноцветных огоньков
Индию коврами устилают.

 

Свечи и ракеты, и шутихи,
звезд ковер небесный в черноте ночной,
взрывы, взрывы - будто здесь ведется бой
между счастьем и бездонным лихом.

 

Бой и впрямь ведется в этот вечер -

за вниманье Лакшми к судьбам всех людей.

Каждый огонек желает быть замечен,

и мы тоже зажигаем свечи,

словно звездочки в большом ковре огней.

 

13.11.1985

Пилани.

 

ДРУЗЬЯМ

 

В чужой стране, где трудно нам одним,

где все иное - солнце, пища, люди –

мы очень часто слышим, говорим

о дружбе, что была и будет.

 

Немного дипломаты, мы всегда
немного ценность слова понижаем,
и мы не обижаемся, когда

о чувствах слыша, их не ощущаем.

 

Поэтому нам дорого сейчас
простое бескорыстье вашей дружбы:

она не соткана из пышных пошлых фраз

казенной речи, сказанной по службе.

 

Законы дружбы одинаковы везде,

и платят за нее одной валютой:

рукою помощи, когда твой друг в беде,

совместной радостью в счастливую минуту.

 

16.02.1986.

Пилани

 

ПИЛАНИ - I

 

Пилани плавает в песках.
Сплетаются друг с другом звуки
ситар: холодный плач и муки,
протяжный стон и сонный страх.

 

В Пилани плавает печаль,
и табла, словно сердце, бьется,
и кажется: вот-вот порвется
тоски натянутая шаль.

 

Пилани пылью истекло,
плывет чахоточною маской:
болезненно здесь ярки краски
и лихорадочно тепло.

 

 

Пилани кланяется нам
неискренне, но благонравно.
А мы одни. Судьба бездарна:
Пилани - клин. Пилани - клан.

 

Пилани призрачно, как дым,
лениво, ласково, коварно.
Не из одной ли с ним мы варны?
Пилани - плен. Пилани - сплин.

 

Пилани, в плаваньях - где киль,
где паруса твои, где ветер?
На этом ли плывешь ты свете?
Пилани - пыль. Пилани - быль.

 

26.12.1985

Пилани

 

В ГЕФСИМАНСК0М САДУ

 

Сад зубоскалит. Ночь хохочет.
Брезгливо скалится луна.
Седобородый старец хочет,
чтоб выпил чашу я до дна.

 

Как это тяжко! Мне ли мало
досталось от судьбы моей?
Моя душа, скорбя, устала
от фарисейств и от страстей.

 

Двенадцать были рядом. Двое
и ныне рядом - только спят.
Но нет душе моей покоя:
я так же проклят, как и свят.

 

А сад не спит, и ночь в оргазме,
и боль всё ярче и острей...
Зачем бездушной протоплазме
величие души моей?

 

Но слишком поздно. И сквозь годы

идут Предатель и Молва,

идут века, идут народы,

и сад не спит, и ночь права!

 

Вас много - толковать, пророчить,
заслуга чья и чья вина,
кто свят - кто проклят этой ночью...
А я один - и пью до дна!

 

01.03.1986

Пилани.

 

КОМЕТА ГАЛЛЕЯ

 

Мы не спали - не ели:
два часа до рассвета
в телескоп мы глядели
на Галлея комету.

 

Небо ярко и звонко,
и торжественно-тихо.
На востоке - ребенка
золотая шутиха.

 

А в зените бездонном,
жуткой бестией томной -
над чуть видимым домом -
мертвый хвост Скорпиона.

 

 

И Сатурн свою тайну
завивает в колечки,
опустившись случайно
Скорпиону на плечи.

 

Все знакомо и сонно.
Будни мрака и света.
Мы же смотрим влюбленно
на Галлея комету.

 

Золотая шутиха
в темноте проплывает,
не желая нам лиха,
но - добра ли желая?

 

Как шедевр музыканта,
живописца, поэта,
как явленье Таланта -
золотая комета.

 

06.03.1986

Пилани

 

ТВОРЧЕСТВО

 

Творчество! Лестница, опиум, крылья, -
дай мне еще полетать и побредить,
дай мне еще хоть ступеньку осилить
и - успокоиться тряпкой на жерди.

 

Как на бегу, учащая дыханье,
сердце колотится в клетку грудную -
в кровь себе пальцы, в кровь свои тайны -
дай мне стучаться в душу другую!

 

Словно под линзой, под микроскопом -
радугой, радости всеми цветами -
Ганг, мотылька и любовь мою - скопом -
дай ей увидеть моими глазами!

 

Если же боль разоряет гнездовье,
пальцы в крови и мне не отпереться -
боль эту, скорбь эту, вкус этой крови
дай ей почувствовать всем моим сердцем!

 

Как чужеземцев, застигнутых ливнем,
нас приютили в заброшенном храме -
дай мне быть принятым в души другие,
дай мне быть понятым всеми друзьями!

 

Творчество! К детям грядущего века
дай мне побыть хоть подобием моста,
дай мне с тобою побыть Человеком,
и лишь потом уже - пугалом просто...

 

20.03.1986

Пилани

 

ЖЕЛЕЗНАЯ КОЛОННА
 

Я давно уже где-то читал о колонне,

из железа отлитой столетья назад.

Хоть приметам я верить нисколько не склонен,

но об этой колонне вот что говорят:

 

коль обнимешь колонну, к ней стоя спиною,
то исполнится точно желанье твое,
но зато ни за что не свершится такое,
если ты, попытавшись, не обнимешь ее.

 

 

Я достаточно гибок в суставах и планах
и, приметам не веря, загадал себе я:
коль рука за колонною руку достанет -
пусть, колонна, откроется тайна твоя!

 

Над тобою уж двадцать веков прошумело,
но железо твое - чище нет и нежней -
никогда, никогда, никогда не ржавело,
словно золото или надежды людей.

 

И едва мои руки сошлись за колонной,
я постиг всю премудрость, я тайну узнал:
не ржавеет она от надежд и от стонов
тех, кто двадцать веков ее здесь обнимал!

 

25.05.1986

Дели

 

ТАДЖ МАХАЛ

 

На берегу Ямуны - белый факел
любви бессмертной, верности живой.
Сюда приходят, чтоб увидеть знаки,
оставленные Вечностью самой.

