Хочу и могу помочь вам, мой читатель, найти клад!

В наше время абсолютное большинство грамотных людей знают, что земли и воды Украины под завязку набиты кладами.

Почти вся приключенческая литература построена на поиске пиратских, казацких и прочих упрятанных сокровищ. К сожалению, обычно мало пишут, кто, как и где именно их прятали, но для вас, мой читатель, в этой истории мы восполним обычный пробел, мне не жалко.

Зная эти секреты, найти тайник не просто, а очень просто.

Но!

 

В нынешнее веселое время (впрочем, как и всегда) большинству из нас кажется, что им не хватает не ума, удачи и здоровья, а только денег.

Иногда нам кажется несправедливым то, что именно мы не родились миллионерами.

Когда Бог нанимал нас на работу – прожить именно такую жизнь - некоторые просто забыли договориться о прибавке к зарплате.

 

 

Вот потому-то всем, кому пока не хватает на свои не всегда скромные расходы (а вы найдите мне удовлетворенного своим материальным положением человека), постоянно так хочется найти хороший клад.

А если нет работы или перспективы – подобная находка просто единственное спасение.

И люди мечтают – пусть это найденное ими сокровище будет таким огромным, чтоб хватило на настоящую жизнь. Правда, представление о ней у каждого свое.

Мы частенько забываем, что деньги - это всего-навсего один из побочных продуктов нашей деятельности. Сильно мистифицированный (бабло побеждает зло), он очень осложняет нам жизнь именно своим отсутствием.

А в тех количествах, в каких денег не хватает именно вам, они, скорее всего, вам и не нужны.

Потому, что больше всего всем нам не хватает любви. Но ее не всегда можно просто взять и купить.

И не стоит жаловаться на несправедливость Вселенной. Прочитав эту книжку, мы с вами поймем, что она намного более несправедлива, чем это нам кажется сейчас.

 

А деньги, между тем, считают себя водой и сочатся между нашими неплотно сжатыми пальцами.

И вообще, они почему-то всегда достаются не тому, кто так в них нуждается, а ловкачам, умеющим их находить, и, главное, хранить.

Поэтому могу подсказать вам, таким дорогим мне соотечественникам и иностранцам, соратникам, собутыльникам, возможным сокамерникам (тьфу, тьфу, тьфу), где и как без особого труда можно найти спрятанные сокровища.

 

В кладах могут храниться любые богатства – золото, деньги, акции, луковицы тюльпанов, ракушки полинезийцев и прочее. Главное, чтобы вы, читатель находили самые подлинные именно на этот момент ценности.

 

Давно известно, что не было, нет и не будет более надежного способа спасти нажитое непосильным трудом от любого супостата, чем засунуть свое богатство в таинственное, недоступное и неприметное всяким раззявам место.

С глубокой древности и до наших дней человечеству кажется, что клад остается самым надежным способом хранения ценностей, куда надежнее любого банка, который легко может взять и лопнуть из-за тупости руководства, наглости рейдера или зависти власть имущих.

Потому-то “умные” люди всегда держали свои лучшие и сокровенные ценности в тайниках.

 

“Отобрать!” и “спрятать!” – это девиз любой власти всех времен и народов.

Уже киммерийцы и скифы хранили сокровища своих цариц и царей в их степных пирамидах. (Хотя и до них, и после на этой земле жили такие же добрые люди с аналогичными привычками).

Туда же добавляли свои богатства другие многочисленные кочевники и оседлые жители, ведь у всех вождей наших прекрасных и работящих древних народов главным в этой жизни было – отобрать все несправедливо до них награбленное и, особенно, заработанное не ими.

При всем этом войны, набеги, рэкет, кражи, революции, парламенты, правоохранительные органы, банковские проценты и налоги – это всего лишь рабочие инструменты по восстановлению “справедливости” для полной победы данного конкретного предводителя.

Когда же настоящий властелин жизни, наконец, нахватает столько, что уже не сможет потратить, то и у него просто нет другого выхода, как превращать избыточное свое имущество в недоступный всем остальным клад. Все прочее могут отобрать, а про клад знает только он один.

 

Те же люди, которые жили проще (еще не начальство), вообще только земле и воде доверяли свои сбережения.

Попробуй, дай попользоваться своей кровной денежкой какому-нибудь близкому, особенно родственничку, недолго же тебе, глупому, жить останется.

Почти всегда дешевле заплатить убийце, чем отдавать то, что стало уже не очень чужим.

 

 

Есть только одна беда – почти всегда сокровища, тайно спрятанные человеком, пропадают для своего истинного хозяина, спрятавшего его для себя!

Странный и обидный этот закон, он несправедливо суров к людям, хранящим свое, или не очень, добро в тайниках.

И, скорее всего, принимали его в парламенте преисподней под сильным нажимом фракции кладоискателей.

 

Прячут клады не только люди, даже животные и птицы прячут про запас пищу, а, порой, и другую всячину.

 

Закладуха – это такая разновидность клада при постройке дома, когда под венец или фундамент закладывают монеты на счастье. Чем богаче хозяин, тем монеты дороже и их больше, если строители не скоммуниздили, конечно.

Докладуха – это клад, регулярно пополняемый хозяином, наподобие аналогичного счета в банке, например, владелец корчмы, магазинчика, сборщик налогов докладывают постоянную прибыль по мере ее поступления к основному телу припрятанного богатства. Подальше от грабителей!

 

По преданиям, спрятанный в землю клад очень быстро перестает быть просто ценными вещами или деньгами. Сразу же над ним образуются незримые охранные силы, которые и не допускают к нему тех, кого не положено.

Есть клады “на счастливого”, бывают “на первого встречного”. Это имеются в виду везунчики, которым они могут достаться.

“Срочные” могут быть доступны только в определенное времени и лишь тому, кто окажется в нужном месте в нужную минуту.

Или вот есть клады, заговоренные на человеческую голову, а то даже на несколько голов, которые надо погубить, чтобы дойти до спрятанных сокровищ.

 

По ночам над кладами кружатся огненные светляки, мелькают разноцветные огни и танцует всякая веселая нечисть. Но это не только от колдовства и заговоров спрятавших его людей.

Часто люди маскировали захоронение клада под процесс закапывания трупа погибшего коня или соседа, а то и врага, а уже под него тихонько, чтобы никто не увидал, подсовывали сокровища. Особенно такую добычу, которую невозможно унести с собой.

Потом постепенно выходили и светились на поверхности продукты гниения разлагающейся органики, ну а немного мистики никогда не помешает. Ее так легко и умело подбрасывают писатели, опытные характерники или коварные красавицы ведьмы.

 

Днем тоже легко можно встретить клад, чаще в образе животного, насекомого или старушки-старичка, убогих и противных, просящих помощи. Сегодня мало кто из нас на такой добрый поступок способен, все посылают просителей подальше.

Но вот для тех ненормальных, которые помогут этим сирым и нуждающимся, старички неожиданно оборачиваются подарком, кладом или чем-то еще в данное время очень ценным.

А говорят, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным!

 

Любому, кто смотрит кино и телевизор, ясно, что найти клад только полдела. Взять его в свои руки – вот наша задача. А он так просто не дается, динаму крутит.

Охраняют его нечистые силы – это может быть заговор, или (еще хуже) – тот, кто с кладом зарыт. Но этот, зарытый, запросто может с тобой махнуться против твоей воли – сам возьмет и выскочит, а твою душу погубит и охранником под землю (или воду) на следующий срок вставит.

 

Советую вам вообще быть поосторожнее со своими желаниями – они почти всегда материализуются или исполняются, но мы редко умеем их точно формулировать, вот и результат получается “как всегда”.

 

Лучше заранее узнать верные заговоры у знакомых ведьм, чтобы потом не было мучительно больно.

Порой клады сами меняют место так, чтобы ни хозяину не достаться, его закопавшему, ни всем другим, кто нацелился на него незаслуженно.

А если горит над кладом яркий синий, красный или желтый огонь, надо срочно сжечь в том огне самое ценное, чем владеешь в ту минуту.

Любит нечистая сила, как, впрочем, и все остальные правители нашей жизни, всевозможные жертвоприношения.

 

Прятали клады во все времена. Сегодня почти всем уже известно, сколько не найдено достоверно спрятанных сокровищ князей и ханов, каганов, гетманов, кошевых и куренных атаманов, а также прочей богатейшей украинской казацкой старшины.

И у казаков рангом ниже частенько бывало чего спрятать, зато потом, после боя, не всегда бывало, кому это забрать.

У них, казаков разных чинов, среди спрятанных ценностей еще нередко клейноды и оружие были. А это как раз то, что теперь тоже не слабо стоит.

(Несколько старинных пушек, сабель, булав и перначей, прятавшихся когда-то в недоступных казацких кладах, теперь открыты всем посетителям Музея истории оружия, они сами туда переместились, где им интереснее, а я просто не мешал).

Как и вы, я часто слышал красивую и, наверное, довольно правдивую легенду, об отрубленной руке кошевого Сирка, которую казаки возили с собой и брали в бой как оберег. Долго помогала она в сражениях.

В конце концов, она была схоронена вместе с несметным скарбом из казацких клейнодов.

Ждут кого-то?

Казацкие клады почти все какие-то забубенные. Казаки и сами были люди непростые, происхождения порой темного и опасного.

Бывали среди них те, которые воздержания придерживались. Они свою нерастраченную сексуальную энергию сублимировали не только в храбрость, а больше в характерничество – дикое и неукротимое волшебство.

Вот такие-то колдовскими своими печатями припрятанные сокровища и запечатывали.

Ох, те клады над человеком издеваться любят. Подманивают, приоткрываются, ой как дурят любого нашего брата, хоть казака, хоть нехристя, даже местного иудея и уж, тем более, заезжего городского искателя.

 

Простые жители прятали в Гражданскую войну любые ценности из своего имущества.

Но и сегодня не всем известно, что не смогли забрать с собой все награбленное и спрятанное анархисты Нестор Махно и Маруся Никифорова, большевик-грабитель Павел Дыбенко, разноцветный погромщик Григорьев и многие другие командиры той поры, всех окрасок, успешно обобравшие тогда почти всех людей на нашей земле за порогами.

 

Люди прятали что могли, если успевали, перед тем, когда их раскулачивали и когда их сажали.

Прятали полицейские и подпольщики.

Прятали семейные ценности, когда удавалось, евреи перед погромом, угоном в концлагеря и гетто, расстрелом.

Прятали похищенное у других добро убийцы и воры перед арестом.

Спрятана янтарная комната, сокровища скифов, готов, Чингисхана, Тамерлана, Наполеона.

Прячут и сейчас.

 

Дымятся, светятся и искрятся на Ивана Купала, в дни равноденствия, в ночи полнолуния и новолуния наши земли и воды от припрятанных в них сокровищ, но редко кому они даются.

Манят они в дни церковных и гражданских праздников людей разных вероисповеданий и рас. Везение не зависит от национальной принадлежности, а только от готовности человека поймать свою пританцовывающую удачу.

 

 

А какие русалки своими соблазнительными подводными формами и приоткрытыми кладами манят нас в воду!

Мы, наивные, и не понимаем, порой, почему нам так нравятся места возле воды. Отчего везде дорого ценятся комнаты с видом на ручей, озеро, реку или море? Что так заманчиво блестит на дне водоема?

А это просто выискивает наш пытливый взгляд, направленный из подсознания, красивые линии тел прячущихся там распутных русалок. Но хранят они бессчетные чужие клады в глубинах, а формами и взглядами своими таинственными заманивают нас в свой печальный омут для чего-то совсем другого.

 

Только мало кого те клады пока осчастливили.

Дураки вот сомневаются – может, и не в том счастье, чтоб найти чужое богатство?

 

Клады искали всегда. Ищут их в одиночку, группами и семьями.

Были и есть до сих пор целые села и малые городки, в которых почти все жители занимаются этим поиском, как когда-то обычным отхожим промыслом.

Покой нам только снится?

Усерднее других ищут в Крыму и на Западной Украине, в других “депрессивных” местностях, но сейчас там, как и везде, в основном фальшивые находки изготавливают, такая вот уж сегодня специализация у их местного предпринимательства.

Сегодня кладоискатели вооружены любыми современными системами поиска – от простейших миноискателей до сложнейших сканеров, видящих сквозь почву на десятки метров. Они могут найти все на этих глубинах.

Только эти поисковики пока не знают, где же именно, в какой точке искать. Земля большая.

Поэтому нынешний основной бизнес в кладоискательстве – это продажа карт, легенд, и описаний мест, где спрятаны сокровища.

А есть такие подробности про некоторые из кладов Маруси Никифоровой, Нестора Махно и Павла Дыбенко, которые знаю, наверное, пока только я.

Немного догадывается о существовании этих тайн мой таинственный друг и помощник – Свидетель.

Дочитав эту книжку, узнаете, где искать и вы, мой дорогой читатель.

Лопата вам в руки.

 

Глава 2

ДОПРОС

 

Хранитель

 

В обычные времена, когда тебя допрашивают два следователя, то один из них обязательно хороший, добрый, а второй злой.

Нормальный подозреваемый раскалывается следователю доброму, который все понимает и сочувствует, но ничем сам, без твоих показаний, тебе помочь не может.

А злой мучает, гад. Чтоб ты как можно быстрее проникся добротой первого.

Моих мучителей было, примерно, семь человек, и делились они по другим признакам. Большая часть перепилась, а трое, кажется, нанюхались кокаину или чего они тогда нюхали.

Когда меня ввели в комнату, там уже вовсю шел допрос полного испуганного бородатого человека.

На него почти все присутствующие агрессивно кричали, многие пошатываясь и требуя буржуйских денег.

Позже я усвоил, что крик был основным типом разговоров людей этого времени даже между собой.

Он плакал и божился, что уже все отдал, и даже два раза его выкупала семья, которой уже нет, и отдать за него совсем нечего, поэтому ничего в его пустой лавке не продается, а саму лавку никто не купит. Дети разбежались, жена пропала, а родители при смерти.

– “Купить сегодня лавку – это купить себе приговор! Я не буржуй! Я нищий, я беднее ваших пролетариев!”

Два боевика в тельняшках деловито раздели его, несмотря на причитания. Он не сопротивлялся, и был выведен во двор. Резко прозвучал выстрел, на который никто не обратил внимания.

 

Я даже не успел сказать этим людям, что так нельзя поступать с человеком. Да они бы и не услышали.

Они всегда готовы применять оружие по своему произволу! Нет закона, есть только вооруженная сила, и каждый из соперников пытается превзойти другого в жестокости.

В этом был залог успеха в Гражданской войне – победить должны именно те, кто не побоится применить все самые страшные способы расправ и репрессий, не придерживаясь никаких правил.

Хотя, если честно называть вещи своими именами, остальные там тоже в игрушки не игрались.

 

Все присутствующие выделывались друг перед другом, куражась, как обычно в наглой пьяной компании, а я понемногу переставал их интересовать, хотя еще вопросы – “ты хто такой?”, “деньги есть?”, “откуда пришел?”, “ты чей шпиён?” - периодически вырывались из нескольких глоток почти одновременно, перебивая восклицаниями друг дружку.

Очень неприятно для моего слуха прозвучало предложение мрачного усатого типа: “Если денег нет, и выкупить тоже некому – шлепнуть его быстрее и не хрен терять времени! А то, из-за этой нищеты выпить и поесть некогда”.

Самый левый в тельняшке пытался ударить, скорее даже, толкнуть меня. Высокий в центре пнул его ногой, чтобы показать, как надо бить, но был и сам отодвинут кем-то еще. Все кричали на меня и друг на друга, еще не очень громко, но злобно.

Пока было не больно, даже не обидно, а, скорее, весело наблюдать за ними – какие-то беспомощные, одурманенные, почти картинные анархисты из ранних совковых фильмов. Но постепенно они зверели как в мой адрес, так и своих партнеров по допросу. Все это могло плохо для меня закончиться, еще толком и не начавшись!

 

Я хорошо помнил памятку гражданина Украины начала двадцать первого века – “Вы имеете право молчать, когда вас сильно бьют органы правопорядка!” Она, наверное, пригодится мне сегодня.

В кармане у меня был аккуратно сложен подлинный мандат на имя Петра Ивановича Качайлова, учителя, выданный Никопольским районным советом рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Там четко сказано, что “занимаемая мною квартира и имущество реквизиции и обыску не подлежат, что подписью с приложением печати удостоверяется”.

Я не стал показывать его анархистам. Это все равно, что сейчас, уже в наше время, регионалам показывать охранную грамоту от померанчевых, или наоборот.

Они даже толком не обыскали меня. А могли бы найти нечто интересное, но непонятное в их времени. Я зачем-то (скорее всего автоматически) сунул в карман старых, безликих штанов бесполезный в этом путешествии в начало Гражданской войны мобильный телефон.

 

Это только сейчас все уже знают, что даже у самого плохого человека можно найти что-то хорошее, если его тщательно обыскать.

 

Посреди низкой большой прокуренной комнаты – очень длинный стол, видно, у хозяина дома была большая семья.

Комнату освещают две керосиновые лампы и дневной свет из небольших окошек.

На правой половине стола набросаны деньги, часы, кольца, серьги, бусы, портсигары и другие ценные вещи, большей частью золотые, многие с камнями.

Слева на столе – большущая бутылка “четверть” с остатками прозрачного самогона, на больших тарелках разбросана еда – жаренная крупными кусками картошка со шкварками, соленое сало, иссеченное прожилками мяса, аппетитно растерзанный жареный гусь, наполовину съеденная запеченная баранья нога, тертая редька, квашеная капуста и соленые огурцы.

Посредине стола спала, опустив голову и руки на стол, несмотря на шум, пьяная и практически раздетая девица. Не обремененная лифчиком, ее замечательная по красоте и размерам молодая грудь вывалилась из рубашки на стол, но кроме меня на это никто не обращал внимания. Короткая широкая юбка была задрана так, что симпатичная белоснежная попка и стройные ноги спящей тоже были почти полностью открыты для обозрения публики.

 

Отвернувшись от таких соблазнительных занятий, как выпивка, закусывание и наслаждение видом обнаженной женщины, на меня набросились с допросом эти глупые человек семь или восемь.

Назвать солдатами таких странных воинов, даже мысленно, мне было трудно.

Одеты они, кто во что горазд, смешались абсолютно не сочетаемые элементы одежды, например, рубаха косоворотка с офицерскими кавалерийскими галифе. Другой “воин” одет в солдатскую гимнастерку с поношенными узкими франтовскими брюками. Нелепо выделялись среди этих одежд рубаха с жабо и парадный устарелый гусарский мундир.

Большинство носило очень длинные волосы, по книгам помню, что это было модно среди анархистов и декадентов того времени.

Несколько студенческих и гимназистских курточек явно соответствовали своим молоденьким хозяевам.

Две тельняшки и бушлаты выдавали бывших моряков, без которых, в принципе, не существовали в те годы отряды анархистов.

Объединяла всех обвешанность оружием. Много холодного. Шашки кавказские, казачьи, драгунские, солдатские, офицерские висели у каждого на портупеях через плечо. Почти у всех к поясу подвешены еще кавказские кинжалы или солдатские артиллерийские бебуты.

Револьверы и пистолеты только у единиц, чаще без кобуры, просто заткнутые за пояс. Среди них явно устаревшие к тому времени два шпилечных револьвера бельгийского изготовления – большой, калибра, примерно, 12мм, у лысоватого помятого верзилы и миниатюрный малыш жилетного класса у невысокого юнца с волнистой прической, разделенной посередине пробором.

Шпилечные револьверы опасно так носить, потому что прикосновение шпилькой на патроне к складке одежды неминуемо приведет к произвольному выстрелу по ногам или чему существеннее владельца. (Жаль, не по мозгам!) Поэтому, можно предположить, что они не заряжены.

 

В углу прислоненные к внутренней стенке дома неаккуратно разбросаны давно не чищеные винтовки и карабины Мосина, среди которых мне бросились в глаза американский винчестер под русский патрон и японская винтовка Арисака.

Рядом красовалось гладкоствольное ружье, я сразу узнал в нем легкий бельгийский франкотт двадцатого калибра, радовавший глаз красотой форм и изяществом (кстати, очень похожий на тот, с которым я охочусь сейчас, в наше время). На полу рядом с ним брошен открытый патронташ желтой кожи с, примерно, дюжиной тускло поблескивающих латунью патронов.

Все курили стреляющие вспышками самокрутки из газетной бумаги и “самосада”.

Мне сразу бросилось в глаза то, что здесь я был как бы слегка выше ростом, чем раньше. Если в своем времени мой рост слегка ниже среднего, то в этом, возможно, даже чуть выше его. Интересно, это очевидно слабое питание детей в то время в сравнении с нашим нынешним, или какие-то другие объективные причины?

Самый длинноволосый из анархистов, явно старший в группе, деловито буркнул (поддерживая уже высказанную усатым мысль): “Если выкупа нет – к стенке! А то я никогда не поужинаю!”

“Матрос” прикрикнул на него: “Патронов нет, больше стрелять нечем! Вот пусть студенты штыками учатся колоть”.

По очереди некоторые из них пытались меня ударить для придания весомости своим вопросам. Голоса у всех постоянно срывались на крик. Поскольку все они были “поддатые”, от их ударов я легко уворачивался, стараясь при этом не очень их раззадоривать.

От шума проснулась спящая девица, она пьяновато и хитро ухмыльнулась, облизала языком губы, встала и неожиданно спела, адресуя руками и телом ушастому, лысоватому верзиле, наиболее увешанному оружием, наглую частушку:

“Я лежала на боку, вся в упадке духа – слишком мелкий мне твой …уй, крупных лишь – два уха”.

Во время этого исполнения ее пышная грудь и не пыталась попасть под расстегнутую спереди рубаху, где ей явно не хватало места.

Здоровяк, перед тем пытавшийся меня ударить, скис, сделавшись весь мельче. Видно было, что девица пела со знанием дела и задела его очень слабое место.

Тут же кто-то из компании еще и добавил верзиле смачным ударом колена по его мощному заду.

Девица сразу стала мне привлекательней, почти красавица! Спасительница, видно, почувствовала симпатии публики, и сама заехала коленом кому-то из компании “следователей” прямо в пах, усиливая неразбериху.

Наиболее трезвый студент оторвался от доброжелательного спора – “а ты кто такой?”, “да я тебе сейчас глазки буржуйские вырежу”, “а ты давно в жопу не получал?!”, снисходительно махнул спорщикам и, прихватив легонькое охотничье ружье, вывел меня из комнаты через длинный извилистый двор со свечным фонарем в левой руке.

Привел в холодную пристройку с отдельным входом со двора, где и оставил, со словами: “Завтра нам все расскажешь, если ночью никто не пристрелит”.

Он посмотрел на меня добрым, еще сильнее протрезвевшим взглядом и добавил: “Наверное, не пристрелят, патронов почти ни у кого уже нет”.

Глянул на меня еще внимательнее и ободрил: “Шашками они и трезвые еще не очень умеют рубиться, сколько на них Маруся ни кричит. Хотя, может быть, они именно на тебе захотят поучиться.

Спрячу пока тебя до утра, пусть завтра учатся на трезвую голову. Чтобы Маруся не так ругалась.

Она у нас командир сильный, требовательный, и сама первая научилась шашкой работать, загляденье просто – не у каждого казака так стремительно шашка из ножен вылетает!

Ей что буржуя шашкой зарубить, что из револьвера застрелить – одинаково времени не занимает!”

Утешитель вышел и закрыл за собой дверь снаружи, изрядно повозившись с засовом. Его шаги стихли в нестройном хоре голосов спорщиков.

Вспоминая только что случившееся, я понял, что внешностью и фигурой девица напомнила мне Руслану. (Наверное, никогда не забуду нашу дружбу, и легкую обоюдную влюбленность, несмотря на редкость встреч).

Я обследовал в полной темноте комнатку или чулан, отведенный мне этим добряком. На ощупь я ничего кроме широкой лавки или топчана и занимающей почти все остальное пространство большой печи не обнаружил.

Включил мобильник как подсветку. Видно закрытое снаружи ставнями окно, открывается внутрь только маленькая форточка, в которую никак не протиснусь – не мой размер. На стенах пару полок с посудой.

Очень низкий, вмятый внутрь наклонный потолок еле поддерживают худые неровные две сильно прогнувшиеся балки. Так похоже на ту крохотную комнатку, где прошли лучшие годы жизни…

 

Да, я узнал ее! Эту комнату! Когда я приобретал перед возвращением с мыса Челюскина в 1978 году это помещение в свою собственность, она значилась в документах бюро технической инвентаризации как одна тридцать вторая часть дома по улице Дзержинского 36, литера “Е”, площадью девять квадратных метров, и входной коридор с площадью полтора квадратных метра.

 

Сколько лишнего мы выпили с друзьями в этой комнатке и сколько девчонок разделили со мной сладкие мгновения на моем примитивном диванчике после того, как я переделал печь в камин и заполнил все остальное пространство любимыми книгами! Последний алтарь в прогнившем мире – любовная койка (мой диванчик)!

У меня здесь появились новые друзья, на всю жизнь, с некоторыми сегодня редко вижусь, увы. Особенно не хватает встреч с запомнившимся мне таким юным Гариком Осиповым, впоследствии известным под именем Граф Хортица, музыкантом, диссидентом и писателем, невероятным импровизатором. Другие, не менее любимые… Ау.

Я был тогда опять холост, еще молод, только вернулся с Крайнего Севера и был счастлив и свободен, свободен, свободен!

Чертовщина! Снаряд попал в одну воронку дважды. Но сначала во второй раз, и только потом в первый. Свихнуться можно.

Свой последний день жизни здесь со мной провел мой замечательный отец, мастеря маме раму-сушилку для связанного ею вручную платка. А ночью его не стало. Мне до сих пор больно и от того, что его нет, и от того, что он меня не видит сейчас, когда я гораздо больше похож на него и внешне, и по поведению, вернее, по ответственности.

А вдруг он все видит? Откуда-то из другого измерения?

Папа, прости нас с братом, что при жизни мы не очень радовали тебя своими поступками. С возрастом мы немного поумнели, ведем себя разумнее, и, надеюсь, твои потомки еще долго будут беспокоить пространство и время.

Мы ведь так пока и не знаем ни того, куда деваются души близких людей, ни того, куда потом попадут наши собственные.

Прости, папа.

 

Надо вспомнить начало своих приключений в этом отрезке времени и подумать, как быть дальше.

Первая встреча с прошлым нашего города не самая теплая. То ли еще будет…

Захотелось домой, к любимой.

Господи, ну каким местом я думал, когда так легкомысленно и необдуманно устремился в это время, захотел встретиться с живыми людьми из легенд – Марусей Никифоровой, Нестором (Батькой) Махно, Шурой Коллонтай и Павлом Дыбенко.

Эти неукротимые вожди продолжали строить каждый свою вольницу именно здесь, в наших местах – за порогами. Вольницу, начатую задолго до них, и регулярно усмиряемую внутренними и внешними силами, иногда почему-то с большой легкостью (самопожираемую своим якобы демократическим, а правильнее сказать, анархистским огнем).

И все они тайно прятали, каждый свою часть добычи, для будущих свершений.

Все опять повторится сначала…

 

Свидетель тоже просил попытаться узнать любые сведения об их кладах. Сам он уже бывал там и тогда и достаточно наследил со своим цирком, в труппе которого он маскировался. Поэтому ему туда теперь дорога заказана.

Очень хотелось узнать немного больше еще и о деяниях Троцкого.

Скорее, мне интересно понять его феномен.

На этого странного и страстного лидера позже навесят весь негатив Гражданской войны, из которой именно он вывел победителем тех, кто стал советской властью, той властью, которую он не смог или не захотел удержать.

Но Троцкий фигура какого-то большего, почти вселенского масштаба и зла, гениальный, чрезвычайно эрудированный, на редкость среди бестолковых революционеров работоспособный и жестокий организатор.

И побежден он был таким же безжалостным, только еще более сильным коллективным монстром и цепочкой предательств.

Хотя он и не прятал клады в наших краях, все же мне интересна его отстраненная фигура победителя, так легко выкинутого из побежденной им страны.

То, что именно Троцкий создавал и возглавлял Октябрьский переворот и победоносную армию большевиков в Гражданской войне, усилило пещерный антисемитизм, как в то время, так и в наше.

Так уж повелось, что ошибки и деяния людей остальных национальностей остаются только на их совести и персональной ответственности и редко переносятся на весь их народ. А вот то же самое, сделанное евреем, ставится в вину всем его соплеменникам без исключения, от грудных младенцев времен Навуходоносора до нищих и стариков сегодня, от центра Эфиопии до закоулков цивилизованных и не очень стран. Про успешных и богатых евреев вообще говорить в их защиту безнадежно – зависть не позволяет прорваться даже крохам объективности.

