Осенью 1969 г., занимаясь на первом курсе филологического факультета, я выписал в университетской биб­лиотеке по каталогу несколько работ Ницше и Шопен­гауэра. Отдал заказ и, устроившись в читальном зале, приготовился терпеливо ожидать выписанных книг. Прошло порядочно времени, в течение которого в зал то и дело впархивали библиотекарши в голубых халатах, показывали на меня друг другу взглядами, о чем-то перешептывались и исчезали.

Я ощутил, что неожиданно стал виновником легко­го переполоха, о причинах которого смутно догадывался. Еще через некоторое время меня пригласили в кабинет заместителя директора библиотеки. Круглолицый седоватый мужчина, восседавший за массивным письменным столом, долго и тщательно расспрашивал ме­ня, кто я, собственно, такой и с какой целью мне по­надобились труды данных авторов. Времена предполагали определенную искушенность в деле соблюдения идео­логической невинности, и, не моргнув глазом, я отве­чал, что книги мне нужны для написания реферата по теме: «Критика буржуазных философских концепций конца XIX века», который необходимо представить к за­четy.

По-видимому, мой собеседник нашел ответ правдоподобным, и поскучневшим голосом, глядя куда-то вбок, сообщил, что эти книги в данный момент я получить не смогу, так как они у проректора по научной работе, про­фессора такого-то.

Предполагаю, что если бы я признался, что книги столь реакционных буржуазных философов, хранившиеся в те годы в спецхране, я желал прочитать не с прагматической целью успешной сдачи сессии, а при отягчающих обстоятельствах - исключительно из личного интереса, беседа наша получилась бы намного более задушевной и продолжительной. Но к тому времени я уже знал, что умножая познания, умножаю скорбь компетентных ведомств и организаций.

При всех минусах дня сегодняшнего в нем все же ощущается катастрофическое отсутствие недремлющей «отеческой» заботы власти о селекции молодых умов. И там, где эти умы все еще произрастают, они имеют все необходимые условия для того, чтобы оставаться дикорастущими. Таким умам, озабоченным постижением себя и мира, видимо, просто необходимо встретиться с запретными когда-то произведениями певца сверхчеловека и закалиться мятежным духом Ф. Ницше. В пору возмужания личность должна пройти через свой собственный «опыт переоценки всех ценностей», даже с риском того, что подобная переоценка окажется не этапом, а итогом ее жизненного пути.

Мертвая, застывшая истина зачастую хуже, чем ложь. Весь пафос жизни и творчества Ницше - это борьба со смертью, под какой бы личиной она не скрывалась: морали, истины или Бога. Дух небытия, сокрывшийся в священных символах современной культуры, стал объектом яростных и желчных обличений мыслителя.

«Нельзя долго глядеться в бездну, иначе бездна отразится в тебе», - гласит один из самых выстраданных афоризмов Ницше.

Фридрих Ницше родился 15 октября 1844 г. в бедной деревушке Рёккен, расположенной на границе Пруссии и Саксонии. Его отец, Карл Людвиг Ницше, был выходцем из семьи духовенства. И дед, и прадед Ф.Ницше преподавали богословие, мать его была внучкою и дочерью пасторов. Будущий страстный ниспровергатель христианства, как нередко случалось в истории, своим появлением на свет обязан проповедникам и хранителям основ ненавистной ему религии.

Когда Фридриху было 4 года, умер его отец, последний год жизни которого был омрачен безумием. Ранняя встреча со смертью внесла трагический мотив в детские переживания Ницше, образ умершего отца не оставлял его.

В конце января 1850 г. мальчику приснился кошмар: сон о том, как раскрывается могила и из нее выходит закутанный в саван отец. Покойник проходит через всю церковь, где когда-то читал проповеди, и вскоре возвращается с ребенком на руках. Могила опять разверзается, и отец исчезает в ней вместе с малышом. Вскоре после этого сна заболевает и скоропостижно умирает младший брат Фрид­риха - Иосиф. Его хоронят в могиле отца. Сон сбывается. Небытие оказывается одной из самых глубоких и страшных бездн, открывшихся душевному взору ребенка. Вся даль­нейшая жизнь философа протекает как бы на краю, на последнем рубеже этого космического провала. Долгие годы мучительно страдающий от приступов неизлечимой болезни Ницше фактически каждый день балансирует на грани жизни и смерти, разума и безумия, света и тьмы (он постепенно теряет зрение). И все же: «Стройте жилища у подножья Везувия». Трагический эпизод детства бросает роковую тень на жизнь и судьбу мыслителя, и все последние годы Ницше проходят под знаком скрытой, беспощадной борьбы живой души с мертвящим холодом накрывшей ее тени смерти.