 

Кому поставлен памятник, кто зодчий -
перс из Шираза, итальянец иль француз?
А может, двадцать тысяч тех рабочих,

что на плечах несли всей стройки груз?

 

Не ты ль, Мумтаз-царица, - этот мрамор?
Ты Шах-Джахану всех была милей,
хоть не была ты юной, скажем прямо,
родив ему четырнадцать детей.

 

Но что любовь покорная царицы
и мастерство строителя - пред тем,
что белым факелом нам светит в лица,
принадлежа одновременно всем?

 

О памятник любви! Не Шах-Джахана,
но всех по силе чувства равных с ним!
Гори, восторг, гори, святая драма
любви и верности под куполом одним!

 

28.05.1986

Агра

 

ШАХ-ДЖАХАН

 

С тех пор, как сын лишил меня престола
и жить заставил в крепости моей,
вокруг меня всё пусто, грязно, голо,
и я не вижу смысла моих дней.

 

Не трона жаль: Аллах мне власть доверил,
и Он же отнял - что же тут роптать?
Но я пытался сам, не лицемеря,
на этом свете что-нибудь создать.

 

И я мечтал о паре Тадж - Махалов,
но был построен мною лишь один.
Как это мало, как презренно мало, -
неужто ты не понимаешь, сын?

 

Вокруг меня всё пусто, голо, грязно,
и я не вижу смысла дней моих...
Один лишь вид - как между будней праздник,
когда мой взор спокоен, добр и тих,

 

один лишь вид из крепости унылой
изгнанник трона сам себе избрал...
Мои глаза на нем навек застыли
и видят только белый Тадж - Махал.

 

Так и уйду из жизни, созерцая
созданье не Аллаха, но свое.
Всё в жизни тлен - лишь Красота сияет,
коль возведешь ты зданье для нее!

 

28.05.1986

Агра

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

+++ +++ +++

 

Я звезд таких не видел никогда
в тех городах, чьим светом я отмечен.
А тут - пожалуйста: простые, как вода,
безмолвные и яркие, как свечи.

 

Созвездия танцуют старый вальс,

кружатся надо мной, как танцевали

над динозаврами. И как мне, право, жаль,

что я ничем не лучше древних тварей!

 

Мне некогда и голову задрать,

и посмотреть на звезды долгим взглядом,

и лучше, проще, чище, выше стать,

освободившись от забот и яда.

 

07.10.1986

Пилани

 

В ГОСТЯХ У РЕРИХА

 

Скажите - кто я? Говорите всё:

хорошее, нейтральное, худое,

скажите даже, мол, ни то - ни сё,

но все-таки скажите, кто я?

 

Я верю в проницаемость души

и проницательность чужого взгляда.

Скажите - все ответы хороши –

пусть будет мед в них или же досада.

 

Скажите... впрочем, что за мысль!

Я догадался. Прочь с души оковы!

Но неужель возможно - зная жизнь,

чтоб Вы не знали, Мастер, - кто Вы?!

 

09.12.1986

Бангалор

 

БОМБЕЙ

 

На берегу пюпитры пальм стоят,

оркестр бессонный мглы и океана

от ф о р т е переходит плавно к п ь я н о,

лишь дирижер-Бомбей бросает взгляд.

 

Богатый, нищий, сказочный Бомбей
жует резинку духоты и смога,

и кажется, что он устал немного
от многоликости своей.

 

Он нереален, как индийский фильм,
огромная метафора, пришелец...
Сегодня он в себе меня поселит,
чтобы назавтра превратиться в дым.

 

Проснувшись в Дели, я вздохну: о'кей,

фантастика закончилась... Печально!

И лишь тогда пойму я, что реальны

и океан, и смог, и порт, и пальмы,

и дирижер из сказки - мой Бомбей.

 

15.12.1986

Бомбей

 

КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС

 

Там комендантский час. Мы иностранцы.
Весь город вымер: жарко, мухи, тишь.
Картинно подбоченясь, словно в танце,
стоит констебль, мокрый, будто мышь.

 

Петляет авторикша по проулкам,
скрываясь от полиции в тени.
На мертвой улице, как бы в ущелье гулком,
в районе, где волненья, - мы одни.

 

Нет, нас не трогают. Мы видим рваный город:
печальный ослик у облезшего угла,
разбитая витрина, нечистоты, голод,
и лавка, разоренная дотла.

 

Еще один лоскут: тщедушный парень
с велосипеда падает в кювет,
а полисмен вот-вот его ударит…

И мы не можем даже крикнуть: ‘‘нет!’‘

 

І2.12.1986

Майсур

 

+++ +++ +++

 

Ю.Казарину

 

Среди чужого неуюта толковали
два русских, два поэта - я и ты.
И чуждым нам напитком разбавляли
густые, как российский мед, мечты.

 

Стихи читали истово, взахлеб,
сидели двое - говорили с Третьим.
А Третий ждал, что мы его заметим,
и улыбался, чуть наморщив лоб.

 

И музыка была твоим молчаньем,
когда я тоже на минуту замолкал,
а паузы наполнены дыханьем
московских улиц и уральских скал.

 

Шумели и дуэтом крыли шваль,
а Третий улыбался, понимая,
что мы его пока не замечаем,
чтоб обмануть всесильную печаль.

 

И лишь потом, в толпе друзей растаяв
и озираясь ошарашенно вокруг,
мы поняли, что Третьего мы знаем -
мы толковали с одиночеством, мой друг!

 

12.01.1987

Хайдарабад

 

 

ЧАСТЬ ТОГО

 

Мне говорил брамин, что т а т т в а м а с и
предполагает смысл отличный от того,
который мы, пришельцы, вкладываем в это
седое изреченье - т о т е с т ь т ы.
Он говорил мне строго, что негоже
отъединять Того, Тебя, Себя ли
от некоей субстанции безмерной
во Времени-Пространстве. Это – Т а т.

 

О да, -сказал он, - вы, отождествляя
Того и Личность, Космос и Себя,
кощунственно понятья разделили:
как можно А и А отождествлять?
Ты - это дерево, иль камень, или птица,
иль брат твой - говорите вы. Итак,
какой-то есть отдельный брат иль камень?
Нельзя, отождествляя, разделять.