Это аукается на невинных людях до сих пор.

Высланный из умело завоеванной им для большевиков страны, Троцкий не совсем бедствовал, а привычно продолжал раздувать пожар мировой революции в ссылке за границей, пока более удачливый конкурент Сталин не достал его длинной рукой с ледорубом Рамона Меркадера.

Почти всегда плоды успеха пожинают не те, кто сажал будущий урожай, а серые завистники, вовремя подставившие подножку.

 

 

Глава 3

НАЗВАНИЯ СОСЕДНИХ УЛИЦ

 

Свидетель

 

Прошлое и будущее не только хранится внутри нас. Оно и рядом с нами. Его нетрудно найти – стоит лишь захотеть этого.

Город Запорожье получил свое название 24 марта 1921 года, до этого он назывался Александровском, а еще раньше он был просто фурштатом (предместьем) Александровской крепости.

 

Нынешний проспект Ленина до революции носил название улица Соборная, после революции - имени Карла Либкнехта, во время войны носил имя Адольфа Гитлера.

Интересно, надолго ли сохранится нынешнее название? На ней стояли одно, редко двухэтажные, прилепившиеся друг к дружке дома, роскошным казался трехэтажный дом Лящинского, оставшийся до сего дня. Сохранились две синагоги, сейчас одна возвращена еврейской общине и там опять служат Богу, и доходный дом Редигера (я его отреставрирую позже – к 2002 году), а еврейская общинная больница стала первой городской.

 

Улица Леппика до революции и при фашистах была Днепровской.

Улица Чекиста была Троицкой, улица Свердлова – Покровской, а Анголенко – Базарной. Улица Артема – Николаевской.

Сначала была площадь Качельная, после стала Пушкинской, а с 1918 года и до сих пор – это площадь Свободы, которую справа ограничивает гранитный памятник самому большому контролеру нашей свободы в не такие уж давние времена – Феликсу Дзержинскому.

Предложил это последнее переименование Василь Вышиванный, племянник австрийского императора, сын эрцгерцога, называвший себя королем Украины. (Этот благородный, но невезучий претендент на украинский трон был вывезен после Второй мировой войны советской разведкой из Вены и успешно замучен до смерти в Лукьяновской тюрьме, обеспечив наш городок глотком свободы, спрятанным в названии его бывшего центра).

Почему большевики не изменили это название, как, к примеру, названия того времени у других площадей – Вокзальная, Тюремная, Базарная, Привозная, Ярмарочная…?

 

Раньше на месте памятника “железному Феликсу” теснился веселый центральный квартал, слепленный из живописных одно и двухэтажных магазинчиков, забегаловок, домиков и пристроек.

Произвольно, рядом друг с другом, толпились, рюмочные, ювелирные магазинчики, мясная и молочная лавки, библиотеки детская и взрослая, а между ними столовые, буфеты, кабачок с летней площадкой и даже банк. А сзади - дворы с жильцами и совсем неожиданными переходами. Шанхай отдыхает.

Этот центр стоило бы отреставрировать и начинить всем необходимым для житья, торговли, туризма и веселья!

Не суждено. Снесли почти все.

 

До революции район был заселен преимущественно русской, украинской и еврейской беднотой, перемешанной жильем, работой и бытом как компоненты любимой всеми пищи – борща, и все в одной кастрюле.

Тут же рядом стояли дома местных состоятельных горожан, например, Лящинского, и доходный дом Редигера, вперемешку с совсем простыми жилищами для бедноты. Все были на виду.

Дом Лящинского и сегодня поражает своей византийской красотой и деталями. Его бы стоило сегодня восстановить как следует – покрасить, поставить на старые места утраченные шпили и вазоны, вставить новые часы, взамен украденных когда-то, в ниши двух изящных аттик над карнизами на крыше - было бы в городе одной старой архитектурной жемчужиной больше.

Из примерно полутораста известных открыток старого Александровска на доброй половине есть изображение этого красавца.

 

Кинотеатр им. Ленина, недавно, наконец, отреставрированный, тогда назывался Народным домом.

Бывшее здание городской управы, ныне Краеведческий музей, поражает и сейчас своей оригинальностью. Здесь был обком, и когда музейщики, в свое время, восстанавливали кабинет Брежнева, наблюдался смешной конфликт между его любовницами. Они спорили – где стоял диван и с кем он чаще на нем оказывался. В годы оккупации там же был кабинет Гитлера во время его посещения города.

 

Много бежавших от красных репрессий бывших богачей, по дороге на спасительный для них юг, бросали свое имущество или обменивали его на еду и право бежать дальше. Немало подлинных раритетов – картины, книги, иконы и украшения - нашли приют в те дни у местных жителей в обстановке домов, в подвалах и на чердаках.

Уже в наше время доцент Довгань, бывший пионером в довоенные годы, рассказывал, как они отряхивали прах старого мира в тысяча девятьсот тридцатом году.

По приказу комсомольцев-вожатых пионеры собрали сначала информацию, а по сигналу и натурой все пережитки буржуазного строя – картины с безобразными жирными голыми тетками, старые книги, иконы, коллекции буржуйских марок, свитки, по которым молились пожилые и еще не очень евреи, прочий антиреволюционный хлам. Все-все, даже буржуйскую одежду, мебель и посуду.

Все это сложили на улице бывшей Екатерининской, а в то время – Михеловича, секретаря первого городского совета, в который входил еще Махно. Сам Михелович был убит позже, в стычке красных с остатками преданных ими махновцев в Бердянске, в двадцатом году.

 

Сегодня это улица Горького, ее переименовали во время борьбы с космополитизмом.

Интересно, что приказом фельдкомендатуры от тридцатого января сорок первого года она тоже переименовывалась, но в улицу Панаса Мирного.

В первой фазе войны немцы слегка подыгрывали украинцам, до уничтожения евреев и цыган. Разделяй и властвуй!

Позже, сбросив фальшивую маску друга, всех оставшихся здоровыми “славян” вывозили в фактическое рабство, на работы в фатерлянд. Старики, дети и больные вымирали от голода и болезней, освобождая территорию для будущих немецких поселенцев-колонистов, нуждавшихся в черноземе для выкармливания чистой, могучей и красивой, но плохо размножавшейся германской расы.

 

Контрреволюционный хлам протянулся посреди улицы на полтора квартала, его подожгли и веселились под наблюдением трех расчетов пожарных. Присутствовали руководство города и области, активисты и созванное население.

При этом комсомольцы и пионеры пели разоблачительные антицерковные частушки, некоторые доценту запомнились на всю жизнь:

Ехал отец Макарий

На кобыле карей

И с разбитой харей –

Хор: – Омерзительно!

 

Отец благочинный

Зашел в погреб винный –

Пропил тулуп овчинный

И ножик перочинный –

– Усладительно!

 

Монашки молодые

Пошли в кустики густые –

– Подозрительно!

 

И так далее.

Под задорные голоса корчилось, съеживалось, растворялось в огне и прощалось с человечеством искусство, мудрость и духовность недалекого старого мира.

Зато сегодня коммунисты, которые так и не собираются ни в чем каяться, частенько заглядывают в церкви на праздники, и кому-то там неистово молятся.

 

Чудны дела твои, Господи.

 

 

Глава 4

ПЕРЕМЕЩЕНИЯ ВО ВРЕМЕНИ

 

Хранитель

 

 

Время редко останавливается.

Мы с вами иногда и лишь слегка можем опережать его, но чаще отстаем. Вообще-то люди нечасто соответствуют своему времени.

И обычно у людей никак не получается упросить его подождать хоть немного.

 

Сейчас я, волей судьбы, пока хранитель некоторых кладов и путешественник в прошлое.

Путешествовать во времени легко, хотя и не всегда весело. Грустно задумываюсь, вспоминая этот путь.

 

Судьба – это вовсе не что-то роковое и непредсказуемое, а то, как разворачиваются и ловят возможности внутренние установки твоей же личности.

 

Мне уже давно нетрудно перемещаться в нужное мне былое время на разведку. Получается довольно точно – сдвиг, плюс-минус, несколько дней. Правда, за это время обстоятельства могут серьезно поменяться.

А вот вырваться из него назад самостоятельно у меня получается сумбурно и бессознательно, иногда как будто против моей воли.

Может быть, это какие-то другие силы прерывают мое пребывание там?

Или нет?

Я подозреваю, что это мое же подсознание командует возвращениями, и уже почти не допускаю, что кто-то более могущественный контролирует ситуацию.

Иначе, где Он был, когда допустил катастрофы Первой мировой, Революции, Гражданской и Отечественной войн?

 

Эти таинственные силы подчас доверяют мне (а возможно, и еще кое-кому) вмешиваться в происходящее там, но, похоже, только для спасения кого-нибудь или чего-то.

Может быть, поэтому нас иногда называют Хранителями.

 

Я заметил, что путешествия во времени производят на меня неплохой омолаживающий эффект, наверное, это за счет них я еще иногда ничего выгляжу и даже продолжаю пользоваться повышенным вниманием противоположного пола и прессы. (К сожалению, порой и некоторых правоохранительных органов тех времен, где меня еще не знают).

Зато описания и отчеты носят противоположный, скорее даже мучительно-разрушительный характер.

Писать очень трудно. (Не я это первый сказал). Как будто, расставаясь с воспоминаниями и мыслями, душа и тело теряют энергию и силы, а может быть и частички здоровья.

 

Это сейчас все знают, как опасно нарушать древние курганы, эти степные земляные пирамиды наших территорий. По своему устройству они намного сложнее, а порой и старше, чем замечательно раскрученные патентованным мировым общественным мнением пирамиды египетские, созданные для одной единственной инъекции памяти.

Наши же каравеллы времени постоянно получали от разных людей и народов новые и новые случайные по времени сигналы-метки.

Волновой характер происходящего соединяет все эти случаи в единую, почти непрерывную ткань времени, по которой легко можно перемещаться, совсем как в пространстве, надо только уметь это делать.

 

Когда уничтожается или повреждается такой курган или другие швы времени – возникают страшные аномалии со своими провалами, взрывами и извержениями.

Еще опаснее, особенно для разума (того, у кого он еще есть) места массовых захоронений и гибели большого количества людей – на местах больших битв, там, где были погромы, резня и расстрелы мирного населения. Где, перед великой трагедией общей преждевременной смерти, люди успевали задуматься и спросить у Бога и Земли ответа за содеянное?

Нам же кажется, что тени погибших успевают достать только потомков убийц.

Люди обычные и неподготовленные могут случайно оказаться в такой временной ловушке и быть выброшены из своего времени произвольно.

Такие случаи известны. Они так ярко были описаны еще Хранителями Эдгаром По, Льюисом Кэрроллом и другими остроумцами.

 

Для путешествия во времени мне сначала необходимо попасть на место такого перехода.

Поэтому мне не очень даются полеты в других, чужих мне местах. Я очень дорожу этой, такой знакомой и ставшей близкой мне местностью.

Родная земля прибавляет сил. Это не миф. В ней сохраняется информация и энергетика от всего и всех живших здесь когда-то. Впитывая ее, мы заряжаемся их силой и психической энергией.

 

Поджигатели стерни, лесов и степей убивают свою землю, ее память и потенциал, они рвут связь времен. Огонь пожирает с гумусом их совесть и способности. Они быстро становятся импотентами, алкоголиками и преступниками.

 

Любой человек легко может научиться управлять своим состоянием, когда молниеносно скользишь по волнам времени, при этом оставаясь в том же пространстве.

Я для этого вхожу в особую медитацию, в которой начинаю чувствовать свое положение во времени, как пловец в воде. Нет, наверное, это больше похоже на полет при прыжке с вышки в воду (в ту точку времени, куда тебе нужно попасть). Или с парашютом.

Так люди летают во сне.

Плавать во времени так же легко, как понимать язык птиц, животных, женщин. Надо самому этого очень захотеть, раскрепоститься и поймать ветер в этот свой парус одинокий.

 

Когда смещаешься во времени преднамеренно, можно сразу и не почувствовать, что ты уже там, в прошлом. Об этом говорит только легкое сдавливание в висках и тихий звон, я называю это “стрекотанием кузнечиков” в голове. Так же и при выходе в свое родное время.

В чужом времени попадаешь сразу в другую реальность, где тебе не от кого ждать помощи, кроме как от своей соображалки и умения вести себя среди аборигенов. Это в родном времени и стены помогают, а в чужом все против тебя.

Подготовка к каждому такому путешествию подобна снаряжению шпиона в чужую страну. И в этой стране всё так не похоже на то, что привычно для нас – язык, манеры, одежда, прически, гигиена, ценности, способы передвижения и связи.

А, самое главное, там совершенно другие подходы к жизни, смерти и свободе, в том числе именно к твоим жизни, смерти и свободе.

Я сам не очень понимаю, зачем путешествую в прошлое. Может быть, потому, что несовершенство этого мира лучше видно в его более ранней стадии, и поэтому легче мириться с безобразиями в своем времени?

 

Не могу разобраться. До существования материи времени еще не было? Значит, появиться во времени она не могла?

Следовательно, момента ее великого рождения быть не могло?

Значит материя и время вечны.

А мы нет. Справедливо?

 

Глава 5

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ

 

Хранитель

 

 

Люди иногда существуют в нескольких параллельных действительностях, мирах.

К примеру, есть первый мир, в нем начало двадцать первого века, для многих людей он обычен. Они там живут, любят и работают. Но он, этот мир, совершенно плоский.

В некоторых его странах преступниками априори считают всех, кто строит, производит, лечит, учит, торгует, ездит и т. д.

То, что их еще не посадили – это недоработка органов, которая рано или поздно будет исправлена, а пока ты на свободе – должен платить.

Плохо тому, кто еще не заслужил право служить в руководящих и правоохранительных органах.

Но тем избранным, кто попал в этот отборный отряд, добровольно взваливший на свои плечи непростую тяжесть погон, намного труднее – их постоянно долбит во все дыры начальство, подставляют подчиненные, предают друзья, партнеры, сослуживцы и родные.

Страшнее всего то, что в любой момент их могут выбросить опять в простые и беспомощные человечки и все отберут, как это делали они сами совсем недавно с чужими и, даже, что слаще, со своими.

Вспоминаются сталинские времена, когда, как и сейчас, срок службы губернатора, следователя, прокурора, чиновника или военачальника был очень короток. Одна отрада – именно в этот миг им пока еще можно все, даже бить табуреткой и “грабить награбленное”, пока они еще на “государственном” месте.

 

Теперь нам понятно, что только одни обладатели власти способны сохранить все ценности и устои этого мира.

Их уже давно намного больше, чем всех остальных людей вместе взятых, включая младенцев.

Они сами плоские, только потому, что их мир такой.

А так, в быту и с близкими людьми, это милые нормальные люди. Ничего личного – работа такая.

Им почти не платят зарплату, они ее добывают, взыскивая с прочих людей и друг с друга, потому, что в карманах чешется. И, само собой, тоже несут наверх налог и трофеи на содержание своей верхушки.

 

Но! При всем этом реализуются только те удачные решения верховного руководства, которые отвечают личным и имущественным интересам “реализаторов”. А иначе – полная недееспособность системы.

Иногда путают бюджет с общаком. Но общаки у всех разные, и от этого постоянно бывает грызня.

Выше всех в подобном обществе только негосударственные криминальные структуры, которым наши сидельцы за столами тоже верно служат.

 

Одним из главных двигателей прогресса здесь является зависть. Вообще-то она обычно заложена генетически у самок, для борьбы за потомство.

Но ей очень подвержены те женоподобные мужчины, у которых не хватает тестостерона, в том числе для нормальных мужских деяний.

 

Власть в этом испорченном мире может сделать счастливым только садомазохистов.

Ее представители почти всегда неумело соединяют свою манию величия с комплексом неполноценности.

Научиться пытать и отбирать просто, но никто не уверен – застрахован ли он сам от того, чтобы в любой момент внезапно переместиться в эту, им презираемую низшую категорию пытаемых и обираемых. Им тоже страшно.

 

Нет ничего зазорного в том, чтобы хорошо зарабатывать, уметь находить неожиданные ходы для повышения достатка, жить интересами своими и своих близких. Чем больше состоятельных – тем меньше нищих. Они – пример, как можно достичь успеха.

Почетно вести за собой к прогрессу вверенный коллектив, город, страну, быть чиновником, реально улучшающим жизнь своих сограждан.

Печально, когда из-за примитивной жадности и тупости, ведущие дерибанят все возможное, примитивно рушат экономику, когда каждый шаг грозит простым смертным в лучшем случае вымогательством.

И все-все прячут друг от друга и контролирующих органов все, чего достигли, особенно, когда это законно.

 

 

В следующем мире я не только живу и работаю, но уже путешествую во времени, живу в других, тоже настоящих, реальностях. Часто нахожу на свою задницу приключения, от которых по-настоящему страшно.

Я поступаю там не всегда по принятым правилам, скорее, естественно. По остаткам своей совести.

Новым измерением в нем служат и судьбы тех, с кем сталкиваюсь там, и след от наших поступков в мое время. Первое сложное переплетение.

 

Есть еще более сложный мир. Важным измерением в нем становишься уже ты, мой читатель.

Наверное, это мир искусства, где и параллельно, и перемешиваясь, все мы соединяемся вместе в одной новой действительности.

Люди моего первого уровня, я сам, наше прошлое и твой сложный образ жизни встретились, соединились и вместе сосуществуем.

 

Самый сложный, доступный немногим, мир, где с тобой, ними, мной непрерывно соприкасается мир тех искусств, безмерных духовных богатств, созданных бесчисленными другими творцами, поэтами и художниками с нами, когда мы живем их высокими ценностями.

Там уже не смотрят телевизор.

Там у многих написавших книги, песни, картины, придумавших свои сюжеты и дела, все переплетается с моей и вашей жизнью в опять цельный, нерасплетаемый клубок.

Доступ в каждый следующий мир все ограниченнее.

В этом измерении более высокая степень посвящения.

Правда, это не всегда добавляет счастья и денег, но зато там есть люди, спектакли и книги, говорящие с нами на одном языке.

 

 

Глава 6

ПЕРВОЕ ПЛЕНЕНИЕ

 

Хранитель

 

Даже зная, примерно, в какой день собираешься попасть, никогда не угадаешь, кого подбросит тебе судьба первым встречным.

Любого из нас легко задержать, а то и посадить. И где-то, в глубине души оправдывая сажающих нас, мы догадываемся – за что!

Меня сцапал часовой на улице, которая в наше время называется именем Дзержинского (до революции Александровская, после революции Розы Люксембург, при немцах опять Александровская).

Это был вооруженный винтовкой очень невысокий воин в короткой шинели.

Я заступился за плачущую девочку лет двенадцати-четырнадцати, которую он мял и раздевал прямо на улице, – “Ребенка отпусти, не мучай!”

Они оба рванулись в разные стороны, и девочка мгновенно скрылась во дворе.

Опешивший воин увидел, что его добыча исчезла, спохватился и напал на меня. Судя по поведению, ума у него было, как, впрочем, у большинства людей, немного, зато была власть.

Он, вероятно, очень хотел прорваться к теплому столу, за которым его братья-анархисты плотно налегали на еду, сдавали и делили все, реквизированное ими за долгий трудовой день у “буржуев”.

Теперь он нисколько не скрывал своего явного превосходства надо мной, человеком таким ничтожным, поскольку безоружным.

Как картинно он уставился на меня своим властным и пристальным взглядом, вскинул винтовку, клацнул затвором и скомандовал:

“Ко мне!

Что-то мне твой жидовский шнобель не нравится, мабуть ты буржуй. Ходи со мной – экспроприацию будем делать, хотя одежка у тебя слабая, но всегда найдется хтось, кому и такая сгодится.

Я тебе эту девку припомню, пожалеешь, что влез между нами!”

Говорил он не очень грамотно, но слово “экспроприацию” произнес четко, без ошибок, видно уже прочно оно вошло в его лексикон.

Возник новый вид – “гопник-сапиенс”?

Мы шли вниз через длинный извилистый двор, между “мазаных” пристроек и заборчиков, а часовой бормотал сзади: “Может и не буржуй, там разберутся. Среди нашего брата-революционера вашего брата тоже хватает. Деньги у тебя есть?” (такой вопрос мне станут задавать в этом времени часто) – продолжал бубнить этот мой Вергилий.

Он завел меня в дом и доложил: “Подозрительный дюже, на буржуя похож”.

Окончание звучало скорее вопросом, а сам часовой, не дожидаясь ни ответа, ни приглашения, метнулся к столу, запихивая в себя здоровенный кусок схваченного на ходу сала.

Обвешанная оружием пьяная компания радостно перенесла с дележа добычи на следующую жертву – меня - свое воспаленное внимание и принялась за допрос, который и кончился моим заключением в каморке, в которой я, оказывается, жил шестьдесят лет спустя.

 

 

 

 

 

Глава 7

ЗАДАНИЕ

 

Хранитель – свидетелю

 

 

Мне необходимо попасть на разведку в отряд черногвардейцев Маруси Никифоровой. Очень много загадок. Советская пресса если и писала о ней, то только как об опереточной предводительнице мелкой шайки, хотя в начале революции и Гражданской войны о ней ходили легенды.

Вообще, об анархистах при Советах всегда говорили и думали или плохо, или никак. Насмешливо унижали даже память о своих бывших союзниках. Сейчас эта информационная инерция продолжается.

Есть небольшая своеобразная несправедливость в том, что только о Несторе Махно сейчас пишут много и восторженно. Его путь исследуют историки и писатели. По телевизору объявляют о дате той или другой его победы и о случавшихся поражениях.

А вот о Марусе Никифоровой почему-то все молчат, или пишут как о шутовском персонаже.

Рожденная в провинциальном уезде, неподалеку от городка Александровска, ныне Запорожья, она была создателем рабочих Черных дружин в десятке городов юга Украины, Крыма и России, и ее заслужено воспринимали как всеми признанного лидера движения анархистов.

Когда ее освобождали из-под ареста в Александровске, произведенного комиссаром Временного правительства за терроризм, в сентябре 1917 года, встречать ее пришли тысячи людей. Все предприятия города остановили работу! Её вынесли из тюрьмы на руках!

Она была лидером именно городских анархистов. Её речами заслушивались, электризовались толпы, правда, в отсутствии других развлечений и шоу-мероприятий, пьянить словом голодные толпы, возможно, было не так и сложно.

Но дано это было единицам!

Её отряды терроризировали вялые и восторженные госструктуры Временного правительства, а позже и юношески беспомощные органы власти Украинской народной республики.

Они проводили реквизиции, экспроприации у всех, у кого можно было что-то забрать, расправлялись с теми, кто решался встать на их пути, как с “буржуями”, хотя до определенного времени и не всегда вступали в боевые конфликты с другими революционными силами.

Махно чуть позже станет вождем и лидером, даже главнокомандующим почти непобедимой армии крестьянской анархистской массы в этих местах.

Пожалуйста, подготовь максимум информации. Хочется, конечно, вернуться целым, но только познавая прошлое, мы можем иметь будущее.

Свидетель, я понимаю, что правильнее посылать в командировки тебя, мое дело хранить, обработав добытую обычно тобой уникальную информацию, и донести ее по назначению.

Но это опять особый случай. Есть там и мой личный сильный интерес. Во-первых, к Марусе, ее диагнозу, ее дерзости, бесчинствам и популярности в массах при этом.

Во-вторых, мои с ней встречи привели к тому, что, кажется, я, в силу обстоятельств, стал хранителем ее клада.

Гены местных амазонок проснулись при ее появлении на свет именно в будущем городе Запорожье. Здесь она начинала раскручивать свою карьеру революционера.

Среди врагов Маруси Никифоровой, как красных, так и белых, существовало уверенное мнение, что Маруся - ведьма.

Наверное, иначе они не могли объяснить ее безбашенной жестокости, успехов в боях и популярности на первых порах революции и Гражданской войны.

 

Кстати, мой друг Художник недавно привез из поездки по родным местам образец инструмента для поиска и разоблачения ведьмы.

Оказывается, ее подлинное лицо, волосы и все тело, такими, как они есть в действительности, а не кажущийся нам образ, можно увидеть только через дырочку в специальной дощечке, из которой от высыхания выпал сучок.

Вот посмотрел бы Хома Брут на панночку сквозь эту дощечку вовремя, и не было бы вечеров на хуторе близ Диканьки!

Встречаются, правда, очень редко, особенные дощечки ассов – фронтовиков борьбы с ведьмами. Так на тех дощечках, кроме дырочки от сучка, есть даже зарубки, видно, по количеству разоблаченных и уничтоженных ведьм. (Как на рукояти одного окопного ножа из моего музея).

 

Естественно, сама дощечка выстрогана из сучковатой осины, где сучок уже выпал, а боевой конец ее заострен, для самообороны.

Друг навязывает ее мне с собой в путешествия, говорит, что надо пользоваться при первых контактах с нашими женщинами-ведьмами, в целях безопасности.

Он считает, что зарубки показывают, насколько фартовая эта штучка.

 

Мы привыкли, из советского кино и курсов школьной истории, что в революции и гражданской войне участвовали только большевики и белые, немного петлюровцы. Здесь, на юге Украины, влияние анархистов зачастую было сильнее.

Явно сама эта земля – за порогами - постоянно переносила идеи и традиции казачьей вольницы местным жителям (к сожалению, вот только нынешнее покорное население стало другим, без былой самостоятельности, дерзости и хитрости, наверное, земля пока отдыхает).

 

Еще для музея неплохо бы узнать, когда началось уничтожение и замена царских символов на оружии?

 

Мне важно побывать при намечающихся встречах этой фантасмагорической четверки – Махно, Никифоровой, Дыбенко и Коллонтай.

 

Ну и последнее, интересно, какая была в то время надпись на маузере у Дыбенко? Мой музей ждет ответа.

 

 

Глава 8

ЗАГАДКИ МАРУСИ НИКИФОРОВОЙ

 

Свидетель

 

Дочь героя русско-турецкой войны штабс-капитана Григория Никифорова оставила за собой множество рваных болезненных ран, которые еще не скоро зарубцуются, а еще больше мифов и легенд.

 

Никто уже сейчас не разберет, что же было в действительности, а что навеяно легендами об ужасах предательств, убийств, революции и страшной гражданской войны, когда люди так легко уничтожали друг друга.

В шестнадцать лет она бежала из дома к любовнику, бросившему ее сразу, как, только, соблазнив ее, он узнал о невероятной тайне, до этого непонятной ей самой: Маруся - гермафродит.

Брошенная, нищая, она попала в трущобное дно уездного Александровска. Мыла полы и посуду, торговала, нянчила. Сошлась сначала с боевиками-эсерами, а позже анархистами-террористами. Тогда-то униженные душа и тело Маруси получили возможность отомстить миру, приютившему ее так неосторожно, и так несправедливо создавшему ее другой, не такой, как все.

Уже при первом “эксе” кассы завода сельхозмашин ею убиты два человека. Открыт страшный счет. Отныне превосходство в силе, власть над чужими жизнями стали соками, питавшими ее худощавое тело и честолюбивые дерзкие помыслы.

 

Девятнадцатый и двадцатый века вернули в строй из небытия тысячелетий воинственных амазонок.

Вера Засулич, Софья Перовская, Фанни Каплан, Мария Спиридонова, красный палач Варвара Гребенникова, позже немка Улика Майнхоф и другие многочисленные террористки и революционерки, убивали из-за идеи. Они воевали в красных и белых войсках, в отрядах анархистов, а позже, во второй половине двадцатого века, уже в европейских “красных бригадах”.

Ученицы Пол Пота убивали интеллигентов и “буржуев” мотыгами.

В конце двадцатого века палестинские, арабские, иранские, кавказские и смертницы других народов, террористки и снайперши, оставили такой же кровавый след.

Все эти хрупкие женщины легко и порой даже с удовольствием рассчитывались за свои идеалы, безденежье, унижения, за неудачные романы, насилие, разбитые судьбы и за свои девичьи комплексы чужими жизнями.

И нет числа погибшим от их тонких красивых рук.

 

Наша Маруся быстро прошла путь в лидеры групп анархистов “безмотивников”, которые уничтожали всех подряд, особенно всех хорошо одетых и удовлетворенных жизнью “паразитов”, невзирая на класс, возраст, пол.

Арест, суд, каторга, побег. Классический набор для анархиста.