После смерти отца мать Ницше с детьми переезжает в Наумбург, где Фридрих получает первое образование. С 14 до 20 лет он учится в Пфортской школе, в которой в свое время учились Новалис, братья Шлегель, Фихте. Здесь Ницше проходит курс обучения богословию, еврейскому, греческому и латинскому языкам. По окончании школы поступает в Боннский университет, где год занимается на теологическом факультете. Затем продолжает учебу на философском факультете в Лейпцигском университете. С 1869 по 1879 г. Ницше - профессор Базельского университета в Швейцарии. Но в 1879 г. он по состоянию здоровья вынужден оставить преподавание. С 1883 по 1888 годы Ницше по рекомендации врачей живет в Италии. В 1888 г. возвращается в Наумбург, затем переезжает в Лейпциг. В начале января 1889 г. Ницше настигает безумие, которого он всегда страшился, помня о трагической судьбе отца. Последние одиннадцать лет прожиты Ницше в состоянии помутнения рассудка. Именно в это время к нему приходит европейская слава. Увы, слишком поздно, 25 августа 1900 г. в Веймаре Фридрих Ницше умирает.

В исследованиях о творчестве Ницше обычно выделяют три периода: первый период - в нем доминирует влияние идей Шопенгауэра и Вагнера (1872-1876 годы), к нему относятся «Происхождение трагедии, или Эллинство и пессимизм» и «Несвоевременные размышления»; второй период характеризуется интересом к естественным наукам и увлечением позитивизмом (1877-1882 годы), в это время написаны «Человеческое, слишком человеческое», «Утренняя заря», «Веселая наука»; третий - собственно ницшеанский период (1883-1888 годы), на этом этапе создаются «Так говорил Заратустра», «По ту сторону добра и зла», «Генеалогия морали», «Сумерки идолов», «Антихрист», «Esse home» и, конечно же, монументальная по замыслу, но, к сожалению, не законченная «Воля к власти». Это период разработки основных идей философии Ницше.

Принятое деление, впрочем, достаточно условно, как справедливо утверждал Евгений Трубецкой, нет существенной разницы между вторым и третьим периодом в творчестве Ницше. «...Переход от метафизики Шопенгауэра к позитивизму, то есть к принципиальному отрицанию всякой метафизики, был, действительно, коренным переломом в его мировоззрении, - отмечал Трубецкой, - напротив, между произведениями Ницше, относимыми ко второму и третьему периоду его философского развития, такого принципиального различия не существует, нельзя указать того философского принципа, который обозначал бы собою грань между этими двумя периодами»1.

Выскажу еще более радикальное суждение: думаю, что не существует принципиального мировоззренческого различия также между первым и вторым периодом в творчестве Ф. Ницше. И метафизика Шопенгауэра, и волевой императив мифологии Вагнера, и позитивизм для Ницше всего лишь его линия обороны, его боевые щиты, которые он постоянно меняет в сражении с духом распада и небытия, духом, который он ощущает в себе самом и который он несет как вину и проклятие времени. И поэтому в произведениях как бы постоянно двоятся образы бога Диониса и пророка Заратустры, сверхчеловека и вагнеровского Зигфрида, а «воля к власти» торжествует как единственная альтернатива «воли к смерти», постоянно воплощающейся в современной культуре.

Иссякновение бытия - вот грозная опасность, которую Ницше прозревает в повседневных реалиях современного мира. Измельчавшее человечество густо заселяет мелководье жизни. «Не надо взбалтывать топь, надо жить на горах», - устами своего Заратустры зовет поэт и мыслитель. И этот предостерегающий голос с той же силой звучит для нас и сегодня. «Если мы заглянем в среду людей обеспеченных, образованных, то здесь точно так же увидим картину упадка, принижения умственных интересов и всеобщего измельчания личности, - с горечью констатирует Ницше. - Современное общество заражено американизмом; есть что-то дикое в той алч­ности к золоту, которая характеризует современных аме­риканцев, и все в большей степени заражает современную Европу. Все чаще начинает встречаться тип человека, поглощенного всецело денежными делами: в погоне за наживой он не знает покоя, он стыдится отдыха, испытывает угрызения совести, когда мысль отвлекает его от текущих забот дня. Мы постепенно привыкаем думать с часами в руках; мы завтракаем с биржевым листком перед глазами; мы живем, как будто боимся упустить минуту для какого-либо важного дела. Страх перед бездельем, беспрерывная тревога накопления богатств и заботы о хлебе насущном грозят убить всякое образование и высший вкус. Мы постепенно утрачиваем чувство формы, чутье к мелодии и ко всему прекрасному. В отношениях между людьми господствует деловитость и рассудочная ясность; мы разучились радоваться жизни; мы считаем за добродетель «сделать возможно больше в возможно меньшее время». Когда мы тратим время на прогулку, беседу с друзьями или на наслаждение искусством, мы уже считаем нужным оправдаться «необходимостью отдыха» или «потребностями гигиены». Скоро самая на­клонность к созерцательной жизни войдет в презрение...»2.