 

Воистину, - он продолжал, - возможно

одно отождествленье, и не больше:

в с ё - э т о в с ё , как истинны три фразы:

нет ничего, всё есть и всё - во всём.

Ведь называемое Тем, Тобой ли, Мной ли, -

ничто как часть, как лист, как единица,

но всё как целое, в самом себе едино.

 

Так говорил брамин. Я слушал, слушал...

Но я не мог отвергнуть счастье знать,

что я лишь часть всего. Не всё, а лишь частица.

Не всё, а часть, но эта часть есть Я.

И Тот - не всё: он - часть. А обе части -

его с моей - и составляют мир.

Не Всё, и нет Меня, но есть и Я, и Всё,

и мы одно, как глаз и организм.

И я - молекула живого организма,

а не туманный сон чужого божества.

 

12.02.1987

Пилани

 

+++ +++ +++

 

Как скорпион, пробравшийся к нам в дом,
ночь пряталась в углах, весь день лежала,
чтобы напасть на нас потом,
вонзить отравленное жало.

 

Она обрушится тоскливой духотой,
тяжелым запахом жасмина,
когда ты станешь сам не свой,
и станет всё тебе едино.

 

И переварит тебя ночь в своем
огромном чреве - жарком, душном...
И вдоль стены крадется скорпион,
и гильотиной пахнет от подушки...

 

Сидим безвольно, безучастно, и глядим
без тени страха вновь на скорпиона,
а ночь, как агарбати пряный дым,
качает нас на грани сна и стона.

 

20.04.1987

Пилани

 

 

 

ПИЛАНИ – 2

 

В розовой пустыне Раджастхана

затерялся городок Пилани.

Гиды, чтобы не было обмана,

никогда не платят ему дани.

 

Пишутся для праздных эти гиды,

платят дань вниманьем и рекламой:

все места, мол, - это только виды,

виды же - капризнейшие дамы.

 

Тут они нарядом привлекают,

там – искусно обнаженной ножкой,

эти хороши в июне - мае,

те - лишь в марте, да и то немножко.

 

Но Пилани нет в дотошных гидах,

и о нем не ведают ни в Праге,

ни в Чикаго... Здесь не место ‘‘видам”,

да и диковато это место, право.

 

Я вам не монах. Люблю и мясо.

И во мне есть силы и желанья.

Дамы увлекают меня часто

…………………………………………

 

Но в Пилани я уже три года,

потому что здесь - моя работа.

И пока что ‘‘виды’‘ и природа –

не моя, а праздных лишь забота.

 

22.04.1987.

Пилани

+++ +++ +++

 

Земля обетованная лежала,
как жрица распростершаяся в храме,
открытая ветрам пустыни знойной,
где гибнет одиночество желаний.

 

Здесь почва влажная еще: соленый
дождь страсти, лихорадки и смятенья

омыл ее - и ныне, высыхая,

лежит земля под ветром из пустыни.

 

Там, на холмах, напоминающих о детстве,
стоят, не разрушаются соборы -
полны то синей негой обещаний,
то белой неги нежности чистейшей.

 

Земля обетованная простерлась
в молитве к неосознанному богу.
Еще землетрясенье не затихло:
конвульсии слабеют постепенно...

 

А там - пустыня, путь из детства в юность,
колодезь тайный посреди пустыни,
а там - Сезам, священная пещера,
вулкан потухший после изверженья.

 

Кустарник у пещеры, и на листьях
причудливо слились роса и лава,
в гармонии усталости застыли,
пока их не осушит ветер знойный.

 

Земля обетованная остынет
от бурь, землетрясений, извержений,
и вновь манить и будоражить станет...
Земля желанная, начало и конец!

12.05.1987

Дели

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

Иду домой:

в гостиницу, в гест-хаус,

чужой ли ключ в кармане или свой,

хаос ли в комнате иль даже древний Хаос -

иду домой.

 

 

Идем домой:

в дом друга ли, отца ли,
в дом деда ли, надолго ль, на постой,
когда полны мы сил, когда устали -
идем домой.

 

И на чужбине, в призрачном коттедже,
в котором мы три года уж живем, -

мы дома ли? Но вы ответьте прежде -
что значит: дом?

 

Квартира тесная, где сын сопит в кроватке,
где ты на кухне куришь перед сном,
где вещи на местах и всё в порядке -
вот это дом?

 

Но - транспортабельны кроватки, вещи, дети,
и сигареты носим мы с собой.
Так что же значит здесь, на этом свете, -
идти домой?

 

Я жил за морем и ключи носил я,
но не моим бывал там дом любой.
И вот теперь мой дом - моя Россия.
Иду домой.

 

14.05.1987

Дели

 

 

ДВАДЦАТИЛЕТИЕ

 

ЕЛКА

 

Я не верю срубленному дереву,

что наполняет мой дом ароматом хвои.

Что изменится?

Зачем мы наши надежды

развешиваем на елке как блестящие игрушки,

как будто за год они истаскались, испачкались,

и вот мы их стираем и,

словно белье, развешиваем сушиться.

Я не верю в блестящую шарообразную мечту,

что отражает на своих женоподобных боках

пепельницу, полную окурков.

Что изменится от этих свечей?

Похоронный их треск отпевает ушедшее снова,

отпевает и то, что еще только будет,

потому что потом будут эти же свечи,

и только ушедшее станет новым, иным,

растворенным в звоне разбивающегося шарика,

который, как мечта,

звонко-мрачно хлопается

об этот немытый пол.

Меня увлекают с собой лишь бездонная ночь
да тиканье хриплых часов.

Успеваю подумать о том,

что подумать ни о чем я не смею.

 

В переполненный полночью праздничный дом

пстота заползает

и место мое занимает.

И нет больше сил?

Но хлопает пробка шампанского,

раздаются печальные слова

как будто бы веселых людей,

которых я вижу отраженными на шариках

висящих на елке.

Ах, эти шарики,

блестящие хрупкие девицы,

воплощенья космической лжи и фальши,

бессердечные (------------------),

источенные изнутри пороком…

Аминь.

И тогда я пою что-то смутное,

и мой дом наполняет ароматом хвои

волшебное дерево, которому я не верю.

 

07.01.1988.