Правда, ее отличало унизительное разоблачение в камере тюрьмы, когда соседки быстро разобрались в принадлежности сразу к двум полам (воспоминания Истоминой).

Постоянный окрик судьбы – ты не такая как все!

Три года в Америке среди идеологов русских и международных анархистов всех направлений, скучная грызня и журналистика быстро надоели. Это не для нашей Маруси.

Еще один побег – в Европу. Проживала во Франции, Англии, Германии, Швейцарии, Испании.

Она свободно говорила на многих языках, активная участница социалистических конгрессов.

Буйная по характеру, непокорная по натуре.

Именно она дает практические и руководящие “уроки” испанским “братьям” по террору.

Упоение легкими деньгами и правом распоряжаться жизнью и смертью этих примитивных существ – людишек.

Она ранена во время очередного экса. Больно, но не так сильно, как за особенности своего строения.

Лечение в Париже! Вот где начинается новая жизнь! Вхождение в богему получилось несложным. Она в числе лучших учениц самого Огюста Родена.

Когда мы сегодня смотрим на Роденовских “Вакханок”, не подозреваем, что эти божественные формы могут быть вышлифованы руками нашей Маруси, а допустим, формы груди, шеи или рук взяты с нее.

Вокруг нее постоянно художники, скульпторы, артисты и поэты, кафе и мастерские Парижа перед Первой мировой, этой Мекки творческой элиты всего передового мира. Из этого карнавала никуда не хочется вырываться.

Начало Первой мировой войны, и снова - крутой поворот в ее судьбе. Она, единственная среди женщин-эмигранток во Франции, успешно прошла курс обучения, и в конце 1916 года стала офицером!!!

Никифорова вытребовала направление на фронт в Грецию.

А в самом начале развеселого и страшного 1917 года она уже в революционной России и становится известным лидером анархистов.

После неудачного совместного с большевиками путча второго июля 1917 бежит из революционного Петрограда. Кстати, ее “подруга” Александра Коллонтай с тогда еще верным своим спутником, Павлом Дыбенко, оказались менее проворными и попали под арест Временного правительства.

 

Кровава и ужасна была Первая мировая война, сорвавшая такие легкие покровы цивилизации с человеческого поведения и морали, но еще страшнее стали волны Гражданской, последней фазы той войны. Зверства не просто усиливались с каждым часом и годом. Они и сегодня регулярно посылают нам свои цунами бессмысленных боен, и, кажется, вовсе не собираются останавливаться.

 

 

Глава 9

СООБЩЕНИЯ С ДРУГОГО СВЕТА

 

Хранитель

 

Меня заперли, чтобы утром анархисты из отряда Маруси Никифоровой, к которой я сам хотел попасть из простого любопытства, тренировали на мне умение рубить шашкой! И при этом заперли в той комнате, в которой я, уже позже, жил! Ключевое слово – ПОЗЖЕ. Значит, я как-то выжил, сбежал, что ли? Или анархисты сами меня выпустят?

Что делать, чтобы не напутать? Чтобы и впрямь не зарубили, и чтобы не оказалась несбывшейся моя будущая жизнь, так и несостоявшимся замыслом Господа, его еще одним неосуществленным черновиком?

Спокойно. Надо собраться с остатками мыслей и найти правильный выход. Откуда? Из дурацкой ситуации, или из будущей моей комнаты?

Для меня в той реальной жизни лучшей медитацией было писать стихи. Даже не стихи, а так, стишки для внутреннего пользования. Хотя иногда у меня и получалось с помощью этих стишков как-то воздействовать на своих любимых. И действие этих стишков на женщин порой было не слабее, чем обычными подарками, цветами и безделушками, не нужно только их переоценивать.

Сейчас эти ритмичные истины без музыки и клипа люди почти не воспринимают. Плохие стихи при чтении вслух сразу ощущаются, а хорошие легко портятся неудачным сопровождением и исполнением.

Я из инстинкта самосохранения обычно не очень афиширую склонность к этому пагубному занятию. Поэты внешне почти не отличаются ни от обычных людей, ни от дебилов. Но зато последние остро и болезненно чувствуют эту разницу и стараются от нее избавиться своим основным любимым способом – прибить поэта. Длинный список уничтоженных ими, от Пушкина и Лермонтова до Мандельштама и Стуса, не поместится на этих страницах.

Нет бумаги, не на чем писать! Но бесполезный здесь мобильник зачем-то же сунут мною в карман.

Ружье на стене должно стрелять, вот пусть он и поработает со мной за компанию.

Сначала попрощаюсь на всякий случай с моей лучшей на сегодня Женщиной: “Я заперт, в щели сильно дует, нас разделяет долгий путь, а все-таки меня волнует лишь задница твоя и грудь”. Получилось несколько печально, но оптимистично.

Попробую иначе:

“Без взгляда твоего, жизнь не годится мне, в душе безжалостно орудует тоска, без дырочек твоих меж ягодицами, без левого и правого соска”.

Тоже невесело? А кому здесь хорошо!

На случай если не прорвусь, а мой хладный труп все равно выбросит в “наше” время, нужна самоэпитафия. Вряд ли кто-то скажет обо мне лучше, чем я сам о себе: “Прохожий, можешь помянуть то, что теперь лишь прах и тлен – мой некогда блиставший ум и славный, но истертый член”.

Напишу, наверное, я еще пока не поздно, эпитафию той, кто заслуживала когда-то пару недобрых слов. Она, конечно, себя наказала больше, и я давно простил ее, но, почему-то, мне до сих пор бывает больно. Пусть, когда меня не станет, хоть это останется о ней? – “Лежу, придавленная тут землей, как небо тучами, и зависть к тем, кого епут, меня уже не мучает”.

Отомстил?

Все, что я набрал на мобильном телефоне, осталось в его памяти. Вот только удастся ли мне послать эти сообщения, почти с того света? (Во всяком случае, туда, где работают мобильные телефоны). Окажутся ли они кем-нибудь прочитанными? И когда?

Интересно, что в этой непростой ситуации у меня рождаются, мягко говоря, не самые приличные, а кому-то и обидные строчки. Если выживу, надо разобраться, почему это опасность так грубо сексуальна? Тоже волнует? Своеобразная получилась замена мата?

Такая вот разрядка.

Ну что? Успокоился? Что же все-таки делать? Ждать или действовать?

Лучше жить в глухой провинции, у моря…

 

 

Глава 10

ПРОИСХОЖДЕНИЕ АМАЗОНОК

 

Свидетель

 

 

Почему из одних девочек вырастают такие милые, в меру верные спутницы настоящих хозяев этой жизни – мужчин? И наоборот, некоторые девы не только сами им не подчиняются, но еще и повелевают, командуют, и даже периодически побеждают?

Откуда берутся все эти воительницы – Артемида, Афина, амазонки, Жанна Д’арк, Фанни Каплан, и наша Маруся Никифорова?

Родственницы ли они по Великой Матери, неважно как ее называли древние и нынешние специалисты, – Иштар, Изида, Кибелла, Афродита, Венера и др.?

Чьи же древние инстинкты просыпаются в этих, по виду таких милых созданиях!

 

Боюсь, читатель, что раньше вы, впрочем, как и я, и все культурные люди, изучали только греческую версию возникновения этих воинственных девиц.

Велик список сражений и потерь греческих героев с амазонками.

Теперь, когда почти всем уже по-настоящему ясно происхождение амазонок, мы понимаем, почему коварные древние греки, матерые патриархаторы, не могут простить им самостоятельности.

Поэтому их мифы продолжают уверять нас, что бедняжки амазонки обязаны своим ярким явлением инцесту злобного бога войны Ареса со своей же дочерью Гармонией от великой богини любви Афродиты.

Но мы с вами, мой редкий читатель, знаем, что и брак, и любовь появятся значительно позже – при переходе общества от матриархального к патриархальному варианту, и, особенно, в расцвете последнего.

А на самом деле, амазонки были всегда и во всех частях этой планеты!

Амазонки из Малой Азии и Юго-востока Украины, из Китая, Средней Азии и Кавказа, из Америки, где их именем названа самая великая река, периодически правили миром и его частями в разные времена с переменным успехом.

Самым необычайно ярким и интересным из путешествий в прошлое были приключения, испытанные моим шефом в гостях у античных амазонок в наших краях (они давно Хранителем описаны в “Амазонках на Хортице”).

 

Сегодня наши передовые ученые уже почти разобрались, что первая ступень развития человеческого общества, еще доматриархальная, была представлена отдельно сосуществовавшими независимо друг от друга мужскими и женскими общинами.

Мужские больше ходили в дальние охотничьи походы на поиски богатых дичью и хорошим климатом мест, а женские сначала собирали растения, коренья, падаль, запеченную в лесных пожарах, и все, чего еще послала шаманка, она же немного Бог.

Общины эти жили, воевали и вели свой первобытный образ жизни самостоятельно.

Встречи же между ними носили характер сексуально-мистических обрядов и происходили исключительно для продолжения обоих родов – женского и мужского.

А иначе - ни-ни. Табу!

Исследователи первобытных племен и сегодня наблюдают, как там юношей и девушек перед посвящением во взрослых (обряд инициации) отселяют, и они живут отдельными группами, женскими и мужскими сообществами, где и обучаются настоящим премудростям будущей жизни, в том числе обращению с противоположным полом.

(Что там папуасы, когда даже я еще помню раздельные женские и мужские школы. Так, я учился в 65-й, ранее мужской, причем, до революции в ней располагалась Александровская женская гимназия, а вот у нас женской была 5-я школа).

 

И только потом наступила удивительная эпоха матриархата.

И опять женщины – воительницы. Им, трудягам, чтобы вступить в брак с мужчиной, необходимо было три скальпа или головы противника предъявить своим начальницам.

Бедных недорезанных мужчин (между прочим, великих и прекрасно вооруженных воинов – сарматов) тогда звали “женоуправляемыми”.

 

А, между тем, великая битва между мужчиной и женщиной вечна.

Просто, подобно тому, как во мне и некоторых собратьях почему-то до сих пор еще жив древнейший, но необязательный сегодня для пропитания инстинкт охотника, так и в некоторых современных и не очень красавицах еще копошатся грозные гены дерзких самостоятельных воительниц без страха и упрека!

Из первых на этой земле женских сообществ.

 

 

Глава 11

ПОБЕГ

 

Хранитель

 

 

Шум и пьяные крики мучавшей меня недавно компании еще долго долетали до моей каморки, но постепенно стихли.

Когда-то в молодости меня несильно, просто чтобы показать, кто в доме хозяин, отлупили менты.

Было гадко и обидно от собственной беспомощности, до сих пор не могу забыть.

Так вот, рядом с правоохранителями нашего времени эти анархисты в допросном деле пока еще дети.

Только убивают они совсем не по-детски. А это пока еще самое начало Гражданской войны, основные зверства только начинают раскачивать страшный маятник взаимных безжалостных мучений и уничтожений.

Я не очень хочу быть лозой, на которой учатся рубить шашкой. Когда лучше бежать? Таков ли двор, как в мое время?

В мое время я постоянно укреплял плохо держащуюся, сквозившую зимой раму окна. Интересно, а сейчас крепко ли держится? Так и есть, она слегка дышит, пошатывается. Чем бы вытянуть ее вовнутрь? Мобильник еще включается, светит.

Грязноватая железная вилка с массивными зубьями и с клеймом Павловской артели очень кстати лежит в тарелке с засохшими остатками еды на полке. Годится.

Легко выковыриваю окно вилкой. Осторожно отставляю в сторону раму. Остался ставень. Нажимаю изо всех сил ногами. Дерево оконной лутки, которое уже тогда, в начале двадцатого века, было гнилым, даже не сломалось, а смялось.

Путь открыт. Рядом с входной дверью в свете уходящей луны и начинающегося рассвета тускло поблескивают черные стволы франкотта. Мой охранник поленился отнести ружье к своим соратникам, оставил у входа, чтобы утром с ним забрать меня, вместо манекена, для тренировки коллег.

Переламываю стволы. Патроны на месте. С чем они – картечь, дробь, пули? С ружьем веселее, но ходить с ним по улицам опаснее, чем без него. Рядом сарай, в котором я позже буду хранить дрова для камина. Не заперт. Я проскальзываю туда, аккуратно прячу ружье под крышу, завернув в подвернувшееся под руки замасленное тряпье.

Если сумею выжить – найду, еще не зная, что это я сам себе его положил, зарегистрирую и буду пользоваться, в то наше время “сплошного дефицита” хорошую легкую двадцатку не найти, а для моей любимой охоты с легавой это лучшее, что можно придумать.

Когда же я действительно неожиданно нашел потом под крышей это легкое ружьецо, прикупив однокомнатную пристройку с сарайчиком на остаток от северных заработков, то был так счастлив и навсегда поверил, что я – везунчик, а фортуна - это просто моя очередная подружка.

Теперь оказывается, что это я сам и есть кузнец собственного счастья! Интересно, не являлся ли я отцом кого-то из тех своих девчонок, что меня там постоянно навещали, а то по возрасту как раз они почти все подходят? Только инцеста не хватало! От этого амазонки рождаются!

Возвращаться мимо стоянки анархистов опасно, поэтому пробираюсь через поленницы дров к забору и перемахиваю его. Вниз по параллельному извилистому двору (абсолютно тот же гадюшник, что и сейчас) выхожу через арку дома Редигера (в мое время проспект Ленина 66) на улицу Соборную.

Рассвело. Желание увидеть Марусю поубавилось, но совсем не исчезло. Тем более, она где-то рядом, скорее всего в этом же доходном доме, лучше его только дом Лящинского, но до него два квартала. Все победители, бравшие город, останавливались в одном из этих двух зданий или управе.

На крыльце нет часового. Устал без сна. Ночка выдалась напряженная. Поднимаюсь на крыльцо и вхожу. Привратницкая у входа пуста. Сажусь на кожаный диванчик передохнуть и отключаюсь.

 

 

Глава 12

ВЗЛЕТЫ И ПАДЕНИЯ МАРУСИ

 

Свидетель

 

 

А Маруся возвращается в родной Александровск и немедленно организовывает отряд Черной гвардии анархистов. Позже подобные отряды она организует по всему югу Украины. Она – признанный всеми вождь.

Под руководством Маруси анархисты занимаются любимым делом революционеров – убивают и грабят всех, кто не с ними. В первую очередь богатых, потому что у них есть что взять. Поэтому они послушнее и беспомощнее.

При попытке революционного переворота в отдельно взятом уездном Александровске ее в очередной раз арестовывают и сажают. Но забастовали все предприятия. Половина населения уездного города пришла к воротам тюрьмы, и комиссар Временного правительства дрогнул. Освободители пронесли ее на руках по Соборной улице и “вручили” руководство Советом.

Она “дружит” и сотрудничает с лидером Гуляйпольских анархистов, будущим их полководцем и “батькой” Нестором Махно. Вместе с ним и большевиками их отряд угрозой кровавого боя на переправах Днепра разоружает под Александровском прекрасно умеющих воевать казаков, рвущихся домой на Дон с брошенного фронта.

Отряды Черной гвардии под командой Маруси прокатились по всему югу Украины и по Крыму, “истребляя буржуазию” и экспроприируя у той жизни, деньги и ценности, заодно устанавливая власть Советов, в которых анархисты юга Украины имели своих представителей, если не большинство.

Она идеолог “безмотивного” уничтожения властных государственных учреждений, в том числе и советских.

Пути Маруси с большевиками то сходятся, то расходятся. Их разделяют одинаковые страсти – власть и деньги нужны им всем одновременно, а источник один на всех.

Она разоружает эшелоны казаков, бегущие с фронта на Дон, со словами: “Большевики, эсеры и прочие тут наобещали вам рай на земле. Анархисты ничего и никому не обещают, анархисты желают, чтобы люди осознали себя, и сами брали свободу…

Вы до сих пор являетесь палачами трудящихся России!

Будете вы и далее оставаться такими, или вы осознаете свою гнусную роль и вольетесь в семью трудящихся, которой вы до сих пор не хотели признавать, которую вы за царский рубль и стакан вина распинали живой на кресте?..”

После таких ее слов, подкрепленных пулеметами, ей сдают оружие восемнадцать казачьих эшелонов!

Только в ее отрядах сотни “штыков”, пулеметы, пушки, конница, экспроприированные автомобили и даже броневики. А у десятка (примерно) других вождей анархистов на Украине есть еще тысячи вооруженных людей, полюбивших безнаказанную власть и чужое имущество. Поэтому оказались неизбежны несколько боев с конкурирующими отрядами большевиков, где нередко побеждала Маруся.

Можно согласиться с идейными анархистами, что любая государственная власть – угнетатели, не лучше предыдущих, и их борьба с нею справедлива, даже священна.

Только вот кто их назначал верховными судьями над всеми несчастными, попавшими в их кровожадные лапы? Кто назвал врагами людей из пламенно спасаемых ими трудовых масс?

Никифорова неожиданно оставляет военную деятельность для подготовки третьей, теперь уже анархической, революции. Не тут-то было! Армии Германии и Австро-Венгрии приходят на Украину. И Маруся сражается на два-три фронта, стычки с большевиками уже не главные.

В отличие от разбежавшихся под ударами оккупантов частей большевиков, отряд Маруси покидает Украину организовано, она даже предлагает командную должность в структуре части самому Нестору Махно. Но у того своя дорога.

Веселый костер революции устроила наша героиня в захваченном ее отрядом Ростове. Из горы захваченных в местных банках ценных бумаг, облигаций и векселей она устроила огромный жаркий костер на главной площади города, в честь “рождения нового мира”.

Банкноты, золотые слитки и драгоценности, захваченные анархистами в банках, в этот костер, освещающий путь уцелевшего народа к светлому будущему, конечно, не попали.

Они частично тратились на текущие нужды и безбедную жизнь революционеров-анархистов, а большая доля составила основу стратегических запасов, для успеха “третьей мировой анархической революции”, сбыться которой не позволил нарком Троцкий.

Из них и других подобных “накоплений” и состоит, пока никем не обнаруженный, клад отряда Маруси.

А в Таганроге Маруся попадает в лапы большевикам, представляющим большевистское “правительство Украины в изгнании”.

В это время там образовался “серпентарий”. Арестовывают друг друга левые эсеры и большевики.

Вскоре, поделив казну, они временно примиряются, а вот Марусю отдают под суд синхронно с московским разгоном и судилищем над анархистами. (С тайной надеждой не только расправиться с конкурентом, но и отобрать накопленное анархистами богатство и оружие).

Угадайте, сколько раз большевики арестовывали Марусю?

Они отдавали ее под свой, отнюдь не самый гуманный, суд целых два раза. Оба раза за грабежи населения целых городов, за зверства, за убийства, превышение власти и т. п. справедливый набор обвинений. (Все это можно было бы предъявить и всем остальным воюющим сторонам, но “не судят только победителей”).

Что из этого вышло?

 

 

Глава 13

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРМАФРОДИТА

 

Хранитель

 

 

Гермес – вестник богов, покровитель путников и проводник душ умерших.

Его атрибуты – золотые крылатые сандалии, которые несут его над землей и морем, в руке золотой жезл-кадуцей, усыпляющий и пробуждающий людей (средоточие магической силы), открывающий ему все затворы и все пути на земле.

Он первым постиг тайну жизни и смерти, курсируя между царством мертвых – Аидом - и Землей.

Все живое умирает, распадается и возрождается к новой жизни. Жизнь – путь к смерти, а смерть – шанс зарождения новой жизни.

Его основная функция – бог-гонец, вестник войны и мира, но также разносчик информации, без которой немыслимы путешествия, торговля и воровство.

Очень интересно, что и воры (едва родившись, Гермес тут же угнал у Аполлона стадо прекрасных коров), и таможенники одинаково считают его своим покровителем (тема взаимопроникновения и взаимовлияния преступного и правоохранительного миров все еще ждет своего настоящего исследователя, аж пищит).

Повреждение каменных столбов – герм, которые ставились на перекрестах и скрещениях дорог в его честь, считалось страшным святотатством.

Изъявление божественной воли иногда происходит во снах, это их сам Гермес насылает на людей с помощью своего жезла. Такая у него работа – водительство на путях жизни и смерти, сна и яви, времени и пространства.

Божественный плут, бог жуликов, он так искренне восхищался богиней любви Афродитой и завидовал ее сексу с сумрачным красавчиком, богом войны Аресом, что первым заступился за нее.

Это не ускользнуло от ее томного взора даже в такой пикантной ситуации, когда она была поймана с поличным своим мужем-рогоносцем.

(А зачем, спрашивается, было ловить? Если ты женат на богине любви – от рогов нет спасения, это во-первых. А во-вторых, любая женщина может стать такой богиней, если захочет и научится, со всеми вытекающими последствиями для своего и прочих мужчин).

Афродита и Арес, застигнутые богами в любовной утехе
Иоахим Эйтевал
1610

Кто-кто, а великая богиня любви Афродита умела быть благодарной. (Уж мы-то с вами знаем, мой читатель, как могут быть благодарны и божественны в любви даже обычные женщины).

И, конечно же, Афродита, она же Иштар, она же Астарта, Венера и т. д., богиня любви всех времен и народов, как никто, сумела вознаградить и насладить Гермеса счастьем полного взаимного божественного обладания.

От их веселой и праздничной любви родился Гермафродит. Юношей он был необыкновенно красив. Вскормленный наядами, он, по некоторым данным, был любовником Диониса.

Не только окружающие не могли оторвать от него свои взгляды, но и он сам тоже любовался своими отражениями в зеркалах и водах.

Его увидела нимфа по имени Салмакида и загорелась любовью. (Нимфы – уж очень темпераментные существа, не напрасно заболевание сверхстрастью называется нимфоманией). Когда Гермафродит купался в источнике, в котором она жила, та прильнула к нему и попросила богов навеки соединить их. И он тоже влюбился в неё. Боги выполнили её желание, и они слились в одно существо.

 

В отличие от андрогина, в котором присутствуют обе природы, в гермафродите достигается целостность.

Боги-гермафродиты есть в пантеонах Египта, Китая, Индии, Персии, Палестины, Греции и других народов мира.

Некоторые считают, что Гермафродит – Бог, который периодически появляется среди людей. Кто-то думает, что такие существа – чудовища.

Для многих это означает совершенство, божественную полноту, единство противоречий, независимость и вновь обретенный рай, объединение первозданных мужских и женских сил.

 

Мужчина – это монотонно восходящее и заходящее работающее солнце. Обжигает, но зарождает.

Женщина – это луна, у нее разные фазы и циклы. Она часто рождается, быстро стареет и опять возрождается. Всегда другая. Манит. Рождает жизнь.

На небе есть место всем светилам, но жизнь зависит от этих.

 

У нас, в Музее истории оружия, выставлены три старинные, изготовленные из кости моржовых фаллосов, дубины чукотских шаманов, в резьбе на каждой из которых видны главные признаки обоих полов.

Первым андрогином был, наверное, Адам.

Разделенный, скорее разорванный на две части позже. Эти половинки почти непрерывно рвутся опять и опять соединяются. Сон и явь.

Только слившись в одно целое, становятся счастливыми мужчина и женщина. У обычных людей, к сожалению, это соединение ненадолго.

Как нельзя наесться или выспаться на всю оставшуюся жизнь.

 

Классно быть богом?

 

Глава 14

ОЗОРНОЕ УТРЕННЕЕ СВИДАНИЕ

 

Хранитель

 

Сквозь сон я почувствовал чей-то пристальный взгляд. С опаской (время такое), открыл глаза. Передо мной стояла спасшая меня недавно полуодетая девица, сопровождаемая понурым лопоухим вооруженным верзилой.

“Ой, неспроста ты мне опять попадаешься” – слегка покачиваясь и весело сама себе же посмеиваясь, заявила полураздетая дама.

– “И чего же мне с тобой теперь – ранним утром - делать?

А вот что – кажись, по утрам соития слаще. И Маруся этим делом заниматься тоже по утрам любит.

Если хорошо пойдет у нее утренняя любовь, то и расстрелов меньше, только деньги забирает, и то не все, может оставить даже немного у богатея на другой раз. Порой еще и сама может деньжат подбросить – отчего ж не поделиться.

И она вовсе не обязательно убивает любовников потом. Хотя и ни к чему ей свидетели ее несовершенств.

Меня она тоже пока балует жизнью и барахлом, говорит, что я сладенькая. А мне и весело так жить. Пошли, Немой”.

Прекрасная грудь ее продолжала полностью красоваться, но хозяйку это нисколько не заботило.

“Я не немой. Есть у меня голос – пробормотал я, поднимаясь с благородно потертой кожи дивана. – Только вот ваша компания слушать меня не была настроена. Не умеет?”

– “Анархистам некогда слушать, они сами вещают и учат, как новый мир строить”.

– “И по этому миру будут ходить только выжившие свободные вооруженные люди, голые женщины и, может быть, кони?” – спросил я с грустной иронией. – “Хотя, наверное, это и не худший вариант конца света”.

– “А ты жук! Если Марусе понравишься, она на тебя даже глаза не откроет. Тогда ты, может быть, жив останешься, и в шоколаде” – произнесла мне в ответ загадочную пока для меня фразу новая знакомая с явно кокетливым смешком. Она взяла меня за руку и повела вперед по длинному коридору.

Мы подошли к дальней двери. “Меня Наташкой зовут” - сказала девица, открывая незапертую скрипучую дверь.

 

Имя Наташа было когда-то роковым для меня. Но и сегодня яркой вспышкой озаряет оно встреченную мной владелицу. Девица нравится мне все больше. Какая-то она настоящая, свободная. Хотя, похоже, очень веселого нрава и поведения.

Меня к таким тянет. Наверное, и остальных кобелей-мужиков тоже.

Есть особая притягательность в слабых моральных нормах!

Кажется, я ей тоже нравлюсь?

Приятнее и легче всего обмануть самого себя.

 

Недавно я посылал Свидетеля в эти же места и к тем же героям, чтобы не быть узнанным ими при наших повторных встречах и не запутать временные узлы. Свидетель охарактеризовал это время как цирк, и сам он, кстати, маскировался под участника передвижной цирковой труппы.

Мне больше видится триллер в борделе. С элементами очень жестокого театра, специализирующегося на черном юморе. Пока, во всяком случае, именно так все выглядит.

 

Мы с Натальей вошли, а верзила остался за закрытой дверью. В большой комнате полутьма, две большие керосиновые лампы с пышными абажурами слегка притушены и светят с разных сторон. Эта комната явно гостиная, из нее открыта дверь дальше, в спальню, и мы проходим туда.

Здесь открыты ставни, на окнах светлые занавеси, сквозь которые все залито рассеянным светом. В этом времени мне постоянно не хватает освещения, а эти дни начала марта, хотя и неожиданно теплы, как поздней весной, но еще очень коротки.

Справа большая, нет, правильнее сказать, огромная расстеленная кровать. Слева высокая удлиненная коническая деревянная ванна, чуть выше моего пояса, похожая на распиленную по высоте крупную бочку, рядом с которой гудит хорошо раскочегаренная черная чугунная дровяная колонка. Труба от нее выведена в форточку. Оказывается, уже тогда были автономные источники горячей воды.

Такая же колонка была до семидесятых годов у моих родственников в центре Одессы. Только стояла у них в ванной комнате.

Здесь же ванную аристократично совместили со спальной, а за ширмой, похоже, спрятан туалет или горшок.

Из ванны с мыльной водой на довольно длинной, по виду подростковой шее торчала голова полулежащей Маруси с закрытыми глазами. Лицо выглядит почти как на фото из книг, которые я читал о ней. Только мокрые волосы. Они темные и подстрижены под горшок.

Итак, передо мной в ванне обнаженная королева анархисток амазонка Мария Никифорова!

На ширме развешена ее одежда и оружие.

Молодое симпатичное лицо девушки, немного похожей на парня, выглядит оно слегка потасканным и очень утомленным. При этом она совершенно расслаблена. В руке тонкая длинная изящная папироса, через минуту брошенная не глядя в пепельницу на полке.

Рядом, на той же полке этажерки – наган и обоюдоострый кинжал, с черной роговой чуть несимметричной рукоятью, очень похожий на французский окопный нож Мститель (Венжер), только со слишком массивным S-образным серебряным перекрестьем, без ножен.

 

Не открывая глаз, Маруся спросила: “Ты кого привела в такую рань, Наташка?”

“Та вот беглец непонятный, только что сбежал от наших придурков. На поэта похож, только седой и лысый, но еще не старый, на мою грудь пялится, не отрываясь, и все никак не вопьется, наверное, силы для нас обеих бережет”.