«Наш век ставит себе целью сделать человека возмож­но полезным; для этого нужно прежде всего наделить его добродетелями непогрешимой машины: он должен выше всего ценить минуты «максимально полезного труда». Главным камнем преткновения при этом служит, конечно, скука, связанная с подобного рода деятельнос­тью. Чтобы превратить человека в «полезную машину», надо приучить его к скуке, сообщить ей даже особую прелесть; в этом и заключалась доселе задача современной школы. Эта школа заставляет нас учиться именно тому, что нас вовсе не касается, видеть в этой якобы «объективной» деятельности наш долг, ценить долг независимо от удовольствия - в этом ее «неоцененная заслуга!» Долг был доселе воспитателем по преимуществу, ибо его деятельность являет собой классический образец монотонности, доходящий до грандиозных размеров. У него юношество научается тому машинальному исполнению обязанностей, которое является необходимым качеством будущего чиновника, супруга, раба какого-нибудь бюро, читателя газет и солдата»3.

Эти развернутые цитаты дают наглядное представление не только об острой актуальности проблем, поднятых Ницше, но и обнаруживают истоки тех глобальных тем, которые стали ключевыми в творчестве многих известнейших мыслителей ХХ века. Здесь и шпенглеровский закат западного мира, и ортеговская тема «восстания масс», и шелеровская «девальвация ценностей» и зомбартовская власть буржуа, и хайдеггеровская метафизика нигилизма, и основы философской проблематики как религиозного, так и атеистического направлений экзистенциалистской мысли.

Провозглашенная Ницше смерть Бога проистекает из смерти самого человека. Печально знаменитый аморализм Ницше: «падающего подтолкни» - скорее сродни евангельскому «предоставьте мертвым хоронить своих мертвецов». Это не призыв к тотальной расправе со слабыми, а протест против рутинной, пошлой, обывательской мерки жизни, по которой «слабые» кроят «сильных». Это неприятие наступающего царства карликов и лилипутов, царства тотальной серости.

Отсюда его восхищение хищными натурами эпохи Возрождения типа Цезаря Борджиа. Отсюда и демонические черты, проглядывающие в его идеале сверхчеловека. Сверхчеловек Ницше - скорее смутный поэтический образ, чем идеологическая программа. В «Заратустре» он описан апофатически, выстроен через отрицание среднего человека, человека толпы, но его апофатика носит демонический характер, - это превосходство не над полнотой жизни, а над ее ничтожеством.

В своей отчаянной борьбе с духом небытия Ницше беспощадно рушит христианскую иерархию ценностей, в которой видит оплот этого гибельного начала, но разрушение иерархии для него не самоцель, как для современного деконструктивизма, а лишь средство для того, чтобы выстроить новую, на вершине которой он пытается утвердить вместо почившего Бога универсальный прин­цип неистребимости жизни, ее «волю к мощи». Отсюда и идеал сверхчеловека, отсюда и идея «вечного возвращения».

Если Маркс преодоление феномена отчуждения в современном мире увидел в утопическом проекте будущего сверхобщества, то Ницше усмотрел спасение в проекте сверхчеловека. Утопия Маркса строилась на абсолютизации социальной природы человека, утопия Ницше - на эстетизации его волевого порыва.

Ha смену эсхатологическим устремлениям средне­вековой религиозности, ожидающей тысячелетнего Цар­ства как Второго Пришествия, грядущего не по воле людей, а по Промыслу Божьему, приходит получившая большое распространение в Европе XVII-XVIII веков утопия.

Это уже вовсе не пассивное, мистическое чаяние на­ступления Царства Божьего на Земле, а рационально-воле­вой императив, основанный на вере во всесилие челове­ческого разума, - это глобальный проект построения Рая собственными силами. Подобный проект мироздания улучшенной планировки основывается на непоколебимой убежденности в том, что его авторы знают лучше кого бы то ни было, каким образом можно даровать человечеству счастье и как именно обустроить справедливое государство для производства этого дефицитного продукта на душу населения.

Утопия - это любимое детище эпохи Просвещения, провозгласившей безграничные возможности для человечес­кого разума и человеческой воли. Не случайно и гуманизм Маркса, и нигилизм Ницше, имевшие своим истоком идеи философов-просветителей, в ХХ веке становятся идеоло­гическими вывесками двух самых чудовищных из вопло­тившихся социальных утопий.

«Бог умер», и воспрянувший человек, совершивший «прыжок из царства необходимости в царство свобо­ды», обернулся не «сверхчеловеком», а жалкой обезьяной. Исторический опыт подтвердил правду Заратустры лишь в одном: «Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живет дольше всех»4.

Невозможно в краткой статье исчерпать все многообразие проблем и идей, очерченных Ницше. Анализу его творчества посвящены многочисленные статьи и монографии. Трудно отыскать среди сколько-нибудь значительных философов ХХ века такого, который обошел бы своим вниманием певца Заратустры. Хотелось бы лишь напомнить читателю, что Фридрих Ницше принадлежал к той не очень многочисленной плеяде мыслителей неакадемического толка, чья философия рождалась как героическое преодоление трагизма смерти и трагизма судьбы.

1 Трубецкой Евг. Философия Ницше //Фридрих Ницше и русская философия. Минск, 1996 г. Т.1. С. 172.

2 Фридрих Ницше и русская философия. Минск, 1996. Т. 1. С. 262.

3 Там же

4 Ницше Ф. Так говорил Заратустра //Сочинения: В 2 т. Т 2. С.11