Запорожье

 

БОЛЬШАЯ ПРЕЛЮДИЯ И МАЛЕНЬКАЯ ФУГА

О СОЛЬВЕЙГ

 

Сольвейг прибегает на

лыжах...
/Г.Ибсен/

 

 

 

Сначала она утром,

наскоро попив кофе,

побежала налегке на работу,

где мужикоподобные бабы,

никогда не знавшие счастья работы,

но влюбленные в несчастье работы других,

ее хорошенько помучили.

Потом в бездонный троллейбус,

как в бочку, она упала,

и с сотней других несчастных

они усталой и злобной кучей, как в бочке, тряслись,
и их как хотел перетряхивал некий безликий бог
тупого смирения.

Потом она отстояла очередь

за порошком стиральным,

потом еще три в гастрономе,

где пустые прилавки,

но все-таки что-то купила,

и, согнувшись от сумок, наконец добралась домой,

где пустынный холодильник открыла,

но всё-таки что-то придумала и приготовила.

Потом читала журналы

о важности контрацептивов,

о том, что абортов много,

а детская смертность выше, чем на Маврикии.

Потом телевизор смотрела,

потом одежду сына стирала,

потом дочке сказала, что денег на джинсы нет,

потом выпившего мужа раздела,

говоря, что получает он мало,

и послушала путанные объяснения,

что все это – безнадежность, ненужность,

всесоюзная неискренность…

А потом она голову на его плечо положила

и прошептала: Сольвейг твоя пришла!

 

Как я люблю тебя, Сольвейг;

а времени нет на массажи,

косметики нет и денег,

ни сервиса, ни покоя.

Как я люблю тебя, Сольвейг;

скоро появятся морщины,

но некогда жить и верить,

что красен закат на Таити,

а в Риме есть апельсины.

Как я люблю тебя, Сольвейг;

усталая, возвратившись,

я знаю - не разбираешь,

где жизнь, где существованье,

а жить всё трудней и трудней.

Но как же не жить нам, Сольвейг, -

мужчины всегда уходят,

а женщины всей вселенной

к ним снова должны приходить.

И они приходят, о Сольвейг,

они прибегают на лыжах,

на верблюдах и на маршрутках

приходят к мужчинам своим.

Как я люблю тебя, Сольвейг,

соль слез моих, весть и совесть,

жена моя, дочь и мать.

О, как ты ко мне прибегаешь,

о, как ты ко мне приходишь,

о, как ты умеешь ждать!

 

08.03.1988.

Москва

 

СВАДЬБА

 

Стрекотанье кузнечика долго я пил из травы,

и хмельной и печальный,

я посватался к какой-то заблудшей дороге,

и она повела меня в поле, а брат ее, ветер,

все стучался к друзьям моим -

место для свадьбы искал;

ничего не нашел.

И сыграли мы свадьбу:

за столом деревянным сидели

мои гости:

три ворона,

ветер,

скрипучая дверь,

олеандр.

И метель мы стаканами пили,
и песок на зубах на закуску скрипел,
но никто не пьянел: все считали, что это во сне.
А потом я проснулся - мне холодно стало немного.
Я укрылся тоской, проклиная хмельную метель;
в двух шагах от меня шурин-ветер заигрывал с дверью,
и она сладострастно скрипела

и снова бесстыдно лгала, что умеет она открываться.
Что ж, подъем так подъем.
Повела меня снова дорога,
и в стаканы метель снова щедро она налила,
но увидел я с ужасом: нет моего олеандра.

Отравившись метелью, замерз, поседел олеандр.

За столом же, как вечером, вороны черные были;

одного я узнал, но не стал вспоминать о Линор.

 

Похмелившись метелью, я стал как-то странно

спокоен и, оставив в полях

ветер с дверью и труп олеандра,

побрели мы опять через город в другие поля,

а над нами во фраках летят похоронных

ворон первый Нигде,

его брат нелюдимый Никто

и отец их немой Никогда.

 

А мы думали, это во сне...

 

15.06.1988

Запорожье

 

КНЯЗЬЯ ИДУЩИЕ ПЕШКОМ

 

Видел я рабов на конях, а кня­зей

ходящих, подобно рабам, пешком.

 

/Екклесиаст, X, 7/

 

Екклесиастовы рабы по-прежнему едут на конях,

с тех самых пор, когда Проповедник сказал,

что есть под солнцем зло.

И это было тысячи лет назад,

и сотни лет назад,

и вчера и сегодня.

Екклесиастовы рабы по-прежнему едут на конях,

и прогресс проявляется в том лишь,

что теперь мы коней зовем

‘‘Волга’‘, ‘‘Мерседес’‘, ‘‘Тойота’‘,

а я хожу пешком или трясусь в телегах,

что зовутся теперь трамваями или метро.

Екклесиастовы рабы по-прежнему едут на конях,

и им нипочем Христос, Спартак, Пугачев или Маркс,

и плевать им хотелось на все эти наши

либертэ, фратернитэ и особенно на эгалитэ,

а я всё тот же пешеход в пыли своих горьких надежд.

Екклесиастовы рабы по-прежнему едут на конях,

и оказалось лишь призраком то, что бродило по Европе,

а если не призраком стало, то стало драконом,

как в сказке о победившем дракона и ставшем им;

но мне это не грозит на пути

в моих робких шагах к любви.

Екклесиастовы рабы по-прежнему едут на конях,

и революции тщетны, а эволюция - всего лишь круг;

екклесиастовы князья по-прежнему ходят пешком,

а невежество всё так же взирает на них с высоты –

оттуда и виден лучше

тот, кто шагает в пыли.

Но опасен идущий пешком,

ибо он видит каждую пылинку

у своих изъязвленных ног

и каждую рану на теле земли от копыт коней,

несущих бессрочных рабов, для которых вся вселенная -

всего лишь стрелы

проносящихся мимо вещей и событий.

Но опасен идущий пешком, ибо внятны ему

стрекотанье кузнечика, шум ветра в деревьях,

и даже песня цветка,

прорастающего сквозь вонючую землю,

испоганенную копытами коней,

несущих бессрочных рабов.

И я слышу песню цветка, который взлетит вверх,

вырастет до небес, и на себе, как скакун, понесет он

князей в недосягаемые высоты...

И скакун тот быстрее мысли.

А цветок поливаю я.

 

07.11.1988

Запорожье

 

НАША ИСТОРИЯ - I

 

От лицемерья улиц и дворцов
не убежать в пустую глушь квартир:
от матерей от наших, от отцов
мы уходили в бар, как в монастырь.