Наташа задумалась на мгновенье и, неожиданно, довольно точно процитировала меня: “И по этому миру будут ходить вооруженные люди, голые женщины и красивые кони”. Она лишь чуть-чуть приукрасила в конце фразу, произнесенную мною несколько минут назад.

– “Ты, Наташа, как возраст этого поэта определила? Говоришь, что еще не старый?”

– “Если сильно женщин хочет – значит, еще может!

А если может, то еще не старик!”

“Тогда давайте оба читать стихи ко мне, в ванну” – не открывая глаз, лениво и тихо с расслабленной улыбкой предложила Маруся.

Наташа повернулась ко мне, и с кокетливо-томной улыбкой сначала не спеша скинула ничего и так не закрывавшую расстегнутую спереди рубаху. Потом так же медленно расшнуровала спереди на поясе свою короткую расширяющуюся книзу юбку с высоким разрезом. Та скользнула на пол.

Белья на ней не было!

Я давно не видел подобной обнаженной красавицы. Может быть, по стандартам двадцать первого века чуть избыточно роскошны формы при таких стройных ногах, тонкой талии и приподнятых, разведенных в разные стороны тяжеленьких грудях.

На теле – ни волосинки.

Скорее всего, не только для услады моих глаз. Полагаю, что гигиену в кавалерийском отряде соблюдать не всегда просто.

Наташа подошла к ванне сбоку, поднялась на скамеечку, чтобы шагнуть в воду, заговорщицки подмигнула, одновременно приглашая меня.

Без обуви она была чуть ниже меня. Ни малейшего стеснения, скорее вызов.

“Бросающая вызов женщина – я поле твоего сраженья!” – это Пастернак как про нее написал, только позже по времени. Между их временем и моим натуральным.

Мужчина – существо, прежде всего, биологическое, и только потом социальное.

По-моему здесь мне вызов бросают две женщины. Или одна женщина и один гермафродит? А гермафродит тоже наполовину женщина? Нет, это совсем другая сущность, с иными запросами. Но и женщина тоже.

Интересно, этот их вызов мне, или всем мужчинам, а может обществу, времени? Скорее, их времени.

Мысли и женщины не очень сочетаются одновременно, первые путаются в голове, оттого что вторые предстают обнаженными перед глазами.

 

В моем времени кино, интернет и литература возведут эти вызовы в почти стандартные элементы культурной программы общества.

 

Обычно и мужчина, и женщина могут любить двух партнеров противоположного пола, пока второй не узнал об этом.

Тайно почти все мечтают делать это одновременно с двумя, но редко кому перепадает, чтобы не за деньги, а так, из любви к искусству удовольствия и симпатии. Слово “удовольствие” расшифровывается так: давать “уду” (старинное название члена) “волю”! И не только ему!

 

Маруся встала в ванне, ее дыхание чуть учащенно, но и при этом она не открыла глаз. Мыльная пена была ей чуть ниже пупка. Грудь совсем небольшая, красивая и высокая, напоминающая половинки двух крупных персиков, и все ее сложение, как у юной девушки, даже подростка.

Какие таинственные органы скрываются под мыльной пеной? – Меня уже бросило в жар.

– “А поэту что, какое-то особое приглашение необходимо?” – хрипловато, лениво и негромко, властно произнесла Маруся, поднимая руки и отводя ими волосы с лица. Ее язык медленно облизнул ненакрашенные губы. Глаза она пока так и не открыла.

Наташа проворно оказалась рядом с ней в ванне.

Они нежно обнимают и ласкают друг дружку руками, губами и всеми своими изгибами…

 

Уже древние философы знали, как трудно спорить с обнаженной женщиной. А с двумя это просто невозможно!

Я вспомнил любимое энциклопедическое определение, что разврат – это секс, в котором сам не участвуешь.

 

Наверное, только для того, чтобы его (разврата) не допустить, я тоже разделся и вошел в ванну-бочку. А чуть погодя и в Марусю сзади, когда она, нагнувшись вперед над подругой, сливалась с ней в поцелуе.

Мы перемешивались несколько раз, порой я не очень понимал, чьи это руки меня так умело ласкают, а которые из них мои, и как-то у них обеих все время получалось, что передней стороной мне Маруся так и не повстречалась.

Мои пальцы играли на обеих девушках и внутри них, они помогали мне и им, когда я ослабевал, набраться новых сил самому и не давать скучать этим слаженным подружкам.

Маруся стонала низким хриплым голосом, а Наташа смеялась и всхлипывала высоко и резко, как чайка. Как сакс у хорошего джазмена.

Немыслимое растворение в партнерах, прямо какой-то взлет и полет. Блаженство и растворение собственного “я” друг в друге.

Все удалось.

 

За все утро Маруся глаза так и не открыла.

Я остался жив, хотя и изрядно обессилел. Неизвестно, надолго ли?

 

Меня и сейчас поражает, какие разные устройства входа в воронку наслаждения у женщин. Охватывает восторг при каждом новом прикосновении к этому еще неведомому недавно чуду.

Это только людям с очень примитивным и бедным вкусом все они кажутся одинаковыми, чуть было не сказал – “на одно лицо”.

При воспоминании об этом успешно пройденном мной испытании меня и сегодня сразу электризует.

Пусть это останется моим и только моим сном.

Возможно, когда-нибудь я найду слова и силы описать это в подробном отчете. (Только для взрослых).

Не помню и не понимаю, как я расстался с ними.

Надо было где-то отдохнуть. Одевшись, я прошел путь назад к привратницкой комнатке у входа, закрыл за собой дверь и рухнул на уже знакомый диван спать. Спать.

Но нет, перед сном сами родились строчки, которые я только вставил в мобильный телефон, как в блокнот.

Добавляю этого философского словоблудия:

“Поэт утоляет жажду, как судно большую течь. С одною блятью дважды в ту же постель не лечь.

Еще простыня не остыла, прощаюсь, в глаза не глядя. С какою-то страшной силой к другой меня гонит бляти.

Вина меня слабая гложет, что очень люблю гулять. И ясно, что сам я тоже – обыкновенная блять.

А бляти меняют поэтов, мы с ними совсем другие – бесстрашные и, при этом, веселые и нагие.

И с каждым проникновением мы пробуем их пронять, а время и наши члены, все вместе меняют блять”.

Никогда раньше мой мобильник не вмещал столько неприличного текста.

Засыпаю.

Что только не снится нам во время нашего короткого сна, который мы называем жизнью?

 

 

Глава 15

СУДЫ БОЛЬШЕВИКОВ НАД МАРУСЕЙ

 

Свидетель

 

Суд революционной чести над Марусей Никифоровой проходил при открытых дверях в апреле тысяча девятьсот восемнадцатого года.

Анархисты выдвинули ультиматум: если Марусю не оправдают, они поднимут вооруженное восстание.

В защиту Маруси встал командующий большевистским фронтом на Украине Антонов-Овсеенко.

С фронта прибыл бронепоезд под командованием анархиста Гарина и навел орудия на город.

Судебный состав из большевиков и пока союзных им левых эсеров в панике. Они просто струсили. Это в далекой Москве так запросто, имея полный перевес в силах, можно легко осудить и расстрелять анархистов.

Большевики оправдали и выпустили Марусю в первый раз, как совсем недавно поступил комиссар Временного правительства.

Но ни она, ни они не успокоились.

Обычной была практика большевиков (да и всех остальных революционеров всех времен и народов): бывшего союзника, после использования полагается уничтожить.

Отряды анархистов тоже не собирались в союзы всерьез и надолго. А подчиняться кому бы то ни было их вожди не способны на каком-то молекулярном уровне, разве только на короткое время перед угрозой гибели.

После ряда побед и поражений над белыми, казаками, большевиками и безоружной “буржуазией”, потрепанный отряд Маруси разоружают, саму ее опять арестовывают и конвоируют уже в Москву, где она проводит в камере почти всю осень.

Опять стандартный набор совершенно справедливых обвинений: восстания против советской власти, грабежи, зверства и убийства без суда. Это же можно предъявить каждому почти командиру воинского отряда времен Гражданской войны, сражающемуся на любой из сторон.

Но Марусю сначала “берут на поруки”, а потом просто освобождают, смехотворно присудив после таких страшных обвинений всего лишь к “лишению на шесть месяцев права занимать ответственные командные посты в РСФСР”!!!

И это приговор времен “красного террора”, развязанного большевиками после покушения на Ленина.

Что-то нечисто. Напрашиваются предположения о сотрудничестве с ЧК. Не бывало оно таким добрым просто так. Особенно с сильным конкурентом.

Жизнь потенциального врага можно и нужно отобрать, а если кому-то ее и подарить, то только в обмен на настоящее и будущее сотрудничество. Вряд ли иначе можно объяснить неслыханный по тем временам и нравам гуманизм большевиков.

Во времена больших перемен вверх, наконец-то, легко поднимаются самоучки с мозгами, амбициями и удачей.

Но так же просто их сбрасывают с достигнутых высот и уничтожают всевозможные противники, конкуренты, завистники, другие обстоятельства, жандармы и чекисты разных сторон и ведомств.

Уцелеть в мясорубке – невероятный талант.

 

Глава 16

СНАБЖЕНЕЦ

 

Хранитель

 

 

Я проснулся от шума. Маруся в ярости кричала на кого-то из подчиненных, используя вполне мужской лексикон, который не хочется приводить, вдруг это чтение окажется доступным еще неокрепшим морально молодым людям.

“Зачем мы таскаем в гребанном обозе эти сволочные немецкие и японские патроны и долбаные пулеметы? А своих у нас почти три десятка пулеметов не расконсервированы, потому что патроны не подходят. Нахрена они вообще нам нужны?

Потому что наш начснаб – жлоб безмозглый, он не анархист, а буржуй недорезанный!

Когда наши сосунки гимназисты, бойцы называется, научатся штыками и шашками работать? Суки!

Черняк, срочно сюда этих гимназистов – порубать начснаба шашками. А потом установи его, гада, стоя привязанным и пусть на нем дохлом отрабатывают штыковые удары.

Немедленно! Прямо сейчас!

Доложить об исполнении через пять минут!”

“Найти нового начальника снабжения сию минуту! И пусть он лезет хоть в жопу к Махно или большевикам, да хоть к белым, и покупает или выменивает необходимые нам патроны и снаряды.

Найдите любого проходимца или грамотного порядочного торговца, лучше еврея!

Только не из наших безмозглых и тупых морячков анархистов, жадных и неумелых бл…й!”

“Теперь каждое утро будет такая учеба. Рубка и штыковой бой закаляют черногвардейца! Чтобы каждый боец зарубил и заколол по пяти буржуев! Не хватает буржуев – рубите всех подряд, пока не научитесь! Будете миндальничать – друг на дружке будете для меня каждый день упражняться!”

“Суки, как с вами в бой идти?” – Голос остывал или уставала его владелица. Может быть, кончалось действие героина?

“Пошли вон. Все.

Наташка! Ко мне!”

С этими словами она распахнула дверь ко мне в привратницкую. – “Ты кто?”

Маруся одета в белый казачий бешмет с газырями, на голове белая сдвинутая набок папаха. На ее поясе небольшой кавказский кинжал в серебре, на портупее висит изящная шашка с отделанными серебром ножнами и два револьвера в кобурах. Вокруг шеи художественно намотан шарф.

“Учитель из Никополя” – соврал я в соответствии с мандатом в кармане.

“Партийный или буржуй? А может, ты наш – анархист? Что-то я твоей рожи не помню. Хотя чем-то она мне знакома. Не наш?”

Хотелось ответить: “Ваш, и твой и Наташкин одновременно”, но я подумал и решил помолчать.

С криком: “Маруся, хлопцы уже зарубали гада! Сейчас студенты этого жмура штыками колют. Учатся. Начснабом кого теперь будем ставить?” – в комнатку ворвался длинноволосый моряк, очевидно Черняк. Он просто заглядывал ей в рот.

“Вот этого ставьте, учителя” – неожиданно, наверное, даже для себя, а тем более для всех остальных, кивнула на меня Маруся, – “и покажите ему, какие патроны нам нужны. Мандат выпишите срочно и отправьте к Махно договариваться об обменах или покупке хоть немного нужных патронов и снарядов. А как не справится – так же и его в клочья порубать.

Все понятно? Добудешь патроны?!” – скорее приказала, чем спросила Маруся.

Я ответил без особого энтузиазма: “Еще не знаю Маруся. Не все продается, но все покупается. Лишь бы у тебя денег хватило”.

– “Денег, камней и золота дайте учителю с собой не жалея, побольше. Махновцы сейчас нуждаются, им все покупать надо, они у себя в Гуляйполе иногда такие совестливые, тех не трогают, других жалеют, берут контрибуцию не больше нормы, запрещают погромы, мать их... Праведники и теоретики. – Маруся уже вела дальше деловой инструктаж для меня и, заодно, промывку мозгов своим бойцам. – Пусть Махно из себя целку не строит, будто мы не знаем, что натворил его Щусь недели три тому назад. Его послали в немецкую колонию за контрибуцией. Он возвращается с деньгами – выкладывает перед Махно контрибуцию и указывает в окно на подводу, полную сапогами. – Оказывается он, по приезде в колонию, созвал в совет богатых немцев, получил от них контрибуцию, а затем выбрал из них человек тридцать пять, загнал в клуню и дышлом поубивал всех. Сапоги снял и привез в подарок, а клуню с телами сжег.

Зато, какие газеты они выпускают!

Да и хрен с ними, анархическую революцию в перчатках никто не делает!” – Маруся еле уловимым стремительным движением выхватила из ножен маленькую изящную шашку и лихо срубила выскочившую из часов кукушку с противным голосом, картинно застыла на мгновение, так что на клинке стало видно гравированное изображение птицы (голубя?) и звезд.

Она круто развернулась и выскочила из комнатки, на ходу вбрасывая клинок в ножны и продолжая ругаться на доступном анархистам языке.

Меня поразило ее превращение. Выгнутая спина, властный взгляд, проникающий в каждого, кто рядом, вся она стремительна и красива, как клинок ее шашки. Повелительница, но с каким-то надломом. Может любому отрубить голову, как птичке из часов, а может и наградить нежданно-негаданно.

Безопаснее всего не попадать в сферу ее интересов, не пощадит и не задумается о ценности жизни, о чьих-то судьбах, во имя которых она и творит эту революцию.

 

Штаб помещался в соседней комнате. Мне без промедления выписали мандат о назначении меня на должность начальника снабжения отряда анархистов черногвардейцев “Дружина”.

Там было требование ко всем революционным органам и гражданам, по-хорошему, оказывать содействие и подчиняться реквизициям, производимым мною для устройства и победы третьей анархической революции.

Также мне выделили комнату в этом здании, покормили крупным куском теплой жареной бараньей ноги с тертым белым хреном, свежим вкусным белым хлебом, и поставили на довольствие.

Наверное, любой, выживший на этой должности, мог бы безбедно доживать оставшееся ему время.

Черняк предоставил в мое распоряжение собственную пролетку с возчиком солдатом и вручил, не считая, полный портфель денег банкнотами императорскими, Временного правительства и Центральной Рады, а также вложил туда фланелевый мешочек золотых колец, сережек и брошей с камнями.

Он же посоветовал переодеться в любую военную форму: “Подберем по твоему размеру, найдем чистую и без крови – стирать некогда. Махно сейчас стоит на постое в доме Лящинского”. Прикрепил ко мне двух бойцов, бывших матросов в тельняшках, наверное, не только для охраны, но и для контроля надо мной.

Из предложенного оружия я взял револьвер Наган в кобуре и маленький браунинг образца 1906 года в карман. Оба были с патронами. Короткоствольного оружия у них в запасе было мало, а от холодного оружия, к удивлению коллег-анархистов, я отказался, чем и доказал им свою неполноценность. Наган я потом оставил под подушкой постели в выделенной мне комнате. Этим напутствия и подготовка закончились.

Я не стал переодеваться. Одел только новую полевую офицерскую фуражку без значка с коротким козырьком. Сел в пролетку и поехал.

Матросы сели один рядом со мной, второй напротив. У обоих на шеях висели толстые золотые цепи. На руках перстни. Это было как принадлежность к определенной касте, кто же еще мог себе позволить в подобное время так нагло и бесстрашно демонстрировать богатство. Только те, “кто был никем” вчера. Сегодня они стали всем.

Лет через семьдесят этот путь повторят “новые русские”.

Это сейчас все уже знают, как власть портит людей. К ней стремятся, лезут и проникают в ее поры во все времена в первую очередь самые отъявленные мерзавцы. Позже из них, еще больше ею же испорченных, получаются настоящие монстры, которых мы и по сей день почему-то постоянно встречаем в важных кабинетах и на трибунах.

 

 

Глава 17

ГЕРМАФРОДИТИЗМ

 

Свидетель

 

Рассказываю, как врач по образованию и первому призванию.

Гермафродитизм в медицине – наличие у одного и того же индивидуума признаков обоего пола. Он может охватывать все группы половых особенностей (половые железы, внутренние и наружные половые органы и вторичные половые признаки), а может и распространяться только на часть или одну из них.

Считается, что для истинного гермафродитизма двуполость половых желез является обязательной.

Раньше такие формы наблюдались как единичные случаи, и некоторые исследователи вообще отрицали возможность их появления у людей, но более тщательные исследования последнего периода подтверждают возможность их существования в сравнительно немалом количестве.

Наружные половые органы в этом варианте могут быть построены целиком по однополому типу или иметь смешанный характер, при этом отдельные органы того или иного пола нередко значительно отстают в своем развитии.

Морфология половых органов при этом носит переходный характер от женского типа к мужскому.

Люди с подобными отклонениями, отличаясь доступностью и мягкостью, одновременно проявляют необычную настороженность, стеснительность, обидчивость и ранимость, сочетающиеся иногда с плохо скрываемым недружелюбием и даже враждебностью к окружающим.

Прогноз при гермафродитизме, за исключением некоторых форм, для жизни благоприятный, однако необходимо постоянное наблюдение у специалистов. Деторождение невозможно.

Им трудно получить удовлетворение от секса, так как в каждой клеточке их необычного тела живет страх быть разоблаченным перед партнером.

Это мужчины с чувствительностью и восприятием женщин. Или женщины с мозгами и решительностью мужчин.

Те из них, кто научился преодолевать свои комплексы, нередко имеют преимущество в спорте, карьере, мистике, и, как ни парадоксально, – в сексе.

 

Глава 18

ПЕРЕГОВОРЫ С МАХНО И ВСТРЕЧА С БУДУЩИМ ТЕСТЕМ

 

Хранитель

 

Я обдумывал, как построить переговоры с Нестором Махно. Для успеха необходимо предложить что-то более важное для него, чем патроны. По сравнению с Марусей Махно - стратег и идеалист одновременно.

Как мне убедить его поделиться самым важным своим достоянием с Марусей и ее головорезами?

Скорее всего, не стоит рассказывать о проблемах с патронами в отряде Маруси, в лучшем случае ему это будет неинтересно, а в худшем они его просто порадуют. Такова природа всех нас – людей.

Есть два-три способа уговорить почти любого.

Но, во-первых, их никто толком не знает.

Во-вторых, этот любой – сам Махно. Вожак самого недоверчивого населения империи. Кто кем будет манипулировать, мне ясно заранее.

Будет ли мне с кем выпить за успех такого безнадежного дела, даже в случае его удачи?

Полтора квартала пролетка преодолела в одно мгновенье. У парадного входа дома Лящинского черный флаг, пара часовых курит на посту.

Я представляюсь: “Начснаб отряда Никифоровой – Петро Качайлов. К Махно, по поручению Маруси”.

Меня провожают сбоку через двор в подъезд, где в рамочке за стеклом висит охранная грамота от командующего повстанческими отрядами анархистов Нестора Махно и начальника штаба Виктора Билаша, спасающая семью и дом Лящинских от обысков и реквизиций “за заслуги перед мировым анархистским и революционным движением”. Рядом две аналогичные бумажки от разных большевиков, в рядах которых сейчас сражаются с белыми отряды Махно.

Мысленно я отметил, что, наверное, к смене каждой власти здесь сразу появляются новые спасительные документы. “Сколько же это им стоит? Как же все-таки они умудрились выжить в постоянной смене властей?”

Махно сидел один за столом в центре очень высокой большой, но все равно прокуренной комнаты, куда меня ввел сопровождающий. Он склонился над картой. Увидев меня, оторвался, привстав, протянул руку.

Мы примерно одного роста, невысокие, но он худее и моложе на много лет. У него довольно длинные волосы, по моде анархистов, но чистые, в отличие от большинства, очень острый и умный взгляд абсолютно уверенного в себе человека.

Быстро прочитал протянутый мной мандат и указал рукой на кресло напротив.

“Что, принес полный портфель грошей, и думаешь, что сейчас патроны у Махно купишь? – он иронично усмехнулся, поправил рукой волосы назад и продолжил – Когда эшелоны с казаками с фронта разоружали, я больше всего наши патроны и винтовки брал, а Маруся пулеметы, автомобили и даже пушки хапала.

И с красными я на союз пошел, в том числе и по причине хорошего снабжения боеприпасами, сумел там гад Троцкий решить этот больной вопрос, хоть и с большим трудом.

Теперь нам без денег трудно, конечно, да с патронами мы еще их конфискуем столько, сколько нам понадобится. А ваши орлы без патронов нихто!

Чего молчишь, сказать нечего?”

Счастье – это когда тебя понимают. Несчастье – когда тебя так легко разоблачили.

“Батька, – я склонился к нему – а если махнуться пулеметы на патроны? Марусе парочку, ну пяток оставить, а остальные все тебе за половину патронов”.

– “Столько пулеметов, это, конечно, сила страшная, если правильно использовать, любую армию остановить и положить можно. Перемещать их быстро на повозках и, не снимая, прямо с них огонь вести. Мы так уже и поступаем. Тачанки – наша основная ударная сила в маневренной войне. И спрятать легко, в любом стогу сена, при необходимости маскировки. А кто из вас знает, сколько у меня патронов, так что половина может быть и не так уж много!” – Махно мгновенно оценил ситуацию. – “А ты, Седой, берешься ее уговорить?”

– “Попробую, давай позвоним” – я кивнул на прикрепленный к стене первобытный телефон, состоявший из отдельно наушника и микрофона с рукоятью, для завода.

– “Штаб отряда Никифоровой, барышня” – попросил я соединения у телефонистки.

– “Это говорит новый начальник снабжения, пожалуйста, пригласите Марусю.

– Маруся, я почти уговорил Нестора Ивановича обменяться. Твои два с лишним десятка бездействующих законсервированных пулеметов – этот чемодан без ручки, который нести неудобно, а бросить жалко. Мы их меняем на половину его запаса патронов.

Только пока он не передумал, ты ему пару слов скажи сама – ты же любого убедишь”. – Я льстил ей, убеждая, что это ее инициатива.

– “Да ты, Седой, ушлый мужичок. Хорошо бы я с тобой не очень ошиблась”. Маруся, как и Махно минуту назад, и, как недавно, Наташа, назвала меня седым, и хотя я по привычке очень коротко стрижен “под ноль”, они все выделяют мою седину, на которую я и окружающие в моем времени не привыкли обращать внимания. Надо будет понять, почему так.

Все это мелькнуло в мыслях, пока я передавал трубку Батьке.

Он потушил самокрутку в интересной пепельнице с мчащимся поездом и надписью: “Екатерининская жел. д. 1913 г. В память перевозки двух миллиардов пудовъ”, и взял трубку микрофона.

 

Пока они говорили по телефону, я отвлекся на вбежавшего в комнату длинноволосого светлоголового и полненького, как ангелок, малыша пяти-шести лет.

Он подскочил к говорящему по телефону атаману и восторженно трогал шашку в серебряной кавказской оправе, висевшую, как положено, сбоку на портупее у говорившего.

Махно положил трубку, потом опять позвонил кому-то из подчиненных, дал отрывистые команды, как именно менять патроны на пулеметы, поглаживая ангела по головке.

Закончив говорить, он сел в свое кресло, посадив малыша на руки и помогая тому держать тяжелую для детских ручонок шашку. Какая-то нежная и застенчивая улыбка тронула его напряженное и хитрое перед тем лицо.

В комнату за малышом вбежала няня в белом переднике, за ней уверенным шагом вошел, очевидно, старший Лящинский – отец малыша, молодой симпатичный брюнет с тонкими усиками.

– “Меня зовут Боря, – рассказывал малыш, – а это мой папа – Илья Яковлевич, потому что дедушку зовут – Яков”.

Отец малыша приветливо поздоровался со всеми, а Махно, привстав, ответил ему, как хорошему знакомому: “Добрый день, Илья Яковлевич”.

– “Нравится шашка? – спросил Нестор Иванович, наполовину извлекая клинок из ножен, – помнишь, кто я такой?”

– “Наверное, ты самый главный бандит”. Ответ мальчика сбил с ног сначала на колени, а затем в обморок няню. С лица отца ребенка моментально слетела уверенность, он протянул вперед руки. Но ребенок продолжал: “У нас всегда главные бандиты останавливаются, потому что наш дом в городе самый лучший!”

Пока кто-то приводил в сознание няню, Махно с жестким выражением лица рассказал о погроме в беднейшей еврейской колонии Горькой. “Насиловали малых невинных девочек по несколько человек, а потом пускали по улице и секли шашкам, как на маневрах мишени. Две маленькие девочки, одного и двух лет, всю ночь захлебывались в крови убитых в постели выстрелами в головы родителей. Такое эти звери с людьми творили, просто в голове не укладывается. Вот где бандиты, сынок.

Всю банду из 22 человек мы поймали и расстреляли после расследования комиссией.

Приходится с человеческой глупостью и подлостью считаться, как с реальной силой”.

Махно грустно покивал головой и неожиданно добавил уже только мне: “А ты, Седой, смотри, если с Марусей не найдешь общего языка – иди ко мне, сховаю тебя от нее”. – Он проницательно, почти гипнотически посмотрел мне в глаза и позвал в другую комнату, где для нас был уже накрыт стол, чтобы мы могли перекусить. На ходу бросил мне: “Приезжай вечером подписывать документы, заодно и обмоем твои идеи по обмену, если он состоится, а Маруся не передумает”.

 

(Значительно позже мой отец мне, еще ребенку, немного приоткроет тайну о недоступной человеческому воображению трагедии уничтожения его семьи вместе с остальным еврейским населением в Дунаевцах в 1942 году невероятным по жестокости даже для фашистов способом. Погромы Гражданской войны окажутся жуткой прелюдией будущих масштабных зверств. Но я расскажу об этом тебе, мой читатель, чуть позже, во второй части этой книжки, посвященной моим предкам. Не смогу не рассказать – они тянут и сейчас ко мне руки с того света, молят, чтобы их страшную гибель не забыли и не заболтали).

 

За столом сидел Илья Яковлевич с сыном, Нестор Иванович и я. Была подана прозрачная уха из жереха и фаршированная, нарезанная кусками рыба – щука, поливаемая чесночно-смородиновым соусом с тертыми орехами – изумительно вкусная, тончайшие блины простые и начиненные разными засахаренными ягодами. Пили клюквенный морс и неплохое домашнее белое вино, практически не крепленое.

Мне подумалось, что хорошо бы потом, когда перестану пускаться в свои авантюрные путешествия по временам и женщинам, и смогу вспоминать все это безболезненно, сделать кулинарную книгу с рецептами из своих путешествий, в которых удалось поесть. Главное, не забраться к людоедам, чтобы было кому рассказать рецепты.

Моей просьбе - “Пожалуйста, поменьше бульона” - адресованной горничной, все сидящие за столом слегка, молча и вопросительно, удивились. Не то время, чтобы плохо есть.

Я ответил на немой вопрос: “Не люблю в принципе первые блюда, полагаю, они только разводят желудочный сок, мешая переваривать пищу.

У меня есть своя теория, что постоянное употребление оных вредно. Бульон – это лекарство для больных, а всякое лекарство можно принимать только в малых количествах, а в больших это опасный яд.

В харчевнях средневековой Франции себе и платежеспособным гостям хозяева подавали мясо, а из костей варили супы слугам и беднякам.

Изначально отвар из костей давали только для восстановления сил раненным, больным и голодным. На французском языке ресторен обозначает восстановление, а рестораном тогда называли то место, где кормили дешевым бульоном людей слабых и нуждающихся в помощи мира того”.

Я похвалил хозяина за оригинальный вкус блюд, на что он ответил: “Когда жили богаче и был большой выбор рыбы, у нас фаршировали, в основном, нежного и жирного карпа. Или огромных лещей, у которых фаршировали только широкую филейную спинку под шкуркой отдельно в каждом куске, оставляя неприкосновенным нежные части ребер и живота, после чего все куски вместе заливали небольшим количеством рыбного бульона и запекали, а вот щук готовили преимущественно бедняки”.

Еще он сожалел: “Трудно готовить хорошую еду. Рыбаки, мясники, зеленщики и прочие поставщики продуктов исчезли как класс, частично перебиты, остальные боятся и прячутся. Рынки запрещают, а лавочников уничтожают, как буржуазию. Добывать продукты становится все труднее, а скоро будет невозможно”.

Потом иронично и довольно смело добавил: “Считается, что существует столько рецептов фаршированной рыбы, сколько и евреек на этом свете. К сожалению, в последнее время много их переместилось в потусторонний мир, как результат борьбы за их же лучшую жизнь”.

Я заметил собеседникам, что раньше, в старые времена, фаршированные блюда делались иначе – допустим, в гуся вставляют утку, в нее куропатку, туда перепела, в него гаршнепа со сливой без косточки. Все это запекают, а потом подают, нарезая по кусочку каждого продукта.

Илья Яковлевич согласился: “Да, в мировой кулинарии это делается именно так. Только у нас нищета черты оседлости заставляла хозяек делать два-три блюда из одного. Можно съесть отдельно мясо из курицы, сварить суп из костей, а потом начинить шкурку мацой с жиром, и съесть еще одну птицу, уже фаршированную, даже вкуснее настоящей.

Так же из сорной и почти несъедобной щуки, вынув и посолив вполне съедобную, прекрасную по вкусу икру, бедная хозяйка перемелет костлявое сухое мясо и может получить вполне приемлемое блюдо для небогатых людей”.

 

Трудно было сдержаться и не рассказать ему, как фаршированная щука уже в наше время стала культовой праздничной едой, своеобразным брендом на постсоветском пространстве и присутствует в меню почти всех кафе и ресторанов. А рыночная цена на эту “сорную” рыбу взлетает к праздникам вдвое, а то и втрое.

Я не мог оторвать свой взгляд от его малыша. В 1972 году он окажется моим вторым тестем, обожающим свою любимую красавицу дочурку Тамару, соответственно, ставшую моей второй супругой. Он сам мне часто рассказывал знаменитую семейную легенду, как назвал бандитом Батьку Махно, у которого частенько сидел на коленях в детстве.

В общем-то, я и тогда с удовольствием верил этому замечательному человеку, а теперь и сам все это увидел.

 

Правда, сегодня, когда я нахожусь уже в четвертом браке, то наша с Тамарой, обожаемая мной (надеюсь, взаимно) дочь Лиля живет с нею далеко от меня – в Иерусалиме. Видимся раз в год, когда ездим поочередно в гости друг к другу, чаще болтаем по скайпу. У нее самой прекрасный муж – Григорий Тамар - и две чудесные девочки – Этель и Альвит, им-то я обязательно расскажу эту историю, которой я, оказывается, тоже был свидетелем. Только раньше. Или позже? Можно свихнуться.

 

Перестаю ломать голову, благодарю за обед и беседу, прощаюсь и выхожу.

Похоже, мои анархисты уже в курсе, что переговоры прошли успешно, они предлагают мне закурить неслыханную роскошь в эпоху самосада – сигару. Пока я отказываюсь, мы уже приехали.

 

Посредине улицы Соборной тянется широкий сквер с деревьями, травой и скамейками. По нему бродят еще не реквизированные куры и козы. Людей нет и в этом сквере – попрятались. Его снесут уже в моем детстве, расширяя проезжую часть нынешнего проспекта Ленина.

 

Глава 19.

ПОСЛЕДНИЕ ПОХОДЫ МАРУСИ

 

Свидетель

 

 

И снова Маруся во главе своих “орлов” наводит шорох на “буржуазию” Украины. Присваивает все, что до нее еще не сперто с лица земли. Попутно уничтожает офицеров, чекистов, продотряды и местные органы любой власти.

Она заключает временные союзы даже с войсками Петлюры и Директории УНР. Не брезгует входить в состав войск большевиков в рядах Украинского фронта. Ее военные союзы длятся от нескольких дней до пары месяцев. Даже с большевистским командующим Антоновым-Овсеенко (разрешавшим ей командовать отрядом, невзирая на решение суда, неоднократно защищавшим ее от большевистских властей и постоянно бравшим на поруки), несколько раз спасавшим и ее саму, и ее людей, она рвет через пять – шесть недель совместных боев.

Шеф, для Вас все срастается в феврале - марте 1919 года. Получается интересная матрешка.

Маруся со своим отрядом отборных террористов тайно входит в бригаду Нестора Махно.

Кавалер единственного и высшего на тот момент ордена РСФСР – Красного Знамени под номером четыре – Нестор Махно, в свою очередь, входит в состав Заднепровской советской дивизии Украинского фронта, которой командует сам Павел Дыбенко. Это его именной маузер красуется сегодня у Вас в музее.

Махновцы, при этом, сохраняют автономию, свой черный флаг и лозунги борьбы, структуру войск, выборность командиров и власть анархистов на своих территориях, особенно в местах, примыкающих к Гуляйполю, Пологам, Александровску.

Сначала Махно и Дыбенко настолько подружились, что Павел стал посаженным отцом на свадьбе у Нестора и Галины. Они обменивались подарками, оружием и вместе веселились – как семьями, так и на холостяцких пирушках с проститутками.

Неизменная спутница комдива Дыбенко той поры, его многократная спасительница, его жена и муза революции, первая феминистка Советской власти – длинноногая Шура Коллонтай - тоже постоянно находится рядом с ним. Оставлять Павла самого опасно, так как, во-первых, сейчас же найдет другую юбку, а, во-вторых, жестокостью своей, помноженной на глупость, обязательно опять таких дел натворит – в самый раз для очередного разжалования или трибунала.

 

Большевики ему временно простили поражения под Нарвой, полученные под его бездарным командованием еще в ранге наркомвоенфлота. Позже Сталин вообще объявит их первыми победами Советской власти (правда самого Дыбенко буднично расстреляет, как обычного шпиона и врага народа, в тридцать седьмом).

 

Множество людей верит в сказки о “маньяке” Сталине, уничтожавшем прекрасных соратников – верных и кристальных большевиков-ленинцев в тридцать седьмом году. Или о том, что Троцкий был бы еще хуже.

Любой из них поступал бы точно так же. Возможно, большинство из нас тоже, с некоторыми поправками на особенности личности.

Там вообще не было места для ангелов. Насилие было кислородом этого времени.

Людоед не виноват в том, что он людоед, как волк в том, что он волк. Они так созданы и живут, пожирая “дичь”.

Удержать власть в банде возможно только террором, непрерывно тасуя колоду постоянно виноватых буйных подельников и терзая невинных жертв сообща.

Судьба всех без исключения революций и революционеров – самопожирание.

Зверство, растворенное в воздухе тем смерчем и войнами, и сегодня продолжает держать нас своей цепкой рукой за горло.

Но зато мы с вами, друзья, до сих пор отмечаем эти мнимые победы как праздник защитника Родины двух-трех независимых государств, ежегодно, двадцать третьего февраля.

(Бедные, обманутые наши Родины, наверное, они и сами хотят обманываться вместе с нами).

 

Шура Коллонтай и Маруся Никифорова – подруги по революционному прошлому.

И все они обязательно повстречаются в этой точке времени и пространства!

Шеф, эти скорпионы в банке очень скоро разойдутся врагами.

Дыбенко станет стучать на Батьку своему начальству. По указке сверху, разработает план его уничтожения. Только звериный инстинкт каторжанина и боевика спасет тогда Махно от расставленной закадычным другом ловушки.

Будут расходиться пути Шуры и Павла, до слез и ненависти. Правда, они еще несколько раз будут сходиться. Будет у Дыбенко сразу две жены: уже староватая для него, но влиятельная спасительница, еще невероятно красивая Шура Коллонтай, и молоденькая сверхаппетитная простушка Валя Стафилевская.

Получилось почти по теории “пчел трудовых”, разработанных Шурой, как будто для себя.

А вот с взаимоотношениями Махно и Маруси не все ясно.

Вот что пишет в воспоминаниях начальник полевого штаба первой повстанческой махновской дивизии В. Белаш:

“…Махно встретился с М. Никифоровой, к тому времени организовавшей группу в 60 человек террористов, бывших в махновской контрразведке и отрядах Чередняка и Шубы. Она настоятельно просила выдать деньги на дело подполья, но Махно ей отказывал. Был скандал, они чуть не пострелялись, а под конец Махно согласился и выдал 700.000 рублей на руки террористам.

Группа разделилась на три отряда и со станции Федоровка разъехалась в трех направлениях. Один, из 20 человек во главе с Никифоровой, уехал в Крым, откуда должен был проехать в Ростов и взорвать ставку Деникина, другой – в 25 человек… уехал в Харьков, для взрыва Чрезвычайного трибунала, и третий во главе с Черняком и Громовым выехали в Сибирь, для взрыва ставки Колчака.

Никифорова была опознана и в конце июля 1919 года в городе Симферополе повешена Слащевым…”

Есть другие версии.

Сцена ссоры с Батькой вроде бы специально разыграна для свидетелей, чтобы отмежевать того от террористов.

Маруся якобы сама организовала и провела череду эксов и взрывов в Москве, Туле и других городах, в том числе в здании Московского комитета РКП/б в Леонтьевском переулке, где, только случайно, привычно опоздав, чуть не погиб Ленин, было убито 12, а пострадало 55 известных большевиков.

Существуют иные варианты гибели Маруси Никифоровой. Известно множество слухов и есть даже показания свидетелей о том, что все это инспирировано, а сама Маруся была просто перевербована органами ЧК для международной террористической деятельности, что она была замечена позже среди организаторов убийства Симона Петлюры, и участвовала в ряде других побед советской разведки.

Учитывая, что советские тайные органы нередко брали в свои ряды бывших врагов (например, Лев Задов, Яков Блюмкин и многие другие), это вполне вероятно.

Интересно было бы узнать правду обо всем этом.

Был ли в действительности суд над Марусей в белом Крыму перед повешением (о котором тоже неясно, было оно или нет)?

Не считая, конечно, самого последнего и обязательного для всех смертных суда.

Так что мы с вами пока не знаем точно, когда же все-таки попала она на весы Господа.

 

Глава 20

ОБЫСК И РАЗОБЛАЧЕНИЕ.

Я ПОПАЛСЯ?

 

Хранитель

 

 

Маруся, похоже, уже немного выпила или приняла. Она радостно показала на меня Наташке и штабистам.

– “Молодец, Седой. (Наверное, теперь это мое имя, а ведь и правда, среди них почти нет никого из старшего поколения, нет седых, только теперь понял я). Я хотела эти бесполезные пулеметы подарить Махно или другим анархистам, а ты на патроны обменял, жук”.

Я протянул ей портфель с деньгами и ценностями и сел рядом.

– “Так ты и деньги назад принес?” – удивилась атаманша.

Внезапно ее лицо исказилось, ощерились в гримасе зубы, скосились глаза – “А сколько же ты себе прикарманил? Я вас, гадов снабженцев, знаю! Обыскать!”

Меня схватили. Обыскивали привычно для себя и жестко для меня. Из заднего кармана брюк вытащили мобильник. И положили его перед Марусей.

Дощечку-аннигилятор ведьм матрос осмотрел с недоумением и сунул мне опять в задний карман брюк, на место.

Маруся выгнала всех движением руки. Она вертела необычный для нее предмет, пока ничего не спрашивая, видно хотела сама понять, для чего эта штучка.

– “Это футляр? К чему? Ничего особо ценного здесь не разместишь. Камни? Как это открывается?” – Она скорее размышляла вслух, чем требовала ответа.

– “Рассказывай все, шпион, пока я сама твою шкуру на ремни не распустила” – ее глаза сузились и впились в меня.

– “Сразу было ясно, что ты не наш. Я это поняла еще тогда, когда ты меня в ванне заводил, так наши мужики любить не умеют, ласками и пальцами они не пользуются, даже не подозревают, падлы, что ими можно с женщиной сделать. Не умеют эти козлы, да и не находят нужным искать женского удовлетворения”.

 

Интересно, так вот почему она меня раскусила! Я в ванне, лаская их и нежась сам, все время смотрел с наслаждением и не отрываясь на них обеих – она, вроде бы, ни разу не открыла глаза! А я не проронил ни слова. И, все-таки, эта женщина(?) распознала меня потом!

Особое чутье у такого необычного человека. В чем, наверное, и заключаются сверхъестественные способности подлинного гермафродита.

Позже, в наше время, таких чувствительных людей назовут экстрасенсами. Даже ощущениями контролировать все, вокруг, рядом, внутри. Видеть закрытыми глазами.

Наверное, она порой читает мысли.

Я, чтобы не проколоться в этом времени, подбирал одежду, менял лексикон, привычки, пренебрегал гигиеной. Бесполезно, особенно когда ты стоишь перед таким проницательным человеком.

Делать нечего. Надо признаваться.

Но как ей сказать, что в наше время, когда каждый ребенок наверняка знает про точку G, тоже далеко не все вспоминают в нужный момент, как с ней правильно обращаться.

Для красивой игры на любом инструменте нужна и школа, и хорошие учительницы.

 

– “Маруся, я действительно не совсем тот человек, которым тебе представился. Ты хочешь знать всю правду? Маруся, она тебе может не понравиться”.

– Я искал нужные слова, а нужны были аргументы. Этот человек напротив меня понимал только силу и ни с кем никогда не считался.

Я открыл мобильник. Маруся потянулась рассматривать, что он собой представляет.

В мозгу проносятся отрывистые мысли: “У нее был период сумасшедшего увлечения искусством.

Произведут ли на нее впечатление мои жалкие вирши? Ничего другого все равно под руками не было, но можно потом перескочить на поэта настоящего и более яркого из поздних, ей еще не знакомых”.

Говорить и думать одновременно очень трудно.

Я показал ей написанные в темной комнатке, пока сидел там взаперти, строчки.

– “Понимаешь, Маруся, я поэт. Пусть слабенький, но такой же сумасшедший, как ты. И здесь только одна ты можешь это все так сильно чувствовать.

Сейчас не время для стихов Эренбурга, скульптур Родена и живописи Пикассо, не до парижских кафе. (Услышав от меня эти имена, Маруся хмыкнула и уставилась на меня уже любопытными глазами).

Правда, и ты перестала писать формами и красками искусства, а пишешь музыкой перемен в обществе, грохотом боя, звуками пулеметных очередей, красками расстрелов. Музыкой неслыханных побед и свершений.

Ты стала символом Революции для анархистов!

Маруся, но, увы, анархисты тоже проиграют. Вся выпущенная вами из человечества кровь напрасна. Каждый уничтоженный вами человек умер зря. Все будет не так, как вы мечтаете, думая, что уничтожая “неправильных” людей, зарождаете новую справедливую жизнь.

Несправедливости с каждым новым убийством на земле становится только больше. Так ее не остановить. Если честно, несправедливость и неравенство в обществе неизбежны и непобедимы, а в не очень больших порциях они двигают прогресс и сами себя укрощают. Так создан мир. Его двигает зависть и соревнование. Борьба. И она не всегда идет в правильном направлении.

Маруся, победит тупая страшная стальная организация, называемая сейчас большевиками. Только от победителей вскоре у власти никого не останется, ни Ленина, ни Троцкого, ни их соратников.

Придут к тиранической власти новые бюрократы, уничтожат целые классы, миллионы людей.

Но невероятным даже по сравнению с Гражданской войной террором восстановят великую империю.

Под руководством кучки карликов-властолюбцев она будет сражаться, успешно побеждать в войнах и вооружениях врагов внешних и внутренних, начнет распухать и, даже, размножаться.

Все равно, и эта империя мгновенно развалится, как только людям позволят чуть-чуть думать и сравнивать. Она просто не выдержит конкуренции.

Ее рабы захотят стать свободными, но этот мучительный путь они будут проходить вперед и назад много раз, загибаясь, кто от беспомощности, а кто-то – подавившись отравой воскресшего зверства и каннибализма.

Как выпущенные из зоопарка на волю звери, мало кто из них на свободе сумеет строить себе жилище и добывать пищу.

А вот вас всех беспощадно оболгут.

И нам о вас почти ничего не известно. Победители всегда пишут свою историю.

Я только хотел увидеть – какими вы были в действительности. И рассказать об этом.

История сфальсифицирована множество раз. Никто не знает, что происходило на самом деле.

Я научился силой своего воображения переносить себя в другое время. Я очень хотел именно тебя увидеть и понять.

Если смогу – спасти».

Последняя попытка обезопасить себя: «Маруся, с будущим лучше не ссориться».

Я говорил второпях не очень связно, и при этом листал Марусе строки своих стишков и дурацких самоэпитафий на экране мобильного телефона.

Она читала. Одновременно напряженно слушала. Правда, при этом ее правая рука лежала на рукояти нагана в расстегнутой кобуре.

Неожиданно для меня, она шмыгнула носом как-то по-бабьи. – “А ты, сучий сын, про дырочки своей крали удачно придумал. Немного жаль, что про мои дырки и выпуклости никто с таким удовольствием не расскажет, неправильный я человек, не так, как все, устроена.

Может, потому я и посвятила себя справедливости, революции и свободе, что мало кому была нужна. Ничего, я им всем, сукам, еще такое покажу!” – Ее голос опять посуровел.

Маруся задумалась. Она перерабатывала информацию, слишком та была неожиданной для нее.

– “Говоришь, победит и установит диктатуру собственной власти Троцкий?” – Маруся смотрела на меня подозрительно, проверяя и явно не доверяя ничему, услышанному от меня.

– “Нет, Маруся. Его тоже используют и выбросят, сначала за границу, а чуть позже и из жизни.

Ты же знаешь, что победителей у нас, мягко говоря, не очень любят и победы так легко никому не прощают.

Всегда найдутся выдающиеся мастера, которым проще и слаще забрать чужое имущество, жизнь, женщину, победу или другие достижения, чем самому это завоевывать, мучительно создавать.

Этим победителем будет Сталин”.

Маруся успокоилась мгновенно. По-моему, она вспыхивала и кричала на всех только для манипуляции над окружающими, а внутри оставалась всегда холодной и четко просчитывающей свои импровизации.

– “Интересно, а кто вообще этот Сталин такой?

Откуда взялся? Кажется, я где-то уже слышала это имя, аппаратчик какой-то.

Мне, наверное, надо пересмотреть свои действия. Свое будущее тоже.

Ты мне поможешь, Седой. Возможно, ты мой спаситель. Себя ты пока спас, это точно. Но только пока!” – Она ухмыльнулась и уже совершенно дружелюбно посмотрела мне в глаза.

Наверное, мы оба одновременно вспомнили о произошедшем с нами недавнем приятном приключении.

Стоило ей проявить симпатию ко мне, как у меня все напряглось, там, где и положено. Я взял ее обе руки в свои. Но тут Маруся мне только улыбнулась: “Не сейчас, дружок, утром.

Пока ступай сам.

Я вас с Наташкой позову, а может одного только тебя, хотя втроем все же веселее?” – вопросом закончила она свое предложение, от которого мне опять трудно будет отказаться, если, я, все-таки, останусь жив.

 

Глава 21

БЕСПЛАТНЫЙ СЫР

 

Хранитель

 

По дороге в отведенную мне по должности комнату я размышлял, как мне поступать дальше.

С одной стороны, надо было отдохнуть перед утренней баталией, но вечер я, по умолчанию, согласился провести с Нестором Ивановичем.

Зачем-то я был ему нужен. Возможно, он хотел узнать обстановку у Маруси? А я поставщик информации, агент?

С другой стороны, Махно стремится обратить в свои союзники почти всех, кого может. Он политик и быстро обрастает, при необходимости, управленческим аппаратом – контрразведкой, газетчиками, штабами, теоретиками и другими небоевыми службами.

В минуты опасности они все исчезают, как и его войско. Кто-то превращается в простых крестьян, другие растворяются в городах и селениях, появляясь по зову батьки.

Может быть, хочет переманить от Маруси, после того, как я провернул операцию по обмену пулеметов на патроны?

 

Я просто поступил, как обычный коллекционер, обменивая что-то мне не нужное на вещь не очень важную кому-то другому.

Так я укомплектовал большую часть коллекции своего музея. Обычная тактика собирателя. Покупать все необходимое в свои коллекции – никаких денег не хватит, а вот обменять, выдурить у конкурента, слабо понимающего ценность именно данной вещи для тебя – это святое.

И особо дороги собирателям вещи, раздобытые каким-то вот таким обменом намного дешевле, чем пришлось бы платить при покупке.

 

Я посмотрел на карманные часы с надписью на крышке “За отличную стрельбу”, доставшиеся мне вчера при становлении на довольствие. У меня, примерно, полтора часа до вечера. Можно и вздремнуть, и привести в порядок свою седеющую бородку, давшую мне новое прозвище.

Через час сорок я подъехал к дому Лящинских, где часовые, лениво взглянув, с кивком пропустили меня без слов.

Рядом с ними две распряженные тачанки без коней, но с заряженными пулеметами и расчетами из двух бойцов каждый, держат под обстрелом улицу.

На душе было как-то непонятно и тревожно. Я увидел, что нахожусь один в вестибюле, немного неожиданно даже для самого себя, повернул вбок от главной лестницы, прошел до угла и в открытую боковую дверь увидел узкий лестничный марш на второй этаж, черный ход для прислуги.

Оттуда вела дверь в каморку со столом, наверное, именно сюда сносили блюда перед подачей на стол в гостиной. Я услышал, как Махно кому-то говорил из-за двери своим высоким голосом: «…а потом проверь его, но аккуратно, только не покалечь, как ты умеешь, не забей. Он нам еще нужен будет, если пройдет испытание.

Это только у красных и белых работа контрразведки положительно оценивается, если много бессмысленных жертв. А вот нам живые и понимающие союзники всегда нужны.

Хотя врага щадить нельзя, еще рано быть добрыми».

Я тихонько, на цыпочках, вышел. Вернулся уже по лестнице главного входа, стараясь громко печатать шаг, к входу в гостиную.

Махно был не один, с каким-то крупным мужчиной в кожанке и вторым тяжеловесом в морском бушлате и тельняшке. Поздоровались крепким рукопожатием, и человек в кожанке представился – Лев Задов.

(Вот он какой, легендарный контрразведчик главы анархистов, почему-то потом прощенный Советами и перешедший к ним на службу в ЧК).

Второй (кажется, это был Щусь) себя не называл.

На столе ломти белого высокого хлеба и нарезанная холодная запеченная свиная нога (по виду – великолепная розоватая ветчина), соленые огурцы, какие-то грибы, похоже грузди, небольшой самовар и прозрачный настоянный, видно по цвету, на травах и орехах, самогон в пузатом штофе.

Махно спросил, ел ли я. На мой ответ: “Потерплю еще”, – улыбнувшись, сказал: “От и добре”, перемешивая русские и украинские слова, как и все жители края. “Успеемо и поесть, и попить. А если захотим, то и с девками гульнуть. А пока дело есть к тебе, Седой”.

“Я присмотрелся, ты человечек и хитрый, и обязательный. Хоть и не идейный анархист, но и не большевистский шпион, с иронией на все происходящее посматриваешь, а главное, как по мне, не трусишь. Раба уже в себе выдавил по капле, учитель?”

– “Нестор Иванович, по капле надо выдавливать, когда в тебе остаются несколько капель этой психологии, а сначала необходимо ведрами эту заразу из себя вычерпывать!”

– “Седой, на меня сегодня очередная засада от дружка и союзничка Паши Дыбенко была устроена.

Мне скоро придется передислоцироваться. Сам Троцкий на меня охоту объявил. Хочет меня кончить, а армию мою подчинить себе, и заткнуть ею свой фланг.

Не хотят большевики иметь нас союзниками, хотят уничтожить анархистов, как конкурентов. Думают, они такие сильные, что уже и сами с общим врагом – буржуазией - справятся.

Они скоро станут хуже и опаснее всех буржуев для трудового народа.

Просто произведут замену той правящей элиты на кучку диктаторов, разбавя ее несколькими выходцами из пролетариев. Но сами они уже к пролетариату и свободному труду не будут иметь никакого отношения.

А в Диком Поле этом власть никогда не нужна была людям, любая она только мешала.

Здесь черенок лопаты в землю воткни – к утру прорастет деревом. И власть с этим ничего пока поделать не может.

Все народы здесь, хоть скифы, хоть казаки, независимо жили, а как себе царей, гетманов и попов заводили, тут же и загибались.

А узкая территория перед нашим Диким Полем называлась Украиной.

Эх, чего говорить!”

Щусь (если это он) перебил Махно: “Эта падла еврейчик Троцкий нас уже достал. Надо наших боевиков послать его кончить!”

Махно нахмурился и устало возразил: “Не потому что еврей, а потому что большевик. Ленин хитрее и страшнее.

А евреи все разные. Они обычные люди. Среди них можно встретить и адмирала Нахимова, и одесских бандитов, и половину вождей анархистов и остальных революционеров всех разных партий.

Способных среди них чуть больше, чем у других народов, это естественный отбор за тысячелетия постарался. Но не настолько, чтобы перед ними трусить.

Их боятся, и заговоры видят только те, кто сами ничтожны, обычные импотенты, боящиеся конкуренции.

Нельзя же нам так самим себя принижать – украинцам, русским, немцам - чтобы дрожать перед этими надуманными преимуществами. Хотя и значительность их вклада в другие культуры нельзя отрицать.

Просто антисемиты долго и удачно прививают вам, дуракам, комплекс неполноценности.

В каждой нации, в любом народе есть процентов пять – десять людей по-настоящему прекрасных, и столько же подонков и извергов. Остальные имеют понемногу того и другого, хорошего и плохого.

Те, кто хочет людей поссорить, берут в пример от своих наций только ангелов, а у других лишь одних уродов.

Люди бывают храбрые или трусливые, честные или подлые, жадные или добрые - это их главные свойства, а не национальность. Вас дурят как детей, когда настраивают украинцев против русских и наоборот, всех против евреев или поляков. Разделяй и властвуй! А вы, дурни, – слушаете”.

Погромщики всех мастей сразу вспоминают Ротшильдов или Троцкого, корчмарей или буржуя крупного какого-нибудь. Тех единицы, а простого трудящего народа и среди них миллионы.

Но погромы, насилие, убийства и грабежи устраивают над простым населением, до Ротшильда и Троцкого не дотягиваются.

Ничего, мы, анархисты, именно до тех, кого надо, доберемся, а трудовой и простой люд защитим любой национальности”.

- Махно ненадолго замолчал, стремительно и взволнованно пробежал комнату по диагонали, подыскивая аргументы.

- “В революцию так много евреев пошло, что им было безысходно жить в своей черте оседлости. Загнали их в тупик. Вот они и пошли массово в революцию, как в свое время римские рабы в армию Спартака.

Ты знаешь, кому можно было жить вне черты оседлости и ее пересекать из евреев? Даже купцам первой гильдии - лишь после десяти лет получения звания! Тем, у кого высшее образование – врачам, например, а еще - зарегистрированным проституткам и рекрутам уже выслужившимся. А вот ты попробуй, вопреки всему, стать врачом или ученым.

Полиция, законы, общественное мнение - все и всегда против них!

Потому всегда бунтарей у них много, ты хоть на еврея Иисуса Христа посмотри, твоего бывшего Бога.

Вот ты попов совсем как большевики, стоит только тебе их поймать, сразу ставишь к стенке, а сам крестик с Христом носишь, не снимая. А он, между прочим, был еврейский обрезанный раввин, и мать его еврейка, а отец его и есть сам еврейский и ваш христианский Бог. Как и все двенадцать апостолов.

Многие специально врут, что большевики - это сплошные евреи. Обыкновенная ложь – среди большевистских врагов их тоже не меньше.

Кто в Ленина стрелял? Фанни Каплан!

Кто пристрелил палача Урицкого? Леонид Канегиссер!

Хватает их среди всяких сил. Каждый человек на свой лад справедливости ищет и пристает к тому или другому течению.

Их, евреев, правильно использовать надо в революции, они бойцы исполнительные, храбрые, неистовые, хотя порой вздорные.

А вот если революция и мы, анархисты, станем притеснять их лишь за национальность, они первые и станут в ряды контрреволюционеров.

Враги врут, будто нашу революцию евреи насильно народу навязали.

Анархия и идеи социального равенства глубоко сидят в головах и сердцах наших народов. Никакие инородцы нам этого не привьют.