 

Под одеяла грязные нырнув,
мы прятались от грома праздных слов,
т а м изучая суррогат наук,
который называли мы Любовь.

 

Любили теплый запах кофе мы,
любили безнадежные стихи

и ненавидели фабричные дымы
и ордена за годы и грехи.

 

Мы истину искали среди книг
и красоты считали этажи,
оглохшие от лозунгов пустых,
ослепшие от кумачовой лжи.

 

Вождями дрессированы, отцы
взахлеб о светлом счастье нам твердят.
Мы ж видели - не сходятся концы,
и фальшь давно испортила парад.

 

Что ж оставалось? - только тесный круг,
ни громкой лжи, ни краснозвездных снов, -
лишь недоверье, книги и испуг,
и музыка, и водка, и любовь.

 

Надежду пропили, а веру навсегда
загнали мы куда-то в книжный шкаф,
и исчезает в дымке без следа
придуманного лживый Голиаф.

 

Кричали правду хриплые певцы,
и кофе пах, и водка в рот лилась,
но лицемерные квартиры и дворцы
уже крепили с нами родственную связь.

 

И Вавилонской башней из дерьма
стоял над нами проклятый наш мир,
а мы всё реже убегали в бар
и прятались от улиц и квартир.

 

А время шло - без дела, без борьбы:
мы разбежались по очередям,
стояли, клянчили у сволочи-судьбы
кто - хижину, кто - плюху по ушам.

 

Тот полысел, дождавшись лишь гроша,
тот брюхо вырастил, квартиру отстояв,
тот получил машину, чуть дыша,
а тот добился иллюзорных ‘‘прав’‘.

 

Но, слава Богу, мы еще честны,

в фанфары не трубим - на кой нам черт?

Быть может, в жертву мы принесены,

чтоб наши дети растопили лед?

 

Так пусть же они, правду полюбив,
узнав от нас, что сладок честный бой,
разрушат нашу жизнь - нелепый миф,
придуманный не мной и не тобой.

 

Закончилась, не начавшись, борьба.
Нас лицемерье, к счастью, не слепит:
ну что ж, и э т а жизнь - тоже судьба,
и эта л о ж ь - за правду говорит.

 

А правда - только то, что навсегда:
и кофе, и любовь, и алкоголь,
и вишни, и холодная вода,
и наша непридуманная боль.

 

29.11.1988

Запорожье

 

+++ +++ +++

 

Из этой темноты густой,
тягучей, как резина,
я вижу стул и стол пустой,
и вижу мать и сына.

 

Я разбираться опоздал -
откуда мрак тягучий.
Но Бог мне дар бесценный дал -
из мрака видно лучше.

 

01.12. 1988

Запорожье

 

+++ +++ +++

 

Свидетели того, что я бешусь -

те искривленья времени-пространства,

подобья маскарада или танца,

в котором двойка выглядит как туз.

 

Я перестал считать пустынные часы
и девальвировал немые километры,
и завыванья страстотерпца-ветра
я превратил в жужжание осы.

 

Я ограничил краску, запах, вкус,
я отказался от любви и страха...

Но только эти ручка и бумага -
свидетели того, что н е с д а ю с ь.

 

02.12.1988

Запорожье

 

РОМАНС В ПОЛНОЧЬ

 

Где-то в полночи спит загулявшее имя мое,

метель завывает и ночь недопившая бредит.

И в ужасе этом я вью себе снова жилье,

и полночь признанья свои сквозь гнездо мое цедит.

 

Сочится сквозь ужас усталая память моя,
и капают звонко на пол и миры и столетья.
Гнездо себе свил я из пыли, из злого чужого тряпья,
из боли и жил своих свил - и теперь я в ответе.

 

Стекает, как кровь между пальцев, былое житье,

сочится сквозь камни тюрьмы переплав гуттаперчевой тверди.

А в полночи спит беспризорное имя мое,

метель завывает и ночь недопившая бредит.

 

Размазаны чувства по пальцам, и сердце бежит по пятам,
и горе горит в этом горьком изысканном свете.
Гнездо не спасает, и должен я сам, только сам
за всю эту чушь и за ужас вселенский ответить.

 

И я отвечаю за это чужое тряпье,

за то, что железо солирует солью по меди.

А в полночи где-то заснуло прекрасное имя мое,

метель завывает и ночь недопившая бредит.

 

03.12.1988

Запорожье

+++ +++ +++

 

Живете потные, веселые, пустые,
смеетесь над садовником своим.
Для вас мой сад - мираж, холодный дым,
бездушно-непонятная стихия.

 

А я изгой. Но не Христос в пустыне,
копящий жар души для всех людей.
Нет, сад мой лишь для тех Его детей,
кто обвинен в таланте и гордыне.

 

Вам не понять ни хода моих мыслей,

ни сердца старомодный резкий стук,
ни силы моих бледных тонких рук,
ни слов моих, ни нот моих, ни чисел.

 

В саду, который сказочно чудесен,
вам по аллеям звонким не ходить,
и тайну крика вам не уловить,
и не нажить богатства тихих песен.

 

Не потому ли я всегда в изгнанье
и никогда не буду я прощен,
что бездарь на карьеру обречен
и обречен талант на прозябанье.

 

Но сам я выбрал скорбную дорогу
и сам взрастил ненужный чудный сад.
Я нищенствую, ибо я богат.
Я непонятен, ибо близок к Богу.

 

20.12.1988.

Запорожье

 

ДВАДЦАТИЛЕТИЕ ПЕРВЫХ СТИХОВ

 

Слова, слова, слова - расстаться
не можем с паутиной слов...
 

Суд длится двадцать лет. Я подсудимый

с тех пор, когда написана была

та первая моя строка: слова, слова, слова, -

которую я занял у Шекспира.

 

Но судей нет - я сам себя сужу,

досье свое прилежно изучаю:

где раб во мне, где трус, где просто бездарь,

а где и вовсе - лишь слова, слова, слова.

 

Даст Бог, я не уйду от наказанья,
и будет раб повешен, трус расстрелян,
невежда снова сядет за учебник,
слова, слова, слова - сгорят с бумагой.

 

Суд перманентный, правый суд вершится
уж двадцать лет. И вижу - не напрасно:
во мне всё меньше и раба и труса,
слова же превращаются в дела.