А если некоторые маленькие народы не примут революционные идеи, то останутся независимыми буржуазными государствами.

Но мы их убедим своими успехами.

Пока в обществе присутствуют всякие нестандартные люди, разные национальности и идеи, оно может прогрессировать, меняться к лучшему, а иначе только отупение, смерть и вырождение народа.

Национальный вопрос специально раскручивают подонки всех мастей, сами неспособные на успех, особенно, чтобы избежать ответственности за свои просчеты”.

Махно остановился, перестал подыскивать аргументы, предназначенные явно не столько нам, как каким-то его старым противникам. Лицо его тронула обаятельная хитроватая улыбка, сильнее всяких аргументов покорявшая любого собеседника.

– “Я тут давно заметил, что самые большие ненавистники евреев и любых других наций наблюдаются среди рогоносцев – тех, кому женщины чаще изменяют. Женскую природу не обманешь, бабы насквозь в мужиках чувствуют ничтожество. Вот оно примитивно и пытается отомстить тем, кто выглядит более слабым, незащищенным – инородцам, оторваться на тех, кто сдачи дать не может, как им кажется.

Эх, даже ты, мой соратник, никак не поймешь этой гибельной и примитивной пропаганды.

И вообще, ты пока выйди, разговор у нас предстоит секретный”.

 

Щусь(?) послушно вышел, склонившись, и Нестор Иванович продолжил уже мне:

– “Я сейчас прячу обоз, припасы и людей в разных местах. Ты тут человек новый, не примелькавшийся. От я и поручу тебе с одним бойцом схованку сделать.

Необходимо кое-какие ценности попрятать, они нам пригодятся потом, когда вернусь. Тогда много чего покупать придется.

Как, подскажешь, где здесь, в Александровске, самое надежное местечко выбрать?”

“Батька, я подумаю и один на один тебе подскажу.

То, что знают трое, всегда опасно уже тем, что друг друга подозревать можно, кто же из нас, знающих тайну, может предать?

А если посвящены только двое – тебе все ясно, если предательство совершилось – значит, это я. И никуда я тогда от твоих орлов не денусь.

Так, Батька?”

“Ты мне нравишься, только это не понравится Задову” – рассмеялся Махно в его сторону.

Мы с Львом кисло улыбнулись друг другу и, каждый более приветливо, Батьке.

– “Тогда бери торбинку” – Махно протянул мне небольшой, но увесистый мешочек, килограмм до семи-восьми, примерно.

– “Ночью сховаешь, а днем, после митинга перед бойцами, где я объясню им сложившуюся обстановку, мне доложишь и покажешь где.

У Задова до копейки записано все, что ты прятать сегодня будешь. Выполняй”. – Махно мгновенно превратился из хитрого добряка в сурово глядящего командира.

– “Есть”, – я вышел, слегка поклонившись, размышляя об уверенности, уме и точности суждений Батьки.

Талант – это степень раскрепощенности человека, его внутренней свободы, поэтому проявляется во всех его способностях и поступках.

Получивший образование в тюрьмах, Махно был куда умнее и многостороннее своего окружения и большинства современников. Жаль, что не он победит.

Два квартала в рессорной бричке до моего ночлега пролетели мгновением.

За нами следовала другая пролетка, наверняка с соглядатаями из его контрразведки.

– “Интересно, они и в спальню к Марусе заберутся?” – подумалось мне.

Не слишком обнадеживали и команда Махно Задову, что, проверяя, меня совсем не обязательно надо убивать.

 

Глава 22

ВТОРАЯ ПОРЦИЯ БЕСПЛАТНОГО СЫРА

 

Хранитель

 

На этот раз у входа в расположение нашего отряда стоял часовой наполовину одетый в морскую форму. Он обратился ко мне: “Товарищ, тебя командир вызвала к себе, как вернешься”.

Я кивнул и вошел в дом. Занес мешочек в свою комнату и уложил на самый верх шкафа, у стены. Отошел и посмотрел – не видно!

У входа в комнаты Маруси постучал и зашел. Маруся ела за столом одна, я бы сказал, слегка подавленная. Она кивнула: “Садись рядом, поедим и поговорим”.

Мы ели пшенную кашу с тыквой, холодное жареное мясо, кажется, тонко нарезанную телятину, и вареную осетрину с тертым хреном. Чай был, похоже, с вишневым листом. Маруся аристократично пользовалась вилкой и ножом. Правда, вместо столового ножа она использовала уже подмеченный мной французский боевой кинжал с необычным перекрестьем. Я спросил Марусю о его происхождении.

Маруся ответила, что как офицер французской армии получила его для окопной войны еще в Греции, но позже дала ювелиру в Ростове задачу установить более удобное серебряное перекрестье, что тем и было выполнено, даже пробу поставил.

Неожиданно последовал ее вопрос.

– “Тебе можно доверять, Седой? Не верить, а именно доверить важное для моей судьбы дело? Отвечай!”

“Маруся, как тебе сказать, я из принципа не предаю своих женщин, хотя иногда с удовольствием изменяю им физически, как и все кобели-мужчины.

Правда, они не всегда поступают со мной таким же образом, случается, и предают или продают.

Но это, скорее, природа, потом сами раскаиваются, а поезд ушел. Да я не в обиде. Баба с воза…”

– “Мне необходимо сегодня спрятать тайком от своих архаровцев кое-что очень важное и ценное.

Одних только банковских золотых слитков полтора пуда, немного золотых редких монет и хороших камней. Среди них есть розовый бриллиант с правильным именем “Надежда” весом в двадцать пять карат, он принадлежал таким людям, как Людовик Пятнадцатый, Мария Антуанетта и еще кое-кому.

Потом я у тебя их заберу. Надо схоронить все это так, что бы ни одна живая душа, кроме моей, не знала куда.

Там, где никто не найдет! Есть у тебя здесь такое место, мой деловой поэт?” – Маруся так неожиданно и интересно меня назвала, что я растрогался.

И соображал недолго.

 

Место такое есть. В моем дровяном сарае, где я спрятал (не подозревая, что себе же на будущее) прихваченное у анархистов ружьецо.

Сегодня мне уже ясно, что там никто не будет рыться слишком тщательно все эти годы.

Уж очень неказистая сараюшка, и относится к моей самой бедной дворовой пристройке, заваленной только несколькими поленьями и невнятным хламом. Она так никого и не привлечет, пока я не стану ее собственником.

Даже так просто спрятанное там ружье между двумя примитивными скатами крыши будет терпеливо ждать в неприкосновенности десятки лет, до тех пор, пока сам же я его и найду, еще не зная, кто его запрятал.

Зарою я, наверное, доверенные мне богатства в том же углу, где в восьмидесятые годы прятал перед обыском “Доктора Живаго” Бориса Пастернака в фотокопиях и стихи (гарики) Игоря Губермана, отпечатанные на папиросной бумаге моей старой пишущей машинкой.

Это почти между стенкой с соседским сараем со стороны моего.

Махновский мешочек спрячу на метр ближе к входу, а Марусин в самый угол. Сверху щепу от дров раскидаю, которая и сейчас пол устилает.

А по их требованию отдам, когда скажут.

 

– “Маруся, место есть, надо только твоих орлов выставить всех до единого в оцепление, по периметру всего квартала, чтобы никто не подсмотрел, а я из своего окна выскочу и все спрячу.

Можно вместе с тобой. Но лучше мне идти одному, так будет незаметнее. Ночью. Здешние дворы я знаю, позже жил здесь.

Идет?”

– “Хорошо, сейчас иди, отсыпайся. Тебе веселая ночка предстоит. И утром, обещаю, не соскучишься. Со мной и с Наташкой”.

Я пошел отдыхать к себе в комнату. Нервы были напряжены.

Мне не давало покоя подслушанное указание от Махно Задову: “Не калечить”, когда тот будет “испытывать” меня.

Очевидно, что глава контрразведки будет предлагать отдать клад ему, или предлагать поделиться, угрожая избиением или уничтожением.

Нужно противопоставить свой контрдовод. А что я могу?

Может быть, мне лучше от него скрыться?

Думаю, люди Задова плотно следят за мной, но раз Марусины орлы перекроют квартал на ночь, у меня будет шанс внутри него, а вот вырваться наружу мне вряд ли удастся.

И лишаться еще одного свидания со сладкой парочкой жаль.

Будь что будет! – С такой мыслью, я лег, не раздеваясь, на свою постель и провалился в сон набираться сил.

 

Глава 23

ПОЦЕЛУЙ НА РАССВЕТЕ

 

Хранитель

 

 

Я проснулся от быстрых ласковых поцелуев в шею и губы. Надо мной склонилась Наташка. – “Нравится так просыпаться?”

Я присел на кровати и рассказал ей свой любимый анекдот.

– “Поймал человек золотую рыбку. Та просит – отпусти, все желания выполню”.

Выпустил рыбак рыбку в море и загадывает ей желания: “Хочу быть молодым, здоровым, красивым, богатым и знатным, жить во дворце. – Подумал, все ли он учел и добавляет: Чтобы, жена была юная красавица и очень меня любила”.

– “Хорошо, – говорит золотая рыбка, – ложись спать. Как проснешься, все будет так, как ты и заказал”.

Просыпается утром он молодым здоровым красавцем от поцелуев прекрасной принцессы, которая ему очень ласково говорит: “Вставай, дорогой Фердинанд, нам пора ехать в Сараево”.

Наташа прыснула: “Так я тебя, примерно, в такое же место зову. Маруся приглашает, говорит, что хочет опасное тайное поручение тебе дать.

Ой, стремно мне что-то. Она весь отряд расставила по периметру, кроме нас с тобой. Боюсь, что, как выполним, сразу станем ей уже не нужны”. – Наташа осеклась, не стала продолжать и так очевидную мысль.

– “Наташа, ты не вооружена?” – задал я явно бессмысленный вопрос – ей просто некуда было прятать оружие.

– “Мое оружие тебе, по-моему, очень нравится, и другим тоже. Поэтому оно пока безотказно действует” – одной рукой она распахнула еще сильнее блузу на груди, а другой приподняла подол.

Улыбка хоть и не покидала ее мордочки, но стала чуть грустнее и циничней одновременно.

– “Найди, где спрятать” – я протянул ей маленький браунинг.

Она вложила пистолетик в какой-то внутренний карман среди складок своей крошечной рваной юбки.

Я достал припрятанный накануне наган из-под подушки, вынул из кобуры и сунул его за пояс сзади под свой мятый пиджак.

Мешочек, врученный мне Батькой, я пока не взял, рассудив, что успеется, когда прояснится обстановка.

Мы пошли к Марусе.

Чтобы не обходить через второй этаж, перешли от одного крыльца к другому по улице – так короче. Моему озадаченному мозгу, наверное, померещилось, что она пробормотала чуть сзади меня слова Бродского “…идет по улице печальной любовник старый и красивый…”

Чокнулся?

Послышалось?

Пароль?

Да и разница в возрасте у нас сумасшедшая для нее.

Но не может же за ночь эта замечательная отрядная девчонка побывать в будущем, познакомиться со стихами Бродского и вернуться с этой цитатой ко мне.

Да и вовсе я не такой уж старый и, тем более, красивый. Почудилось.

Наташа держала меня за руку и щебетала уже что-то о том, как хорошо будет утром принимать ванну всем вместе.

Маруся ждала нас у приоткрытой двери внутри. В левой руке она держала фонарь железнодорожного типа, светящий только вперед, с горящей свечой внутри корпуса.

– “Лопаты нужны?” – Маруся вопросительно кивнула на две стоящие небольшие лопаты у стены.

Я помнил, что в углу сарая стояла парочка заступов, поэтому махнул отрицательно, но попросил для работы ее кинжал. Она вынула его из ножен и сунула мне в карман пиджака.

Мы с Наташей взяли за плечи по очень тяжелому солдатскому вещмешку и двинулись к окну во двор.

Я попросил Марусю погасить фонарь и предложил не идти с нами, а остаться сторожить нас с тыла, на подстраховке, дожидаясь нашего возвращения.

Через окно мы все выскользнули наружу.

Зыбким светом двор освещала полная, очень близкая желтая луна, и я тихо спросил Наташу на ходу, не летает ли она в полнолуние.

Ответ не очень удивил.

– “Летаю. Только не с таким грузом, с ним можно разбиться. Боюсь, как бы сегодня у нас не был последний полет.

Ой, Седой. Мы скорее сегодня с тобой залетим, чем полетим”.

Хорошо успокоила.

Мы прошли путь моего бегства наоборот, подсаживая друг друга у низкого заборчика в параллельный двор и подавая такие тяжеленькие мешки.

По дороге нам никто не встретился. Обычные, еще живые люди, в это неспокойное время прячутся по своим норам.

Ни в одном из окон домиков и их пристроек не было света, а ставни закрыты наглухо. Естественно, что не доходил сюда вовсе несуществующий городской шум.

Наконец, мы проскользнули в мой будущий сарай, оставив дверь открытой для света луны. Когда глаза привыкли и стали различимы стены и заступы, мы быстро, но, как могли глубоко, закопали свой нелегкий, опасный и дорогой груз, а сверху по земляному полу раскидали покрывавшую грунт щепу.

Я хотел уже возвращаться, но Наташа задержала меня шепотом.

– “Седой, они нас могут перестрелять, как куропаток на твоей любимой охоте в твоем времени”.

Уже первые ее слова вызвали у меня шок – она знает, откуда я?

– “Я знаю о тебе и послана на помощь из своего времени, куда более позднего и организованного, чем твое, где работаю в исторической службе, отделе разведки периода катастроф”.

– “Почему тогда ты назвала меня Седым, хотя и знаешь кто я?” – я не нашел вопроса умнее в эту важную минуту.

– “В мое время люди очень легко лечат луковицы волос, те не выпадают и не выцветают. Мне не хотелось назвать тебя лысым, в тебе не это главное. Ты мне нравишься по другим причинам” – она расхохоталась смехом прежней Наташи.

– “Моя первая задача - уменьшение кровопролития всегда и везде, где это возможно. Маруся поверила тебе, но думает, что она террором сможет изменить ситуацию в свою сторону.

Из ее авантюр ничего не выйдет, но она спасется, тебе не так важно, что случится с ней потом. Ваши пути больше не пересекутся.

Но террористов опаснее ее отряда сегодня найти трудно. Они (она кивнула вверх) это используют для своих спецслужб.

Хуже, что не получится со свободным Диким Полем у Махно.

Я послана помочь выжить тебе, ты из своего времени кое-что удачно сохраняешь и в прошлом, и в твоем настоящем.

Такими мостиками хранится связь времен.

Мы, к сожалению, не имеем права вмешиваться так, чтобы изменить историю принципиально. Кто-то более могущественный ограничивает нас.

А мы помогаем твоим усилиям и ограничиваем уже тебя.

Пошли, позже поговорим, если уцелеем”.

Так вот кто порой останавливал меня, а иногда, даже без моего ведома и согласия, буквально выбрасывал из моих путешествий во времени!

Отрадно, что эти амазонки будущего так женственны и привлекательны.

Вдвойне приятно, что они выбрали меня в союзники и партнеры.

Интересно, а мужчины у них еще на что-то пригодны, если посылают в такую опасную обстановку женщин?

Я хотел вставить Марусин кинжал в щель между стропилиной и крышей на всякий случай. Позже, когда найду его, сначала буду использовать на охоте, а потом отдам в коллекцию музея, еще ничего не зная о его происхождении. Но прикинул, что он сможет понадобиться прямо сейчас, и вернул в правый карман.

 

Мы выскользнули на дворик под зыбкий искажающий размеры всего вокруг свет луны.

Прошли обратный путь к забору, который легко перемахнули без груза.

К нам метнулись какие-то тени. На меня падал удар приклада винтовки, который Наташа парировала левой ладонью, а правой она уже стреляла из пистолета в одну из близких теней. Два выстрела прозвучали громко, крики были сдавленные.

Тени исчезли, кроме одной, материализовавшейся в бездыханное тело в матросском бушлате.

Мы с Наташей склонились над ним, чтобы рассмотреть. Тут же в спины нам уперлись стволы.

Знакомый голос, похожий на голос Задова, тихо, но жестко спросил: “Где схованка, суки! Сейчас я вас обоих изуродую сначала, а потом буду медленно кончать.

Все равно расскажете. Но можете меньше помучиться, если сразу расколетесь”.

Два ствола вдавливались в спину сквозь ребра все сильнее.

Выбраться из жизни живым еще все равно никому не удавалось.

Как можно спокойнее, я ответил: “Махно же приказал тебе меня не калечить, и я ему нужен.

Я еще не выполнил его поручение, мешочек пока у меня в комнате.

Если ты ведешь свою игру, то Махно рано или поздно узнает.

Если тебе нужна торбинка Нестора Ивановича, тогда пошли за ней ко мне в комнату кого-нибудь. Или пойдем, вместе сходим.

Заберешь и доложишь ему, что я не прошел проверку.

И уберите стволы, мне больно. Девушку тоже отпусти. (При этих словах Наташа тихонько захныкала). Мы с ней искали, где бы нам поваляться в удобном местечке, а тут вы навалились, весь кайф обломали.

Сейчас Марусины орлы на выстрелы прибегут, перестрелка начнется. Оно нам всем надо?” – Я говорил жалобно и нагловато одновременно. – “Давай убитого за забор бросим, и все в рассыпную”.

Снизу от особняка уже послышались щелчки затворов, и чей-то командный голос указывал: “Оттуда шмаляли, двое осторожно вперед”.

– “Это хлопцы из Марусиных – зашептал я. – Отпусти нас быстрее, а то нам звездец, ты же знаешь, какая она зверюга. Ты по сравнению с ней ангел!” – попробовал я польстить махновцу.

– “Ладно, пока живи и помни – у нас с батькой руки длинные. Не шути с нами, Седой”. – Нас отпустили. В спину больше ничего не впивалось.

Какой аргумент подействовал на Задова? Может быть, удачной была моя лесть?

Тени растаяли, предварительно перебросив через забор своего бывшего коллегу.

Мы с Наташей тоже сразу сиганули опять через тот же забор, оттащили бывшего морячка-анархиста в сарай и закопали неглубоко, сразу над спрятанным золотом.

– “Вот и будет охрана у твоего клада” – грустно усмехнулась Наташа.

Мы обнялись, постояли и побрели назад уже не так энергично, события не очень радовали, оснований для полета Наташи не прибавлялось, но, возможно, хотя бы Задов перестал быть угрозой на какое-то время.

Руки дрожали от усталости и пережитого.

По дороге, я спросил: “Там, в твоем времени, у тебя какое имя?”

– “Алька. Если официально, то Алла – ответила с совсем другой улыбкой бывшая Наташа. – Но ты лучше забудь его пока. Нам с тобой еще предстоит увести Марусю с ее кровавого и страшного пути. Хотя большую часть дела ты уже сделал”.

 

В моей поздней жизни у ловеласов есть стандартный способ знакомиться с девушками – подвезти ее на машине. Ключи от машины хорошо подходят к женскому сердцу – для более нежных и требовательных сердец машины стоят чуть дороже.

Кто из нас с Наташей сейчас подвозит второго на этой опасной машине времени?

 

Глава 24

ДОЩЕЧКА ДЛЯ ВЕДЬМ

 

Хранитель

 

Мы с Наташей-Алькой расстались на пороге моей комнаты. Она предложила: “Давай отдыхать! У нас еще пара часов, чтобы прийти в себя”.

У себя в комнате я удостоверился, что мешочек, врученный Нестором Ивановичем, на месте. Мелькнула мысль – вернуть бы его Задову! Пусть подавится!

Через “не могу”, опять сходил, уже один, теперь с этим сокровищем, еще раз по опостылевшему уже маршруту, и спрятал его, куда и планировал – неглубоко и ближе к двери.

Вернулся я измученный, и рухнул в койку.

 

Проснулся сам, оттого что светало. Мылся примитивным мылом, которое нашел на полке в рукомойнике. Тер с ожесточением, сначала свою верхнюю часть, а потом и остальные, забрызгав всю комнату.

Обе женщины, с которыми мне опять предстояло утреннее свидание, невероятно волновали мое воображение и плоть.

Они свалились мне и в дар, и в наказание, как, впрочем, всегда сваливаются женщины и другие подарки судьбы.

Одна из невероятного прошлого, а другая из совершенно фантастического будущего!

Я попал в переплетение их судеб, дел и тел.

И уже не хочу, да и не могу назад, в покой. Не пускают грехи, которые я успел совершить и еще планирую.

Надевая на себя брюки, я нащупал в кармане забытую дощечку для разоблачения ведьм и ухмыльнулся своей мысли – обе они ведьмы, с точки зрения традиционных взглядов! Вот бы попробовать глянуть на них в отверстие от выпавшего сучка, если они не станут возражать.

Нередко правда больше смахивает на ложь, а вымысел кажется реальнее действительности.

 

Я прошел, не постучавшись, первую Марусину комнату. На пороге второй приостановился полюбоваться картинкой – там мои красавицы уже валялись на огромной кровати, ласкаясь, друг с дружкой.

Ванна-бочка слегка парила рядом, пока не занятая.

Рядом на этажерке стояли блюдо с чищенными огромными раками – уже свободные от своих панцирей крупнейшие шейки и клешни среди лужиц соуса из сливок, подобного размера белоснежное мясо красных забияк жители более поздних времен уже никогда не увидят.

Обе они поманили меня. В этот раз меня уже не надо было долго упрашивать.

Одетые женщины зачастую обходятся дороже, процесс раздевания состоит из определенных усилий и подарков, а я пока еще не знал, во что обойдутся эти встречи, как доведется мне рассчитываться с судьбой за этот подарок собственного и их радостного легкомыслия.

Мыло и его пена в ванне имели необычайно яркий запах лаванды, наверное, его тогда варили специально.

В этот раз девочки как-то очень ярко и весело порезвились, с наслаждением и для себя и, особенно, для меня.

Одна из проклятого прошлого, а вторая из светлого будущего, они знали толк в любовном веселии.

Вселенная сокращалась до размеров нашей огромной постели или, моментами, деревянной ванны, потом она увеличивалась, соединив нас в своей пульсирующей игре с постоянно меняющимися правилами!

Я побывал в каждой из них, и они наслаждались вместе со мною.

Периодически отдыхая, мы кормили друг дружку раковыми шейками, макая их в сливки с хреном, чесноком и пряностями для восстановления не напрасно потраченных сил. Иногда поедали эти лакомства на дружески подставленном плече, шее или груди.

Возможно, эти гигантские раки придали мне столько сил, о которых я даже не подозревал. А может, все-таки, девицы?

Пили несколько глотков какого-то красного вина из одного бокала, передавая рубиновые глотки из губ в губы. Бутылка с неясной мне надписью на иврите стояла рядом.

Мы не приглашали тишину на наш прощальный утренник. Девушки стонали, вскрикивали и повизгивали, что-то бормотали. Я тоже не молчал, было не до того.

Пусть тот, кто не хотел бы оказаться там вместо меня, бросается камнями. Мы исполнили наш концерт только для себя.

Воспоминание об этом озорном любовном приключении у меня не сотрется никогда и будет освещать своим ярким огнем мою старость, если удастся дожить до нее.

В мгновение короткого блаженного перерыва мелькнули в месте, отведенном вообще-то для мозгов, сами собой несовершенные строчки к Марусе. “На женщину идет охота. Она сама меня пленит. Со мной творит неведомое что-то, и у меня опять стоит”. Вспомню – расскажу ей. Если получится.

 

Комиссия по национальной морали (да, да, есть у нас такая) все равно не пропустила бы эту сцену для воспроизведения даже на бумаге, мой читатель. Но ведь в твоем воображении нет места для цензуры, не так ли?

 

На полке этажерки, рядом с наганом лежал удивительной красоты небольшой дамский нож с ярко золоченными бронзовыми рукоятью и ножнами, покрытыми тонкой работой. Я повертел его в руках, вынул и вставил гравированный короткий хищный клинок на место.

Контраст изображений с обеих сторон полный, но неброский, так как детали, украшающие кинжальчик, очень мелки. С одной стороны выпуклая юная красавица с зеркалом, с другой смерть. Ниже красавицы – крылья ангела на перекрестье, напротив тоже крылья, но уже летучей мыши, и много других отличий, которые надо рассматривать не спеша.

Дамский кинжал, скорее всего французский, эпохи романтизма первой половины – середины 19 века. Возможно, его носила какая-нибудь аристократка за подвязкой чулка в свои романтические приключения и для самозащиты.

Я полюбовался ножичком и положил его на место с восхищенным “ого”, а сам подумал – такой бы ко мне в музей!

 

Когда мы одевались, Маруся по-прежнему прятала от моего взгляда свою переднюю нижнюю часть. Она продолжала стесняться своего отличия, хотя оно нисколько не оттолкнуло от нее нас с Наташей совсем недавно, а только прибавляло новых сил.

Во время любовной игры я вдруг понял, что так пугающая ее проблема - это, скорее всего, лишь гипертрофированный клитор (не напрасно моя лучшая учительница любовных игр называла этот инструмент философски – Мальчик с пальчик).

Чтобы похоронить свои спрятанные скелеты, надо сначала вытащить их из шкафа. Я всего-навсего помогал, в силу своих возможностей, ей в этом. А заодно, и преодолевать ее же паническую боязнь разоблачения.

Надо уметь договариваться со своими комплексами на понятном обоим языке, чтобы потом не было мучительно больно.

Маруся потянулась и с улыбкой произнесла: “Партнеры меняются, а любовь вечна!” Добавила: “Совсем сегодня буржуев уничтожать не хочется”.

– “Тебе уже другим нужно заниматься, менять свою судьбу. А будущую жизнь стоит перенаправить в другое русло”.

– “Ты же необычный человек, неспроста помеченный богом. Спасая себя, ты спасаешь многих”.

Эти слова мы с Наташей–Аллой сказали одновременно.

– “Шлепну я вас обоих за контрреволюционную пропаганду и разложение верхушки движения анархистов” - пошутила Маруся с ухмылкой развратного бесенка.

Истома и ощущение легкости не проходили.

Я сделал еще один глоток легкого вина и взял в руку бутылку, рассмотреть непонятную надпись. Наташа, прижавшись к моему плечу обнаженной грудью, тут же перевела мне, со своим, немного ведьмовским, гортанным смехом, как у чайки, пока еще непонятные мне фразы: “Кошерное вино от Дадашева из Кавказа!

Кажется обычной реквизицией из синагоги? А, между тем, это послание тебе от очень близкого родственника!”

“Дадашев! Что-то очень знакомое. Неужели прадед? Но сейчас не то время и состояние, когда возможно что-либо анализировать и вспоминать.

Откуда она знает что-то обо мне и моих родственниках? Или шутит?” Слегка разомлевший, я плохо понимал действительность.

Одеваясь, наткнулся опять на дощечку в кармане, вытащил ее оттуда и поднес к лицу, для прикола взглянуть на своих дам-ведьмочек.

Обе вскрикнули каменными голосами: “Не делай этого!” – и синхронно вскинули руки перед лицами.

Наташа была ближе. Она быстро подошла, взяла мою правую руку, выбросив из нее прибор-дощечку, выпрямила мои пальцы и тихо произнесла, даже скорее пробормотала, совершенно загадочную фразу, явно из другого времени: “Безымянный палец у половосильных самцов длиннее указательного, так как за развитие репродуктивной системы отвечают те же гены, что и за рост пальцев на руках и ногах”.

Маруся, хмыкнув, успокоилась и тоже опустила руку.

– “Не хотите и не надо. И нечего сердиться. Разумные мысли и красивые женщины никогда не являются мужчине одновременно”. С этими словами я спрятал инструмент, так испугавший моих утренних подружек, в карман.

Шутка моя показалась им почему-то не самой удачной (хотя и по непонятным пока причинам, но и у мне заскребло внутри).

“Подумаешь, колдуньи! Тоже мне, редкость!”

Как всегда, внутренний голос легко успокоил меня. Жаль, что он не умеет так же просто уговаривать других.

 

Прожив на земле в разных временах определенное количество лет, я с пониманием стал относиться к тому, что среди многих однозначно святых женщин вокруг нас немало и настоящих ведьм.

Все не так просто. В каждой красавице есть что-то от дурнушки, и, наоборот, во всех них перемешано ведовство с наивностью, а любовь, как водится, с коварством.

Если вы, читатель, пока не замечаете колдовского блеска слегка косящих от волнения и страсти глаз своих любимых, то это оттого, что они умеют отворачиваться в нужную минуту.

И женщины Украины, наверное, почти поголовно вовлечены в эту элитную жреческую касту.