 

Но как мне быть с уверенностью твердой,
что дело мое Слово, Слово, Слово,
и что оно - единственное Дело,
а вовсе не слова, слова, слова? …

 

Даст Бог, мои слова вольются в Слово,
а Слово, появившися в начале, -
я знал всегда - находится у Бога.
Но лишь теперь я понял: Слово - Бог.

 

28.12.1988

Запорожье

 

 

ПОСЛЕДНЕЕ

 

НАША ИСТОРИЯ - 2

 

 

Мы жили в полупризрачном раю,
где лозунги гремели, ободряя,
а жизнь ютилась скромно на краю
нездешнего пленительного рая.

 

Мы жили в феерическом аду,
где и талант был с вывихнутым сердцем,
чтоб кем-то не быть согнутым в дугу,
когда не выжить и не отпереться.

 

Мы жили в фантастической стране,
где власть обожествили миллионы,
и где вождям молились и во сне,
и где плевали дружно на законы.

 

Мы жили в опьяняющем чаду
идей невзрачных и окостенелых,
где правил анекдотный какаду,
над пошлостью вознесшийся умело.

 

Мы жили в перевернутом мирке,
где в чужаках нам виделись шпионы,
где в гимне заменяемы в строке
вожди, призывы, оды и поклоны.

 

Мы жили в беспросветной серой лжи.
Нам лгали - лгали мы и сами:
одни - чтоб жрать, другие - чтобы жить...
Да полно, полно - жили ли мы с вами?

 

21.01.1989

Запорожье.

 

 

СТРАШНЫЙ СУД

 

 

Мне слышится в ночном ворчанье снов
какая-то неясная угроза,

и телефон корит меня сквозь слезы

своих рыданий лающих - звонков,

 

и удрученно кашляет диван,

скрипя своими старыми костями,

и злым намеком наверху, над нами,

урчит утробно неисправный кран.

 

И не сбежать, и в них не раствориться,

не спрятаться от этих звуков мне.

А в переполненном трамвае, как в тюрьме,

озлобленные, каменные лица...

 

Вот почему мы, к вечности готовясь,

внимательнее слушать всё должны:

я обречен, и все обречены

ежесекундно слушать свою совесть.

 

06.05.1991

Запорожье,

 

 

 

 

НИЩИЕ ДУХОМ

 

Блаженны нищие духом,

ибо ваше есть Царствие Божие.

/Лука, 6:20/

 

Не видеть, не слышать и не понимать,

и грызть свою кость, и страдать лишь от боли,

и похоть исправно удовлетворять,

покорно играя бездарные роли.

 

Мы так же бездумно и дико живем

по вечным законам борьбы за сегодня,

как Божьи животные в царстве своем –

но так ли безгрешны, как твари Господни?

 

И каждый из нас так же сир и уныл,

как нищий юродивый или старуха, -

но нас ли великий Поэт окрестил

в своем сострадании - нищие духом?

 

Убогие разумом так же чиcты,

как дети в неведенье тихом и честном,

а дети, как твари Господни, просты,

и всем им - блаженствовать в Царстве Небесном.

 

Мы - нищие духом. Живем мы без глаз,

без духа, без сердца, без мысли лучистой.

Но в Царстве Небесном нет места для нас:

там любят лишь кротких и честных и чистых.

 

08.05.1991.

Запорожье

 

ДОМ И ОСТРОВ

 

Я знаю, что теперь совсем не просто

вернуться в дом своей судьбы.

С тех пор, как я покинул некий остров,

я заблудился, сдался без борьбы.

 

Меня не оставляют злые тени,

преследуют повсюду сны,

и постоянно требуют решений,

которые как будто бы честны.

 

И часто ныне, будто на том свете,

я поражаюсь - как волшебный сон

я мог сменить на сны и тени эти –

свободен, горд и упоён?

 

Но это никакой не дар Господень–

насмешка над собой, плевок судьбе

в лицо: ни на секунду не свободен,

ни на секунду - сам в себе.

 

На острове моем шумели пальмы

и пах жасмин, и я был одинок.

Такой уж и счастливый и печальный

мне дан был путь. О, всемогущий Бог

 

меня отметил: остров был чудесен,

в себя вобрав все прелести Земли,

и сладкие плоды волшебных песен

там на деревьях манговых росли.

 

И дом судьбы, как раковина в море,

доставлен был на остров тот волной.

А раньше, с мудростью волны не споря,

он побывал на суше, под водой,

 

 

на сумрачных горах, в зиме и лете,

в полях бескрайних, в омуте на дне;

ну, а тогда на чудный остров этот

мой дом судьбы был выброшен во сне.

 

Но сны ведь смертны! Я покинул

сначала остров, после - дом.

Я погрузился в плоть и сгинул

в костях своих, в мозгу своем.

 

Я понимаю, как непросто

опять бесплотным, вечным стать,

и если не найти уж остров,

то хоть бы дом мне отыскать.

 

Я рвусь из плоти, рвусь из мозга –

скорее в дом, чтоб заодно

с ним выброшенным быть на остров

иль вместе с ним уйти на дно.

 

07.05.1991

Запорожье

 

ВОДА

Вода благоволила литься...

/Л. Мартынов/

 

Поэт сказал нам о воде чистейшей,

дистиллированной воде - нет жизни в ней:

мол, да, чиста, но лейся иль не лейся –

ни вкуса, ни любви, ни скорби, ни затей.

 

И сказки учат: мертвая вода, мол,

годится лишь на то, чтоб сращивать тела,

а вот вода живая жизнь вдыхает

в плоть мертвую, даря ей радости тепла.

 

И это то, что зрением и слухом

мы познаем, но понимаем мы чутьем,

что чистый Н2О размешан с Духом,

а скорбный Н2О размешан с бытием.

 

Вода живая, не греша сравненьем,

ты только плоть, вино и розовая даль.

А мертвая вода - Дух Откровенья,

над ней не властны радость и печаль.

 

07.10.2000

Львовский

 

УМИРАНИЕ

Нет, не соломинка - Лигейя, умиранье..

/О. Мандельштам/

 

Ты не скупилась - отдала дыханье

предвечной правде - пустоте и тишине –

Соломинка, Альбина, умиранье –

и в вечный сон ты перешла во сне.