Они все же не постоянно занимаются этим благородным занятием – ведьмовством, а еще реже так упоительно летают. Некогда. И не дают.

Остается только ощущение и память о полете.

(Но, “…и это проходит…” – сказал достаточно давно один из очень дальних и горячо мною почитаемых предков).

Грань перехода из обычного мира в царство нечисти и обратно для наших подруг, с их острой чувственностью, почти не ощутима.

Надо только как следует им насолить, или, наоборот, вознести неумеренно, оторвав от почвы.

К тому же, мы, мужчины летаем совсем не так красиво. Даже те, кто умеют это делать.

Нам, разумным и более толстокожим самцам, это сложнее, хотя представителей мужского пола среди нечистой силы тоже хватает.

 

Кстати, вспомнил старое поверье, что дьявол для приобретения мужского семени порой принимает образ красавицы, а заполучив сперму для своих обрядов, возвращается в мужской облик не сразу, а как наиграется.

 

Мне пару раз случалось гулять с настоящими ведьмами на шабашах, под их же защитой. Было это и на Крайнем Севере и на ближней к Запорожью Лысой горе (вообще-то их здесь поблизости три).

Множество лиц, кажущихся знакомыми, но стоит заговорить, слиться в их своеобразном танце, попытаться стать участником этой привлекательной оргии, как уже совсем другие черты видны почти в каждой летающей соблазнительнице.

Даже совместно танцуя и беседуя, они отдельны и независимы.

Поет она, пританцовывая, и удивительный голос слышен, и слова вроде понятны, но вдруг чувствуешь, что уже совсем не тебе адресовано все это – ты всего только песчинка ее космоса.

Манит и пронизывает душу родной, обольстительный, но после вдруг сразу же равнодушный взгляд колдуньи.

Еще мгновение назад она была обычной девчонкой, и вдруг преображается в обольстительную шлюху, а потом мгновенно в сказочную королеву.

А в глазах и позах вот этой принцессы на горошине уже блестит измена.

Но измена эта не своей сути, а какой-то чужой и нелепой персоне.

Только что она покорно и страстно отдавалась, но чуть отлетела, отвернулась, и уже не твоя. А тебе долго не будет покоя, и совсем непонятно кто же чей в этой игре. Вернее, ясно, но обидно.

 

Это отдельные истории, для другого отчета.

 

Все люди когда-то были способны к восприятию более простых и тонких сигналов и ощущений от природы и партнеров, чем человеческие речь и письмо.

Те, кто бывает в большей гармонии с миром, и сегодня слышат прошлое и будущее. Им видно как бы со стороны все - расположение и гнев собеседника, природы, противоположного пола и даже свою собственную интуицию.

 

Надо было, все-таки, посмотреть на них сквозь отверстие от сучка тайком, не засвечиваясь. Будет ли у меня еще такая возможность?

Я спрятал дощечку в карман, и размышлял при этом, имею ли я право поставить на ней две новые зарубки?

 

Глава 25

УКРАИНСКИЕ ВЕДЬМЫ

 

Свидетель

 

Феномен наших ведьм, в отличие от их подруг из “гуманной” средневековой Европы, в том, что и на правобережной, и левобережной Украине не существовало систематического преследования этих волшебниц государством.

Более того, у них была даже охрана закона и просто более низкий статус, как, к примеру, у проституток, а ведовство вообще не было преступлением само по себе.

Осуждался только нанесенный вред – конкретное деяние.

“…А блядям и видмам бесчестия две деньги против их помыслов” – это судебник 1589 года.

Поскольку уничтожение им грозило не слишком часто, то и стало их на этой прекрасной земле так много, что потерялась разница, грань, отличавшая их от “обычных” девчат и женщин во взглядах, дерзости и поведении.

 

Раньше существовало немало способов легко определить ведьму.

Можно было, например, увидеть ее подлинное лицо сквозь дырочку в деревяшке из-под выпавшего сучка или через аналогичное отверстие в гробовой доске.

Есть и классические европейские способы проверки – полетом и водой.

Сбрасывают раздетую красавицу со скалы с метлой между ног. Или еще, стоит кинуть ее в воду, связанной по всем научным правилам – большой палец правой руки прихвачен к большому пальцу на левой ноге, и наоборот.

Улетит или выплывет - ясно – ведьма. Утонет или разобьется – ошиблись, с кем не бывает?

Два важных доказательства использовал праведный гуманный суд в Европе против ведьм – наличие любимца и ведьминского знака.

Любимцев у любой можно было найти легко – человека, домашнее или дикое животное, даже насекомое, комар, муха, таракан, мышь - ну хоть что-то находилось.

Чтобы отыскать у нее особый знак, ведьму раздевали, брили голову и остальное, ее внимательно осматривали всю снаружи и внутри добрейшим собранием знатоков, а также заслушивали свидетелей.

Находили разное: родинки, увеличенный сосок (особенно, когда его потрогают), худобу и полноту. Ноги стройные длинные, или кривые короткие, а особенно если пухленькие. Разрез и цвет глаз – зеленый, голубой, серый, карий и черный – все это такие же признаки ведьм.

Любовь к танцам, как и неумение танцевать, тоже примета. Сильные любовные желания – дает всем мужчинам, или не дает некоторым мужчинам – все оттуда. Если невероятно хорошо делает минет, или совсем не умеет его делать, сразу всем ясно – ведьма. Есть еще добрая сотня примет, а, особенно, их отсутствие – и все это знаки ведьм.

Как и сегодня, оправдательных приговоров в судах тогда не существовало. Но искренне раскаявшихся сжигали только после удушения. И вообще, после пыток появлялось множество доказательств.

Колдовство делается одной ведьмой, шабаш тоже состоит из индивидуумов, поэтому одиночество тоже признак ведьмы.

На ныне просвещенном и законопослушном Западе с ними боролись и церковь, и государство, которым активно помогали многочисленные добровольные стукачи из местного христианского населения.

(Позднее европейское средневековье – это довольно мрачная страница истории цивилизации. Сегодня подобный период переживают некоторые фундаменталистские мусульманские сообщества. Их религия как раз на шестьсот лет моложе христианства и на тысячелетия иудаизма, вот они сегодня и переживают синдром подростковой фанатично-экстремистской непримиримости).

 

 

Имущество и деньги разоблаченных ведьм – приятный приз за их справедливое, бескорыстное разоблачение. Чем больше у нее такого, что можно забрать, тем больше находится доказательств вины, особенно, если бесстрашный обвинитель не боится мести ведьмы с того света.

 

На Украине и Руси против ведьм были только частные судебные иски и лишь за конкретный вред.

Это кража у животных и птицы молока, сала, яиц, и урожая у природы. Там же стоит порча погоды и человека.

 

Так и сегодня любой из нас, обладающий глубокими нестандартными, опасными знаниями и умениями, находится под подозрением – откуда такое ведаешь?

Это, в первую очередь, боязнь конкуренции. Боязнь, что колдуны и ведьмы возьмут власть над остальным миром!

Не могу понять, почему этого еще не случилось?

Вы, шеф, порой бесстрашно путешествуете в их мире и, наверняка, знаете ответ на этот вопрос.

Поделитесь со мной и читателями?

 

 

На Украине десятки, а может и сотни Лысых гор, где ведьмы собираются на шабаш, для совокупления с демонами в виде мужчин.

Потому и любить они умеют, как мало где!

И у Запорожских, и у Киевских, и конечно Конотопских ведьм одинаковые сила и права.

Это сегодня все знают, что для ведьмы превратить в вурдалака почти любого мужика – пара пустяков.

 

Прирожденных ведьм больше. У них способности передаются и насылаются от родителей, бабушек и дедов, или заговариваются еще в материнской утробе. Потом дальше сами доучиваются или проходят школу у любящих мам и бабушек.

Приобретенным навыкам можно научиться только у другой – старшей нечисти. Ученые ведьмы злее и опаснее.

(Так всегда хуже врагов вчерашние свои по религии, общине, роду, партии и прочим сильным связям – все эти ренегаты, полицаи, нахтигали, старосты и выкресты).

Конец обучения и путевку в жизнь ведьмы получают на шабаше в новолуние, полнолуние, на Ивана Купала и в недели перед большими праздниками.

Любят они также молодой и стареющий месяц, мужчин в любом возрасте, и чертей в них.

Только ведьмы знают, кто и зачем иногда ворует месяц, что с ним творится, пока его никто не видит.

Одни лишь эти волшебницы рыжие, чернявые и беленькие, а также звезды и их друзья черти невидимо для людей танцуют в пустом небе.

И потом их опять на шабаш тянет, как на встречи с тайным любовником, старым и красивым. Нет такой силы, чтобы остановить этот неистовый полет колдуний.

 

Те, которые оставляют перед полетом свои тела, могут назад в них не попасть, если развернуть тело так, чтобы поменять местами голову и ноги.

Тогда кончится на время земная жизнь ведьмы, но будет всегда искать она себе другое тело, пока не найдет его.

 

Потому и не преследовали их так на Украине, как в Европе, Руси и на Востоке, что тогда почти не осталось бы здесь живых женщин.

Не напрасно дела их и полеты так ярко и с любовью описали великие выходцы с Украины – Гоголь и Булгаков.

 

Сильно мстят эти колдуньи за обиды на земле.

Зато охотно помогают, когда к ним правильно обращаются за помощью.

Разные они. Не хуже и не лучше других, оттого что ведают магию, только красивее, если присмотреться, и любимее, если притерпеться.

 

Глава 26

ВСТРЕЧИ С СЕКСУАЛЬНО-ВЛАСТНЫМИ СИМВОЛАМИ ЭПОХИ

 

Хранитель

 

Я отдохнул около часа, привел в порядок одежду и умылся. В осколке зеркала возле умывальника отражалось почти незнакомое, достаточно усталое лицо с неожиданно веселой ухмылкой.

В дверь постучал вестовой и сказал, что через два часа я с командиром еду на переговоры к Махно по ее приказу.

Оставалось свободное время, можно было рассмотреть город.

Захотелось прогуляться по старой, еще не перестроенной площади Свободы.

Через дорогу, на месте будущего памятника Железному Феликсу, еще в неприкосновенности стоял квартал, какой теперь можно увидеть только на полотнах Шагала.

Мне даже подумалось, что люди, с которыми я здесь изредка встречаюсь, и есть живые летающие персонажи с его картин, настолько они не придуманы.

На улицах почти никого не было. Я не знаю, как это получалось, но даже собаки не лаяли во дворах (я обратил на это внимание еще во время ночных своих экспедиций).

Ставни практически везде в жилых домах закрыты, несмотря на дневное время.

У входа в Народный дом стоят тумбы, оклеенные афишами и прокламациями. Возле них кучки вооруженной молодежи.

Афиша оповещает, что фильма переносится на вечер, а сейчас проходит выступление комиссара Заднепровской дивизии Александры Коллонтай по организации в уезде комсомола и новых семейных отношений.

Тут же крупно основные тезисы – “Трудящиеся любят друг друга исходя из классовых позиций. Соитие и даже брак с представителем враждебных классов – омерзительнее скотоложства!

Девушка просто обязана отдаваться революционным товарищам, а детей, которые могут от этого родиться, кормит и воспитывает государство”.

– “Семья отмирает, она не нужна ни государству, ни людям. На месте эгоистической замкнутой ячейки вырастет большая всемирная трудовая семья…”

– “Необходимо, чтобы коллектив радостнее, сильнее привлекал к себе, чем любовный партнер…”

Рядом другие прокламации. – “Обращение Екатеринославского губернского Совета”, с текстом: “Волк надел шкуру овцы, чтобы обмануть нас и посадить на нашу шею помещика и царя, чтобы облегчить черное дело Деникина, чтобы забрать у нас кровью добытую землю.

Мы выгнали немцев из нашей страны, мы выгоним и всякую сволочь, хотя бы она называлась Григорьевым…”

Рядом со мной с увлечением читала все эти революционные откровения очень милая юная пухленькая девушка и поглядывала в сторону выхода из будущего кинотеатра.

Распахнулись дубовые с бронзовыми ручками двери Народного Дома, и оттуда повалила толпа.

Впереди шел сам бородатый и дородный командир Заднепровской дивизии Павел Дыбенко, окруженный ординарцами-охранниками, облаками спиртного и власти.

На боку у него болтался в деревянной кобуре маузер с серебряными накладками на рукояти, с тем же рисунком и орнаментом, что и у меня в музее.

 

 

На ленте с гравировкой одним неграмотным словом написано “напамят” и серп с молотом в центре звезды, вписанной в двойной круг!

Имен не было видно, их скрывала деревянная кобура. Но я-то знал, что там два имени “Шура” (это Коллонтай) и “Валя” (это Стафилевская).

Обе они одновременно были его названными женами, совсем по теории “стакана воды”. Но на практике Шура невероятно страдала от постоянной ревности. (Всем проповедникам не помешало бы регулярно получать на практике, то к чему они призывают и учат своих прихожан).

Значит, надпись уже существовала к этому времени! Возможно, только даты его Гражданской войны он проставил на накладках позже.

Сзади, в нескольких шагах, шла окруженная молодыми людьми, наставляя их на истинный путь, легендарная разрушительница старой семьи Александра Коллонтай, прославленная чайка революции, гуру новых сексуальных отношений и морали, почти не стареющая красавица, в соболях.

Ее походке современные мне модели могут сколько угодно завидовать, но все равно, такой сексуальной свободы в движении им нипочем не достичь!

Я вспомнил, что это она возглавляла шествия многотысячных обнаженных толп мужчин и женщин Питера, Берлина и других городов Европы, с плакатами “Долой стыд”. За ней люди шли совсем как за Крысоловом, уводящим детей. Ясно, что за ней обнаженной и сейчас побегут все, особенно мужчины.

У сексуальности нет возраста. Только загадка.

Мне было слышно, как Коллонтай говорила низким волнующим голосом: “Почему в той глупой и древней религии прелюбодеяние вошло в список смертных грехов? Они жадно и буржуазно не хотели делиться с товарищами самым насущным! Мы – большевики - относимся к этому, как к помощи жаждущему – выпей стакан воды, утоли жажду и спасай мир дальше! Ни у кого нет собственности на партнера! Все принадлежат всем!” – они прошли дальше.

И Дыбенко, и Коллонтай, и ординарцы гордо и деловито отдавали честь в ответ на приветственные взмахи и крики немногочисленных зевак, встречающих их на площади.

К Дыбенко подошел молодой военный. С трудом я узнал знакомого только по фотографиям, висевшим в клубе его имени, Василия Дробязко. (По-моему, его убьют этим летом.)

Подошедший спросил: “Товарищ комдив, а почему анархисту батьке Махно дали орден Красного знамени?”

– “Чтобы он и дальше сливался в страстном объятии с Рабоче-крестьянской Красной Армией, раз.

За личную безграничную храбрость и отвагу – все помнят, как он невестой переоделся и во главе свадьбы белых из деревни выбил, и другие его подвиги – это два.

И кадровая политика наших великих вождей товарищей Ленина и Троцкого – это три.

Понятно?” – Голос Дыбенко во время ответа повышался, почти доходя до крика. Он жестикулировал, как на трибуне. По простому, спокойным человеческим голосом, в этом времени почти никто не разговаривал.

В моем времени многие выступающие на политических теле шоу ведут себя так же напористо, постоянно желая уничтожить оппонента. Неужели и там дело катится к повторению безумия новой гражданской войны? Какие же они придурки, не ведающие, что творят!

 

– “Так точно!” Дробязко отдал честь, неуклюже развернулся и отошел.

Дыбенко внезапно подошел к девушке, уже не читавшей объявления рядом со мной, и быстро спросил ее, как давнюю знакомую: “Придешь через часик к черному входу в управу? Тебя ко мне проводят. Смотри, чего я тут для тебя нашел!” Он протянул ей и раскрыл в своих руках лакированную коробочку с гарнитуром роскошных золотых украшений, усыпанных крупнейшими изумрудами.

Тут же к нам направилась напряженная Коллонтай, моментально встревоженная фактом близкого присутствия возле Дыбенко одинокой юной особы другого пола.

Девушка рванулась в сторону, а Дыбенко, адресуя разговор будто бы мне: “Получите поручение, доставьте в штаб. Пусть передадут мне, когда вернусь!” Он сунул в мою руку коробку и радостно встретил Коллонтай.

Они прошли дальше.

Я сунул врученное нежданно-негаданно сокровище к себе в карман, как будто так и надо. Дыбенко даже не обернулся.

Интересно, может быть, он принял меня за какого-то своего контрразведчика из-за полевой фуражки без знаков различия?

Скорее всего, ему наплевать на украшения, лишь бы избежать ревности Шуры, а я просто подвернулся под руку.

Украшения – мой незаслуженный трофей! Вот только от подобного дара небес мне может очень не поздоровиться, быстрее бы его куда-то спрятать, желательно вместе с собой.

Приблизилась четверка молодых нагловатых пьяненьких пролетариев с красными бантами и рожами, обсуждавших проблему: “Почему эта сучка Варька дает только бугаю Петьке?

– По докладу товарища Коллонтай получается, что не имеет права отказывать остальному рабочему классу!

– Пошли ее поимеем, сучку гордую, пока Петька на смене.

– Давайте еще несколько человек возьмем, нам легче будет справиться потом с Петрухой, если возбухать вздумает.

– Теперь все бабы и девки наши общие будут – пролетарская собственность!”

Они свистнули еще одной группе юнцов и все вместе радостно возбужденные поспешили исполнять свой замысел и новые заветы вождей.

Я глянул в сторону Дунькиного сада, куда удалился Дыбенко с сопровождением. Вовремя. Он как раз указывал на меня тройке красноармейцев с винтовками и что-то говорил. Коллонтай рядом с ним уже не было.

Может, просто давал команду отобрать драгоценности, но могли и задержать как нежелательного свидетеля, с которым обычно разговор очень короткий.

Пора было возвращаться восвояси, что я и сделал. Прячась за тумбу, выхватив в правую руку под пиджаком оружие, я сунул ладонь с револьвером в правый карман брюк и нырнул в переулки старого города.

Ребенком и немного студентом, пока здесь все не снесли, я знал каждый дом и поворот – они почти не изменились, поэтому легко прошел квартал насквозь, сменив направление несколько раз. Почти обогнул здание Азово-Донского банка с примыкающим лабиринтом. Преследователи что-то кричали и стреляли в воздух, но меня сразу потеряли.

Но нет, один из них старательно топает за мной по узкому извилистому проходу, даже слышно как он царапает винтовкой то о стену, то о заборчик, и что-то пьяное бормочет, усердствуя: “Стой, падла буржуйская! Я тебе сейчас…”

Он, кажется, обидел меня?

Прячусь за углом дощатой туалетной будки, вырываю винтовку, ударяя его локоть об угол полуразрушенного деревянного строения. Пьяный преследователь взвизгивает от боли и приседает, поскуливая, перед открытой дверью.

Я сразу бросаю его оружие в широкое грязное, измученное революционным бардаком огромное очко клозета и ударом ноги отправляю туда же владельца – пусть ищет казенное оружие, чтобы не сильно попало от начальства.

Представляя, как он будет выглядеть и благоухать, отчитываясь за упущенного меня, закрываю за ним дверь на защелку и быстро выхожу на улицу.

Надеюсь, он выплывет.

Но возможно, я испортил ему карьеру. Над воняющим говнюком все и всегда теперь будут потешаться и никогда уже не доверят даже малейшую командную должность.

Перехожу Соборную улицу шагом уверенного в себе человека и размышляю обо всем увиденном и услышанном.

 

Маруся вышла в своей дневной форме – черная черкеска, белая кубанка и вся увешанная оружием. Она взмахом руки позвала меня к себе в пролетку.

Двое ординарцев вскочили на подножки.

Следом за нами рванулась еще одна рессорная повозка с телохранителями, вооруженными дополнительно ручным пулеметом. Усатенький правый смотрел на меня не отрываясь, злобно и подозрительно. Жалует царь, да не жалует псарь?

В дом Лящинских мы с ней вошли вдвоем. В вестибюле она махнула мне рукой – “задержись, жди здесь”, и сама неторопливо стала подниматься по парадной лестнице.

Не раздумывая долго, я помчался по уже знакомому мне ходу в комнату горничной, стараясь не шуметь, “на носочках”.

Интересно, что голоса Махно и Маруси были в одной тональности – высокий для мужчины у Батьки и низкий для женщины у нее. Они спорили.

– “Батька, пойми, что это бл…дство никогда не кончится, если мы сами с тобой его не прервем! Все они законченные властолюбцы!

Они будут паразитировать одинаково, что белые, что красные.

Для них главное - иерархия и их местечко во власти!

С их верхушкой я берусь покончить раз и навсегда. Дайте денег, тысяч семьсот, на организацию терактов.

У меня хватает своих людей, чтобы одновременно покончить с Лениным и Троцким в Москве, с Раковским и Пятаковым на Украине, с Деникиным и Врангелем на Кубани и в Крыму.

Когда главарей уберем, мелочь растворится и стихнет. С ней справимся легко!”

– “Давай сделаем так - отвечал голос Махно. – Громко поссоримся для народных ушей, как будто я тебя не поддерживаю”.

Я тихо скатился в вестибюль, где уже сновала охрана, штабисты и простые бойцы.

Туда же по лестнице, со “спором” и криком друг на дружку, спускались Батька и Маруся.

– “…Денег на просвещение народа не хватает. Половина библиотек, открытых в царское время, стоят закрытыми!

Я не думаю, что одномоментное уничтожение красных и белых вождей хоть как-то улучшит положение трудового народа! Не дам денег!”

– “Те деньги, что я раньше добывала, я отдавала на нужды анархической революции без счета! Раздавала народу! Не дадите – сами возьмем силой! Найдем у кого!”

– “Вы мне надоели! Сто тысяч вам на разъезды хватит! И все! Я не позволю транжирить народные деньги. Чтобы я вас здесь больше не видел!”

Махно остановился, а Маруся прыжками слетела вниз, ругаясь по-французски – “Мерде!” Вслед за ней полетел увесистый мешочек с выглядывающими пачками денег.

Марусин ординарец его подхватил и все мы, ее команда, выскочили на улицу к пролеткам.

Скандал видели и слышали десятки глаз и ушей. То, о чем они говорили в тишине, знал я один.

По возвращению Маруся завела меня к себе в комнаты и тщательно срисовала и записала описание подхода к спрятанным по ее поручению ценностям.

Несколько раз повторила запись и схемы подходов и сожгла бумажки.

– “Ты не боишься забыть детали?” – вырвалось у меня.

Она нахмурила брови: “Я никогда и ничего не боюсь! – ее глаза опять сузились и превратились во взгляд пантеры перед броском – и ни-че-го не забываю!

И ни-ко-му!” – отчеканила она последнее слово.

Это у тебя, наверное, память ненадежный орган. Она подводит тебя больше, чем твой член?

Глядя в ее чуть подергивающиеся от напряжения губы и глаза, я поразился мгновенным изменениям в ней.

– “Маруся, какая ты непосредственная! – и пошутил с рифмой: В тебе меняется мгновенно, взгляд с нежного на очень гневный!

– Импровизация только для тебя”.

Бесовская гримаса исчезла.

Маруся моментально похорошела. Ее глаза уже смотрели на меня почти с нежностью.

– “Уходи, покуда цел”. – Она сказала это тихо.

И я тут же воспользовался этим заманчивым предложением.

 

 

Глава 27

ЧТО ДАЛЬШЕ?

 

Хранитель

 

Ко мне в комнату без стука вошел вестовой с приказом явиться к Батьке, подписать документы обмена пулеметов на патроны.

Официально Маруся после решения второго суда не могла занимать командных постов на советской территории.

В это время войска Махно еще входили в состав Заднепровской дивизии РККА.

Поэтому Нестор Иванович создал особый агитационный отдел для Маруси и ее людей, которые в реальности оставались самостоятельной боевой террористическо-разведывательной единицей и подчинялись только ее приказам.

Я опять подошел к Марусе и попросил разрешения еще раз явиться к Махно.

– “А вернешься, Седой? Смотри, я измен не прощаю – ни в бою, ни в постели!”

– “Маруся, вряд ли Нестор Иванович затащит меня в постель, хотя для разведки он, порой, переодевается в женское и, даже, подвенечное платье – пошутил я. – Скорее Лев Задов пригласит посидеть в какой-нибудь свой застенок.

Но ты же заступишься? Начальству, ему всегда виднее, кого спасать”. – Я изобразил полную смиренность.

Маруся отпустила меня движением руки, достойным императрицы.

Иногда она выглядела очень женственно, порой казалась испитой курсисткой или молодым властным мужчиной.

Она сама выбирала эти маски, или ее так меняло окружение и обстоятельства?

Полтора квартала я прошел по пустынной улице.

Охрана перед входом уже узнавала меня и пропустила простым кивком.

Махно сидел за большим круглым столом в той же комнате, что и обычно.

Я положил перед ним план места клада с его ценностями, спрятанного мной в тупичке лабиринта между Соборной и Александровской улицами.

Нарисовал я его на обрывке бумаги химическим карандашом.

Нестор Иванович несколько раз отводил от него свой взгляд, потом по памяти воспроизвел на обратной стороне листочка, и тут же сжег его.

Одни и те же уроки конспирации были у них с Марусей в жестокой школе жизни, которая воспитывала и подбирала вождей анархистам.

 

Лично мне очень жаль, что нигде (кроме, разве что, короткого периода освоения территорий в США, а также в казачьих и пиратских поселениях) не получался длительным и удачным эксперимент подлинного самоорганизованного безвластного вооруженного общества. Африканские и азиатские нынешние – это просто возврат в рабство.

В наше время с помощью нехитрых, примитивных псевдодемократических манипуляций к власти прорываются в основном пигмеи, мгновенно низводящие остальных жителей страны до ранга полукрепостных, подкармливаемых отравленными пайками еды и зрелищ.

Они ловко выстраивают сложнейшую иерархию надзирателей над надзирателями, строят общество пауков в террариумах и ничему не учатся у истории.

Правят бал как обычные, так и государственные криминальные структуры.

Только не надо думать, что это какие-то пришельцы с других планет такие испорченные и нам, бедненьким, всю малину коверкают, а вот мы, теснящиеся на нижних уровнях пирамиды и пока еще не дорвавшиеся до вкусных кусочков пирога, лучше наших младших и старших надсмотрщиков.

Просто мы еще не сумели прорваться наверх. Но полностью поддерживаем их систему отбора, а все это дерьмо есть наш и только наш добровольный выбор.

А вот когда повезет нам, то мы быстро покажем свои когти. У большинства из нас такая же примитивная программа и карма.

Наши проблемы кроются в середине нас самих.

Чем больше несвободы внутри каждого из нас, тем античеловечнее воспроизводимое нами общество.

 

Отвлекся я что-то в свое прошлое, которое является будущим для несчастных участников этой беспредельной гражданской бойни.

Усилием воли возвращаюсь в действительность. Рядом Махно предлагает уходить с его отрядами.

– “Маруся со своими людьми скоро исчезнет на какое-то время. Тебе с ней не по пути. Мы все тут смертники и никто не знает своего конца.

Но только мы сами можем построить подлинно свободное общество без любой диктатуры! Надо только успеть уничтожить всех буржуев! Жду твоего перехода к нам.

Мы скоро уходим.

Можешь оставаться пока на месте, которое укажешь. Мы найдем в нужный момент. От нас не спрятаться. Пока иди”.

Махно встал и, неожиданно, как мне показалось, очень искренне, слегка обнял меня обеими руками за плечи.

Мы расстались. Я не стал его разубеждать, что неравенство неистребимо. Он очень умный человек и скоро сам дойдет до этого поворотами своей, такой сложной судьбы.

 

Почему ни он, ни Маруся так до сих пор и не воспользовались своими кладами? Не позволила обстановка?

Еще не пришло время?

Для кого и как долго я должен их хранить? Кому передать тайну?

У меня нет пока ответов на эти вопросы, которые я задаю себе постоянно после этого путешествия.

Знаю, что, зарытый нами над кладами охранник бережет их очень надежно. Наверное, поэтому даже никто из моих соседей и предшественников ни разу не посягали на этот рассыпающийся от старости сарай.

Давно уже снесли мою любимую пристройку вместе с домиком, а сарайчик там взял и остался, только приткнулся к другому строению.

Его не замечали даже когда у меня делали обыск напористые ребята из конторы. А уж их в те годы нельзя было упрекнуть в непрофессионализме, как сегодняшних дезорганизованных коллег из органов.

Необдуманно я там прятал перепечатанные запретные книги от предстоящего обыска, а забрать назад так и не смог – поленница обвалилась. Все думал - потом. Но потом самиздат не стал нужен.