 

А губы так тянулись к поцелуям,

что струйка крови показалась в уголке.

Душа рвалась к любви, рвалась, тоскуя, -

слезинкой покатилась по щеке.

 

Дыхание переливалось в вечность,

тонул стук сердца в тишине, а мысль - в уме,

и щек усталых ангельская млечность

укором забелела в полутьме.

 

 

 

 

Но что-то ведь в тебе сопротивлялось,

переливаясь в душу, где любовь жила.

Когда ж ни капли в теле не осталось,

душа вздохнула и... ушла.

 

13.11.2000

Львовский

 

‘‘ТИТАНИК’‘

 

Ты прыгнула, а я остался здесь.

Сомкнулся мрак, пучина ледяная,

тебя в свои глубины принимая –

ту, без которой весь я сам - не весь.

 

Пока еще остался на плаву,

но час придет - пойдет ко дну ‘‘Титаник’‘.

И он тогда моей могилой станет.

Ты прыгнула, а я еще живу.

 

Ты прыгнула, а лайнер роковой

из рая в ад кипящий превратился.

Он без тебя в последний путь пустился.

Ну почему не прыгнул я с тобой!

 

Вокруг кошмар, гримасы бытия,

чужие лица, ужас, боль и жалость.

Мне ничего здесь больше не осталось:

ты прыгнула, и это - жизнь моя.

 

Ты прыгнула, в пучину за собой

забрав всю радость, всю любовь, все песни.

Им на ‘‘Титанике’‘ нет больше места,

они во мраке, в бездне ледяной.

 

Но если жизнь - как смерть, как злобный рок,

вез счастья, без тебя - синоним горя,

то чем ‘‘Титаник’‘ лучше бездны моря?..

Ты прыгнула, а это - мой прыжок.

 

20.11.2000

Львовский

 

БЕЗМОЛВИЕ

 

И настал тот час,

все решил он за нас.

Нет ни рук, ни губ, ни любимых глаз,

тех рук, что рядом были,

тех губ, что вечность пили,

тех глаз, что вечно жили -

тех рук и губ и глаз, что так любили.

 

Пустота вокруг,

немота ей друг,

и безмолвье вдруг очертило круг,

где света нет и тени,

ни радости, ни пени,

где время без движенья,

где даже сама вечность под сомненьем.

 

В памяти - глаза,

на губах - слеза,

только опоздал я на тот вокзал:

нет выхода, нет входа,

и день длиннее года,

и умерла природа -

где царствуют безмолвье и свобода…

 

Я живу без сна,

в бездне ты - одна,

ты свободна, да, но теперь стена

меж теми, кто был рядом,

кто бредил райским садом...

Отравлено все ядом - рай стал адом.

 

04.12.2000

Львовский

 

ПЕСНЬ

Часто пишется казнь, а читается

правильно - песнь.

/О.Мандельштам/

 

Что непонятно, того и боится

рыба иль зверь, человек или птица:

смерть, бесконечность, безумье и ум.

Нам не представить пространств беспредельных,

нам не постигнуть скитаний бесцельных,

нам не исчислить ни разниц, ни сумм.

 

Что непонятно, того сторонится

муж или отрок, жена иль девица:

лучше судьбе своей не прекословь.

Дерзость безумца и гения гордость -

лишняя тяжесть на плечи народа.

Были бы пища, питье и любовь.

 

От непонятного отгородиться

хочет и слесарь, и светская львица:

жизнь ведь - игра лишь понятных нам сил.

Смерть есть Рождение в духе и вере,

есть обретенье в ней, нет в ней потери -

так Элиот о Христе говорил.

 

Смерть непонятна. Ее не боится

тот лишь, кто вечности не сторонится.

Ты к этой тайне великой пришла.

Это не казнь была - песнь. И не плаха –

тайна... Во имя нее ты без страха

всю эту Вечность в себя приняла.

 

29.12.2000

Львовский

 

ПОСЛЕДНЕЕ

 

Я слово молвил. Может быть, оно

слабей иного поэтического слова,

но так мне, видно, было суждено,

и грех желать чего-нибудь другого.

 

Я то сказал, что я хотел сказать,

тогда и там, когда и где мне Бог позволил

и в слове моем мысли прозвучать,

и в мысли ощутить оттенок воли.

 

Мне было суждено сказать о том,

что видел в мире я и что увидел в людях -

о самом сложном и совсем простом,

о том, что было, и о том, что будет.

 

Я благодарен,_, что я в слове смог

оплакать тех, кто этот мир уже оставил,

что боль моя и соль моих тревог

не стали исключением из правил.

 

Я то сказал, что я сказать хотел -

раскованно, свободно, без оглядки тайной,

и не был ни труслив, ни слаб, ни смел –

ну, может быть, моментами, случайно.

 

Да, видно, так мне было суждено,

и поздно уж желать чего-нибудь другого.

Я слово молвил - ну и пусть оно

не ровня поэтическому слову!

 

29.02.2004

Запорожье

 

 

 

 

 

 

 

Приложение

 

 

ИЗ НАЙДЕННОЙ СТАРОЙ ТЕТРАДИ 1983 ГОДА 

 

 

 

 

I. КРЫМСКАЯ СЮИТА

 

I

 

Я помню море. Море меня помнит,

своею галькою шурша.

Еще хранит в себе моя душа

тот кипарис под синевой бездонной.

 

Зачем опять стремлюсь туда я?

Не все равно ли, где нам быть?

Ведь быть - не означает - жить:

и камень есть, но этого не знает.

 

II

 

Представим все же: бестолковый сон,

и на вокзал хрипящий рано утром

я принесен, как будто вознесен,

и вот стою под серым перламутром.

 

Дорожный сон забудется тогда,

когда в окне троллейбуса пустого

помчится вдруг на север Каквсегда –

незрячей жизни зряшная основа.

 

И вот громада гор ко мне плывет,

а от меня в обратном направленье

чужое Каквсегда мое мелькнет,

исчезнет, как постылое виденье.

 

Дорога прозвучит, как светлый Бах,

где горы - как прелюдия, а море,

блеснувшее на миг еще в горах, -

с любою фугой может смело спорить.

 

И вот я в комнате, а комната – в тени

навеса над окном и кипариса.

И тень души, родная искони –

между окном и морем биссектриса.

 

Между покоем и мечтой моей,

меж кипарисом, солнцем и горами,

легла душа с родною болью всей,

чтобы дышать лазурью и волнами.

 

III

 

Представим дальше: чистая постель

и теплая вода в чужом кувшине,

но Каквсегда уж нету и в помине –

лишь новизна волны, что бьет о мель.

 

Потом - полурасплавленный Гурзуф.

Иду к себе домой, ворча сердито:

“Nel mezzo del camin di nostra vita

я очутился в сумрачном лесу”.+

-------------------------------------------------------------

+ ‘‘Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу’‘ -

 

первые строки ‘‘Божественной комедии’‘

Данте Алигьери.

А вечером - опять покой и сон,

и только ночью я иду на море,

и горы, словно горечь, но не горе,

вновь обступают нас со всех сторон.

 

Забудь о них и слушай моря шум,

присядь на берегу, на гальке теплой,

и пусть растет в душе счастливый ропот,

и пусть ложатся строчки наобум -

 

и вкривь и вкось в растрепанный блокнот

пусть льются строчки теплыми волнами,

при свете звезд и месяца над нами,

при свете тьмы, что свет души спасет.

 

Как важно иногда покинуть дом,

найти то место, где душа немая,

зажженная мучительным огнем,

поет дотла, тем самым свет спасая!

 

IV

 

Представим также: воротясь домой,

я засыпаю, грустный и счастливый,

и снятся мне напудренные сливы

передо мною в миске небольшой.

 

Возьми билет в Алупку. Два часа –

и ты уже в Шотландии суровой,

а там - на расстоянье полуслова –

уже арабская роскошная краса.

 

Любуйся крошкой-замком на скале

и каравеллой в Ялте раскаленной,

и возвратись, счастливый и влюбленный,

довольный всем отчасти и вполне.

 

В прохладной комнате найди блокнот,

перечитай написанное ночью –

полуслепые праведные строчки,

которые носил в себе весь год.

 

И так светло вдруг станет, что хоть пой!

И сладостные слезы в горле тонут...

Стихи - как эхо солнечного звона,

и в них не заменить и запятой.

 

Сгорев дотла в творенье рук своих,

ослепнув вмиг от своего же света,

благословляю я не год, а лето,

не лето даже - только звездный миг.

 

V

 

Я помню море. Море меня помнит,

своею галькою шурша.

Ночь под звездой над морем томным

навеки сохранит моя душа.

 

Мы можем говорить, стоять, ходить,

но мы не все поем, не все страдаем.

И камень есть, хоть он того не знает.

Ведь БЫТЬ - не означает - ЖИТЬ.

 

Гурзуф, август

 

 

 

 

 

 

 

+++ +++ +++

 

От невыпитого сна

жажда мучит,

ночь колючей.

Ученица моя, лучше

выпьем доброго вина!

 

От невыпитого сна

нам не спится,

ученица,

что же попусту ложиться,

коль сидится допоздна?

 

От невыпитого сна

слезы литься

на страницу

скоро будут, ученица,

коль не спится допьяна.

 

От невыпитого сна

жажда мучит,

ночь колючей…

Жизнь, жена моя, не лучше ль

выпить доброго вина!

 

Гурзуф, август

 

+++ +++ +++

 

Я в мокрой мгле, и хлещет на меня

одновременно сверху, снизу, справа,

где море не вздыхает величаво,

а ухает, как будто бы скорбя.

 

И снизу хлюпают не лужи, а ручьи,

и даже не ручьи - моря как будто.

А сверху - уж совсем дурная шутка -

нас поливают южные дожди.

 

Всё насквозь сыро, и в промозглой тьме

не вижу я морей, не слышу песен…

Но есть т о т миг - он все-таки чудесен,

он помнит обо всем и обо мне:

 

пусть в мокрой тьме ни одного огня,

но молния сверкнет за Аюдагом –

и виден целый мир сквозь злую влагу –

и в этот миг стихия мне родня.

 

Гурзуф, август

 

СОНЕТ

 

Кто-то ночью посмотрит в окно,
где ведется беседа простая
у меня c моим бархатным чаем -
мне беседы иной не дано.

 

Кто-то ночью прошепчет в окно,
что полезна беседа такая,
о которой и звезды не знают -
им наскучило это давно.

 

Кто-то кошкой пушистой в тиши
поскребется и сразу исчезнет,
подтверждая, что нету полезней,

 

 

 

 

 

чем беседа души и души…
Невидимка, мой тополь высокий!
Так беседует лишь одинокий!

 

Запорожье, август

 

ФОТОГРАФИЯ ПАРКА

 

Без фотоаппарата старый парк

останется, как фото, на листе:

об этой суете и красоте

могу сказать совсем не кое-как.

 

Старательно всему слова найду:

представьте, что застыли все часы,

и клювами друг к другу, как весы,

качнулись утка с селезнем в пруду;

 

а черный лебедь на краю пруда,

без головы - не видной под водой -

предстанет перед вами запятой

какого-то неясного труда;

 

пятном нечетким, как пчелиный рой,

скрипучей карусели виден бег,

и в воздухе сынишки звонкий смех

застыл полупрозрачной стрекозой.

 

Запорожье, сентябрь

 

ЖЕМЧУЖИНЫ

 

Крым, умираю, с тобою прощаясь. Не весь умираю -

я умираю магнолией, морем, горами,

я умираю прибоем, звездой, олеандром,

солнцем волшебным и гордым стволом кипариса,

 

всеми, кого я любил и кого не любил я,

женщинами, что и не знают, что я их приметил,

пальмами, тень мне дающими сонно и скупо,

узкими улицами городов раскаленных.

 

Крым, умираю, с тобою прощаясь. Но жив я

в строчках стихов, где магнолии смотрят на море,

где от прибоя пьяны все твои олеандры

и небосвод подпирают твои кипарисы.

 

В этих стихах мои рифмы - как сонные пальмы,

образы в них, словно женщины, полуодеты,

ритм - как прибой, что бросает лазурную пену,

смысл - будто улица: узок, горяч и неясен.

 

Вот я уехал. Но где же все это осталось?

миру так скучно под взглядом пустым и незрячим.

Пусть же живут олеандры, и горы, и море,

словно жемчужины - в створках изысканной песни.

 

Запорожье, сентябрь