Я сам не очень любил бывать в середине и большую часть дров хранил в поленницах снаружи сбоку. И никак не мог себя заставить сделать уборку внутри.

Был благодарен не столько сараю за найденное в нем великолепное ружье, сколько тому растяпе, который его там припрятал и забыл. И даже не подозревал, что на самом деле это я сам.

А пляшущие огоньки, которые частенько видел внутри своего сарая, я связывал с избытком воображения и спиртного.

После сноса большинства старых зданий и ухода моих родителей, постепенно слабеет моя связь с этим мистическим, когда-то главным районом моей жизни.

Пришла ли пора находить клад или необходимо давать ему другую жизнь и судьбу в моем основном времени?

Интересно, что раньше, всю сознательную жизнь, ко мне прилипали только книги, оружие и женщины. Я находил их в любых, даже невозможных ситуациях, скорее они сами находили меня.

А деньги и, особенно, драгоценности не задерживались.

Только сейчас, когда меня очень заинтересовали клады, эти субстанции стали мне доступны и даже порой подвластны.

Так всегда, мы можем получить только то, чего по-настоящему, сильно захотим и будем изо всех сил добиваться.

 

Глава 28

ПРОЩАНИЕ

 

Хранитель

 

Внутри дома Редигера шла какая-то подготовительная работа. Анархисты переодевались, перевооружались, делились на группки. Все были заняты.

Только я уже никого не интересовал, даже пленивших и допрашивавших меня в начале моего путешествия боевиков, несомненно, меня узнавших.

Очевидно, пока им не поступало никаких команд по моему поводу.

Процесс самоснабжения бойцов одеждой и оружием шел сам по себе и тоже во мне не нуждался, да я ничего в нем и не смыслил. Просто, я немного оказался полезен им на каком-то этапе, но это время прошло.

Я радовался своей временной свободе. Хотелось отдохнуть, и я сидя вздремнул на своей кровати. Спалось недолго.

Когда я вскорости проснулся, сразу попробовал выйти в коридор. Там, уже у моей двери, стоял часовой. На мое удивление, им оказался уже арестовывавший меня маленький придурок (по определению Наташи-Аллы).

“Не велено беспокоить и выпускать!” – он опять торжествовал надо мной, так как оказался моим постоянным тюремщиком. Но при этом говорил, скорее, подобострастно.

– “Ты патроны к винтовке получил? Иди еще принеси мне к нагану пару десятков”. – Я сказал ему это повелительно, и он не посмел ослушаться. А сам, не закрывая двери, демонстративно подошел к умывальнику и, сунув под него голову, начал умываться, громко фыркая.

Вытирая остатки своих коротких седых волос, я подошел к своему окну посмотреть и запомнить со своего второго этажа на снесенную, к сожалению, в мое время живописную застройку, сейчас безлюдную.

Что-то насторожило в ставшем уже привычном виде.

В торцевом чердачном окне, прямо напротив нашего дома, торчал наведенный на вход нашего дома пулеметный ствол. Всего метров пятьдесят.

Я открыл окно и перегнулся через подоконник – внизу строился Марусин отряд, значит, она вот-вот к ним выйдет.

Тут же захлопнул створки, пока меня не засекли пулеметчики.

Мне стало жаль женщины, доставившей мне столько удовольствия совсем недавно. (Хотя эта жалость, может быть, и не так гуманна по отношению к остальному человечеству).

С криком: “Маруся, стой! Нельзя! Не выходи!” – я скатился по лестнице.

Маруся с ординарцами и охраной развернулись ко мне и задержались у выхода, отреагировав на мой вопль. – “Ты получишь мои указания, Седой” – начала она повелительно, но я прервал ее: “Засада! На тебя! Напротив! Пулемет!” – Рукой я показывал на лестницу на второй этаж.

Мы все рванулись наверх ко мне в комнату. Я показал на ствол в чердачном окне напротив.

Пока мы соображали что делать, в комнату вкатился мой охранник со словами: “А к нагану ни у кого патронов нету” - и опешил, увидев всех нас вместе.

Маруся отреагировала мгновенно: “Снять шинель, болван!” С этими словами она уже сбрасывала с себя черкеску и папаху, предварительно сняв оружие.

Переодев хлопающего глазами вечного часового в свой наряд, она скомандовала ординарцам: “Его вперед, и на выход. В случае стрельбы - назад в подъезд!”

Двум матросам-охранникам с ручным пулеметом негромкая команда: “К окну. К бою!”

Мне жестом показала на ручку одной створки, а сама взялась за рукоять второй половинки окна. Во второй руке у каждого из нас по нагану.

Напряжение звенело в ушах.

Все произошло мгновенно!

Внизу открылась дверь. С чердака ударил пулемет.

Мы рванули створки. Наш усатый длиннорукий матросик стрелял из пулемета без упора, но точно. Мы с Марусей тоже выпалили в окошко из своих револьверов по полному барабану.

Пулемет напротив нас захлебнулся и его ствол задрался вверх.

Мы все бросились вниз к выходу.

На крыльце лежали мой бывший охранник и ординарцы, неудачно для себя и удачно для Маруси сыгравшие роль приманки.

Люди из отряда с винтовками в руках мечутся в панике с криками: “Марусю убили!”

Появление полуодетой Маруси и ее твердый командный голос тут же приводит всех в чувство.

Охрана мгновенно одевает на нее уже снятую с убитого продырявленную черкеску, почти без крови, и ее же папаху.

Несколько человек по ее команде мчатся через дорогу, скрываются в доме, сбрасывают с чердака два трупа в полувоенной форме и волокут их к нам вместе с пулеметом.

С подрагивающих губ Маруси срывается: “Похоже, красные, от Дыбенко. С Махно у них не получилось, так меня захотели достать, – и, обернувшись к Черняку, бросает команду: Седого не трогать. Отменяю приказ шлепнуть его. Понял?

– И тут же она развернулась ко мне со словами: Что ж, не всегда мужчина – бесполезное животное!

Поквитались мы с тобой. Ты меня спас, и я тебя пощадила, хотя ты много лишнего знаешь. Давно от меня такого гуманизма не видывали. Смотри, не заставляй меня пожалеть об этом!

– Отдайте ему Наташку” – эта команда уже опять к Черняку, и тот быстро выводит из здания привычно для меня полуодетую девушку, но со связанными за спиной руками, отчего ее грудь выдается вперед и дразнит даже больше обычного.

Анархист ловко срезает кавказским кинжалом веревку и толкает ко мне уже полюбившуюся красавицу.

Одежду и оружие с погибших деловито сняли свободные бойцы, а трупы, оставшиеся в одном белье, придвинули к стене дома.

Маруся как будто неожиданно вспомнила что-то, ухмыльнулась и вынула из своего кармана запомнившийся мне красивый позолоченный ножик, сама сунула его мне в карман старенького пиджака, где уже лежал ее другой нож – венжер - и подмигнула без лишних слов.

Коноводы подвели лошадей бойцам, она запрыгнула в тачанку с охраной и Черняком, резко и громко свистнула, выхватила один револьвер и выстрелила вверх.

Салют нашему расставанию? Или встрече?

Отряд умчался.

Опять в это здание идти нам не хотелось.

Мы с Наташей побрели через дворы к месту моего недавнего заключения. Она терла свои затекшие руки, я поддерживал ее сзади за талию одной рукой, а второй массировал ей запястья.

Ее невероятное тело волновало меня даже от такого легкого прикосновения, несмотря на только что разыгравшуюся драму, стоившую жизни пяти человекам.

А нам жизнь опять подарили.

Сразу вспомнилась в этой связи и Маруся, вернее, какой веселой, яркой и бессовестной была наша общая короткая любовь.

Я на мгновение заскочил в свой сарайчик с несметными богатствами и увеличил их количество, сунув коробку украшений от Дыбенко под крышу чуть подальше от ружья, глубже.

Знаю, она вместе со всеми остальными сокровищами моего сарая благополучно прячется там по сей день.

(Может быть, попробовать использовать красавцы-изумруды в своих новых работах авторского оружия, если вернусь целым в свою последнюю жизнь?)

Мы с Наташей-Аллой бросились друг к другу, едва войдя в мою два раза бывшую комнатку.

Срывая одежды, мы что-то пытались сказать, но губы, руки и все остальное были слишком заняты.

Это было полное слияние. Мы перепутались, и я совсем не понимал, где заканчиваюсь я и где начинается она.

Образовалось одно новое, еще малоизвестное науке живое существо, с неизвестным сроком жизни в этом безумном, непрерывно убивающем мире!

Я физически ощутил, может быть впервые в жизни, себя одновременно и собой и ею, и как оторвавшаяся от меня энергия, оставаясь мною, прошла вглубь нее всепроникающим ливнем. Как ее всю потрясло встречными, ловящими меня волнами.

Какая-то новая жизнь мгновенно соединила нас ударом божественной молнии…

Долгое, ни с чем не сравнимое блаженство!

Это длилось, пока мы одновременно не прошептали пароль миллионов влюбленных: “Мне никогда еще не было так хорошо”.

Когда силы покинули нас, мы все равно не распускали переплетения рук, губ, тел.

Мы оба понимали, что все скоро закончится, и мы никогда больше не увидим друг друга, нас необратимо разметет ураганом времени.

Мы расставались, сливаясь в одном существе в последний раз.

Нас соединила одна и та же короткая опасная ситуация, почти авантюра, и мы уже не успеем ни надоесть друг дружке, ни разочароваться.

Мужчина по настоящему добился женщины не тогда, когда проник в нее один раз, а когда постоянно спит с ней только он один!

Правда, не исключен вариант, что нам удастся умереть вместе, так и не прожив долгую общую жизнь.

Кстати, о долгой жизни. Скорее всего, и от Махно или его службы безопасности, и от Дыбенко уже должна поступить, аналогичная Марусиной, команда по моему устранению.

Не мешает хотя бы закрыть дверь, но для этого необходимо разъединиться. Нет, еще просто невозможно расстаться ни на секунду.

Хотя почему же? Какие-то люди с оружием в руках уже расшвыривают нас в разные стороны, приговаривая: “Вот хорошо, что вы сами разделись, и нам не надо будет тратить время перед расстрелом”.

Что ж – не удастся Кащею над златом чахнуть?

Я с кривой улыбкой натягиваю трусы и выхватываю рукой из кармана брюк мобильник, а в другую руку беру пиджак, пытаясь накрыть Наташу.

Я еще так и не успел спросить ее, из какого конкретно она времени? Куда, в какое будущее отнесет она мой след?

У меня уже “стрекочут кузнечики” в висках. По улыбке Аллы я понимаю, что нас обоих сейчас выбросит из этого времени, успеваю шепотом крикнуть: “Прощай”, и слышу ее аналогичный шепот.

Она исчезает первой. Я вижу обезумевшие глаза преследователей и тоже улетаю в свое время.

Может быть, наши улыбки задержатся у них там, в воображении немного опоздавших убийц, наподобие аналогичной ухмылки Чеширского кота.

Когда в следующий раз пересекусь в своих путешествиях с Хранителем Льюисом Кэрроллом, надо будет обсудить, аналогичной ли была ситуация с его Чеширским котом?

Раздетый, с мобильником в одной руке и пиджаком в другой, я стою возле моего бывшего дома, вернее, пристройки. Она заперта. Ставни закрыты.

Но сарай на месте. Он опять выручит меня – не сомневаюсь.

Действительно, среди хлама я нахожу старую и очень рваную одежду, в которой буду похож на бомжа. Что ж, для маскировки

так даже лучше.

 

БОМЖи. Мне всегда безумно жаль этих людей. Неважно, сами они виноваты в своем падении, или близкие, а может быть, недруги довели их до потери человеческого облика – но они были людьми. И возможно стали бы опять, помоги им люди или их славная держава.

Только наше нынешнее государство ни за кого не собирается заступаться.

Хуже того, оно в лице своих бесчисленных чиновников непрестанно нарушает писанные и не очень законы, но при этом редко кого из правящих верхов и низов накажут, даже не пожурят за нарушения, превышения, бездействие и прочие прегрешения властей разных калибров.

Вот только попробуй нарушить что-то обыкновенный индивид. И он тут же обязательно получит по полной, но в соответствии с законами державы, если не откупится, конечно.

Хотя чаще всего отвечают как раз вообще ничего не нарушавшие люди.

Тюрьмы набиты напрасно осужденными, часто самооговорившими себя под пытками или давлением людьми.

Преступниками назначают.

Суды не выносят оправдательных приговоров, даже когда им абсолютно ясна невинность оговоренного следствием человека.

Якобы государственные, а фактически ведомственные и собственные интересы, для правоохранителей всегда важнее, чем чьи-то несправедливо сломанные судьбы, потерянное в тюрьме здоровье и униженное достоинство!

Наш стремительный полет из Азиопы в мир элементарной порядочности продолжается вечно.

Что ж, зато пока в нашем обычном времени убивают меньше, чем во время Гражданской войны…

 

Еще никогда, возвращаясь из путешествий по времени, я не был так потрясен и запутан.

Чем ближе времена, тем сильнее кровоточат раны? Тем больнее разлуки.

Прошлое невероятно противоречиво.

Я случайно узнал, что будущее (хотя бы ближайшее) у нас есть. Гостья из него подарила мне не только спасение, но еще и веселые приключения, от которых не так просто оправиться.

Моя миссия в это прошлое не завершена – сегодня я так и не понимаю, что мне делать с этим знанием о кладах и своими воспоминаниями?

Страшно, что зерна несправедливости, обильно посеянные в Первой мировой и Гражданской войнах, скоро дадут всходы.

Большевики удачнее других политиков вскочили на волну народного гнева и прокатились на ней в свое светлое завтра длиной в семьдесят лет.

Это время неоднозначно. Было все – невероятные усилия униженных народов, репрессии, кровавая война с фашизмом, которому сами помогли прийти к власти. Общая победа.

Снова репрессии.

Полеты в космос и нищета.

Попытки узнать хоть немного свою историю исключались, наглая ложь прошлого сменялась откровенным враньем циничного настоящего. Это у нас.

 

Но звериные инстинкты выплеснулись во всем мире. С человеческой психики сорван налет культуры.

Фашизм, нацизм, коммунизм, сталинизм, маоизм, красные кхмеры, религиозные фанатики - все они, порожденные агрессией испорченного бездуховного разума, создавали свой адский рай для вождей с разгулом комплексов, страстей, псевдовеликих учений и культом земных властителей.

Миром надолго, а может быть и навсегда, стали править национальный, коммунистический или религиозный экстремизм.

Миллионы человеческих жизней уничтожались по произволу, просто так – без всякого оправдания, или, в лучшем случае, прикрываясь иллюзорными идеями.

Параноидально-припадочным был наш страшный и недавний двадцатый век, по сравнению с которым меркнут инквизиция и остальные славные ужасы средневековья.

А будет еще хуже…

Но это уже из другой части книги.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть вторая

ПУТЬ К ПРЕДКАМ

 

Глава 1

ФИЛЬТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ

 

Хранитель

 

Меня выбросило не туда, куда мне необходимо – совсем не в мое родное время. Возможно, так произвольно суммировались наши, с полюбившейся мне ведьмой, усилия полета, или мы увлеклись лицезрением реакции обалдевших преследователей, и я неудачно управлял своим скольжением.

Интересно, неужели я уже никогда не увижу эту необыкновенную женщину, и буду искать ее в каждой из встреченных мною на выбранном пути?

 

Когда рассвело, я понял, что с городом случилось что-то непоправимое. На всех окнах наклеены полоски бумаги в виде буквы Х. В некоторых рамах нет стекол, проемы забиты фанерой, досками и тряпьем.

Настороженно иду по своему (в прошлом и в будущем) запущенному извилистому двору.

Никого. Нигде не пробивается свет. Почти тишина. Только где-то далеко, в стороне плотины, ворчит шум взрывов. Канонада?

Меня задержали на главной улице сразу после выхода из арки дома Редигера. Левая сторона соседнего двухэтажного дома была уничтожена, очевидно, взрывом бомбы (сейчас на этом месте встроен нелепый тоскливый одноэтажный домик, превращенный в магазинчик).

Обычный сержант из воинского патруля Советской армии в полевой форме времен Отечественной войны потребовал лениво: “Есть пропуск хождения в комендантский час? Ты что, контуженный?”

Оба сонных бойца – рядовой и сержант во главе с молоденьким лейтенантом, вооруженные ППШ, немного обрадовались моему невнятному мычанию и, даже не обыскав небритого, усталого немого человека, одетого в рваную одежду, сразу повели вниз, по направлению к Дубовой роще.

Мы прошли мимо заполненной виселицы, на четырех повешенных, с табличками – “изменник Родины”, напротив кинотеатра, а ниже его повернули направо. Там они втолкнули меня во двор бывшего (или будущего все-таки?) пункта отправки призывников Жовтневого военкомата.

За охраняемыми воротами во дворе было немало таких же, как и я людей, задержанных без документов.

Мне пояснили, что здесь фильтрационный лагерь, где ищут всех сотрудничавших с оккупантами, дезертиров, полицаев, диверсантов и шпионов. А лагеря для военнопленных немцев, мадьяр и уже выявленных полицаев с прочими пособниками находятся чуть ниже нас – в Дубовой роще.

Немцев водят на работы по восстановлению города и заводов, рано утром туда и поздно вечером назад, мимо нас.

А нашего брата на допросы и очные ставки вызывают больше днем, но и ночью бывает. Бьют сильно, сразу, как только почуют брехню. Могут тут же и пристрелить.

Тех, которые не очень подозрительны начальству, тоже водят иногда на городские работы, но не всех и не часто – органам с нами желательно было бы разобраться побыстрее.

На ночь всех загоняют в дощатый холодный барак, где спят вповалку, прижавшись к соседям для тепла, а на день выгоняют.

Кормежка у нас два раза в день, скоро завтрак из каши, куска хлеба и кипятка, называемого чаем.

Все это словоохотливо рассказывал приставший ко мне в движении нервный человек, назвавший себя – Иван Водяниктов, коротко стриженный, плотный, чуть выше среднего роста, с какими-то длинными руками и просветом между передними зубами, одетый в советскую гимнастерку с немецкими солдатскими сапогами и штанами.

Возраст собеседника был не совсем понятен мне, скорее всего лет пятьдесят пять, но он неплохо сохранился для этого трудного времени.

Чем-то он напомнил мне крысу, наверное, сованием везде носа?

Все время пытался разговорить меня. После каждой дозы информации следовал вопрос: “шо думаешь?” или “а ты откель?”, “может, знаешь?” и подобные.

Окружающие, встречаясь со мной глазами, тут же переводили взгляд на моего собеседника, очевидно пытаясь предупредить меня о чем-то.

Предупреждают, что он стукач – сообразил я. Наседка, так, кажется, называется у них?

Я оторвался от него, мыча и показывая пальцем, под предлогом посещения туалета, здания, наполовину стоящего на территории нашей зоны, а второй половиной выходящего за забор женского аналогичного лагеря, как мне объяснили чуть позже.

Мы с женщинами, из аналогичного лагеря рядом с нами, гадили в одну выгребную яму общего туалета. Надо подумать, может ли это помочь побегу или хотя бы обмену информации?

Вряд ли. Лучше поискать что-то более чистоплотное. И не стоит скакать из огня в полымя.

Рядом со мной пристроился пустить струйку рыжий парень в гражданской одежде. Несмотря на то, что рядом в многоочковом туалете больше никого не было, он тихо, еле слышно посоветовал мне:

“Ты, Серый, будь осторожнее, не оставайся рядом с этим козлом и не слушай его. Он сначала много рассказывает, и сам, в ответ, все расспрашивает. А человек после того или к куму попадает разоблаченный, или задушенным его находят.

Капитан, наш лагерный кум, почему-то разрешает ему отравлять на тот свет не очень виноватых людей, наверное, чтобы самому меньше работы было”.

Парень моментально исчез, едва закончив сообщение.

Интересно он меня назвал – Серый.

Небритый, коротко обросший и усталый, я действительно уже получил серебристо-серый налет на голове и лице.

Но здесь этим было не удивить. Люди выглядели ужасно. Седые, с выпавшими волосами, или неравномерно обросшие, у большинства впалые щеки и сутулые тела, усталая равнодушная походка, тусклый взгляд, направленный в землю, - все это присутствовало почти у каждого.

Я послушал совета и старался при приближении длиннорукого ко мне сразу сместиться к какой-нибудь компании лагерников.

Время от времени некоторых вызывали в кабинеты одноэтажного здания. Там шла напряженная работа над их ошибками.

Люди же не занятые во дворе образовывали группки и там они делились друг с другом разной страшной и неизвестной мне прежде информацией, но стихали сразу при появлении моего собеседника и еще двух или трех человек, явно ими разоблаченных, или же переводили разговор на женщин.

В основном, начинали тогда говорить о них – что все бабы нынче голодные из-за войны и всем дают, даже те, кто думает, что они не такие, быстро передумывают, если появляется любой мужик на пути.

Сейчас, когда город только освободили, хорошо бы попасть на восстановление заводов или Днепрогэса, там специалистам дают бронь, жилье и паек. И тогда все бабы – твои! А если в действующую армию направят, наверняка в штрафбат, так там, хотя бы, недолго мучиться.

А если ранят, то куда лучше? И что хуже – остаться без ноги или руки?

Как только Иван отошел к другой группе собеседников, тут же мужчина средних лет с нервным тиком сразу вспомнил, где его видел: “ Я тогда сапером был, при отступлении наших из Запорожья. Восемнадцатого августа сорок первого года мы заминировали мост Стрелецкого, ведущий с острова Хортица на правый берег.

(Для себя я отметил, что построенные после взорванных, уже в наше время, мосты носят имя другого профессора – Преображенского, спроектировавшего их заново после войны. А теперь рядом уже очень долго строят новые, пока безымянные).

– Но команду взрывать приостановили, – продолжил рассказчик. – На правый берег была послана команда НКВД под командованием капитана Леонова”.

(Я не сразу сообразил, что сейчас это его именем названа короткая улица, на углу которой стоит нынешний горотдел милиции, а раньше был горисполком, рядом с моим нынешним музеем. Оказывается, название не в честь космонавта).

“Как сейчас помню, наш командир их пробовал не пустить, но капитан НКВД для него побольше генерала будет.

Тот как взбеленится, орет, мол, действует по личному приказу самого наркома Берии Лаврентия Павловича, в котором прямо так и сказано: если, нет никакой возможности эвакуировать зэков, необходимо их на месте расстреливать. Ибо они озлоблены на Советскую власть, и могут поэтому сотрудничать с оккупантами.

Кстати, так оно чаще всего и бывало. Обиженных властью людей немало, а справедливо или нет, это отдельный вопрос.

На правом берегу, на Бабурских кручах, как раз зэки окопы рыли для возможной обороны.

Не знаю, успел капитан Леонов выполнить приказ Берии или нет, но немцы его вроде бы танками смяли.

А мы без него не решались этот мост взорвать. НКВД побоялись.

По мосту сплошной поток красноармейцев, раненных, смешанный с убегающим местным населением со скотом, пожитками идет. Нам бы так и взрывать, наверное, пришлось со всеми вместе, чаще всего так и бывало. Приказ…

Немцы на мотоциклах вместе с этой толпой и прорвались к нам, саперов почти всех поубивали. Я контуженный был их гранатой, потом очухался и, переодевшись, смешался с народом, бежал за город. Позже вернулся, работал по фальшивым документам на водоканале.

Теперь, если это узнают, то я пособник врага. Лагерь или штрафбат.

Так вот этот тип – Иван Водяниктов - был тогда в команде у капитана. Сержантом, или старшиной, точно уже не вспомню, по-моему, исполнитель приговоров. Не знаю, как он тут теперь оказался.

Немцы их не особо жаловали. Наверное, дезертировал или перебежал к ним и выслужился. Профессиональный предатель. Теперь здесь тем же занимается. Темная история. Кум его подкармливает. Сволочь…

Таким вот Макаром немцам и удалось захватить наш остров Хортица”.

 

Удар в подвешенный кусок рельса был сигналом к завтраку, выдаваемому быстро в очереди у передвижной военной кухни. Чуть-чуть слизистой перловой каши на донышке миски и кружка мутного кипятка с куском липкого бурого хлеба только усилили мой аппетит, как, наверное, и у остальных.

Посуду у нас отобрали очень быстро.

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 2

РАССКАЗЫ О ВОЙНЕ В ЗАПОРОЖЬЕ

 

Хранитель

 

 

Мы опять собрались тем же кружком. Вступил в беседу хромой сосед справа и рассказал историю о взрыве плотины Днепрогэса.

“Его осуществили в 17 часов 15 минут. До этого, слив с турбин смазку, пустили их на самоуничтожение. Работники отступили на левый берег по потерне. В теле плотины были (и есть до сих пор - В.Ш.) две потерны – рукотворных туннеля. Верхняя из них может пропустить пешеходов, а нижняя – автомобиль-полуторку. (Такой грузовичок ЗИС-5 сейчас установлен на памятнике военным водителям у развилки трассы).

Озабоченные неудачей с мостом через Старый Днепр и не имея опыта подобных взрывов, наши перестарались – вырвали десять пролетов плотины на глубину 10 метров от уровня верхнего бьефа Днепра.

Поток воды смывал все на своем пути в течение трех часов, пока все водохранилище им. Ленина до самого Днепропетровска и Новомосковска не слилось до этого уровня.

Потом немцы заставили местных жителей и пленных собрать и зарыть трупы советских солдат, их было до трех тысяч. Сколько тогда погибло немцев - никому не известно, как неясно и количество пропавших среди местных жителей. Но люди запомнили до самой Васильевки сначала рев воды, а потом вопль обреченных. Вал воды прошел до устья Днепра, до мыса Станислав”.

Сегодня у подобного явления есть название – цунами. Его недавние последствия – ядерная станция в Фукусиме. Хорошо, что тогда, при взрыве плотины, не было атомной станции и Энергодара.

 

Посыпались и другие рассказы от стоявших в нашей группе людей, один невероятнее и страшнее другого, верить им или нет - решайте сами, мой читатель. “Руководитель местного НКВД требует в отделении связи самого лучшего связиста, так как необходимо перед отступлением обрезать телефонные провода, связывающие “контору” с остальным миром. “Но зачем вам лучший специалист, с таким заданием справится любой ученик?” – “С НКВД не спорят!” Связист надевает монтерские кошки, влезает на столб, перерезает нужные проводки. Офицер достает табельный ТТ и стреляет в связиста. Тело повисло на проводах…

– “За что его?” – “Вы же сами сказали, что это лучший связист, что же, я немцам его оставлю?”

 

Торопясь и перебивая друг друга, стоящие в кружке люди повествовали просто кошмарные истории, даже не представляю, насколько им можно верить. “В полной панике голодная толпа, сжимая в руках продовольственные карточки, толпится перед закрытыми дверями продовольственного магазина. Во всех заварухах людям нужно хоть как-то прокормиться!

Двери раскрываются, и выходит офицер: “Товарищи, прошу внимания! Под давлением превосходящих сил противника мы вынуждены оставить город. Товарищи, разбирайте продовольствие, прячьте его, во время временной оккупации спасайте жизни своих детей. Ни грамма хлеба не должно достаться врагу!”

После такого напутствия толпа врывается в магазин и начинает все подряд хватать, а магазин взрывают вместе с толпой… Чтобы не достались врагу не только продовольствие, но и работники!”

 

“В городе началась паника. Спешно бежало, бросая вверенные документы, но никак не забыв прихватить с собой даже любимые домашние фикусы, партийное и остальное начальство.

По дороге они придумывали для себя оправдательные версии событий, которые сводились к одному – они сохраняют свои жизни для дальнейшей любви к товарищу Сталину и коммунистической партии. А те, которые остались, наверняка, с умыслом перейти к немцам”.

 

Следующий рассказ был длинным, а повествователей несколько. Я совмещаю в один.

“Тогда, 18 августа, левобережную часть города удержали не благодаря руководящей роли партии.

Назавтра немцы высадились в районе шлюза на пяти десантных катерах. Весь день до вечера в парке Металлургов шел ожесточенный бой. А рядом, в подвалах 30-й школы, располагался штаб единственной в то утро в городе 274-й стрелковой дивизии. Захватят немцы штаб - и конец разрозненному сопротивлению редких отдельных подразделений, их подавят в считанные дни! Тогда захватчикам достанется весь промышленный потенциал города – оборудование не успеют даже вывести из строя, не то что увезти в эвакуацию!

Но тут к защитникам пришла помощь из всего одного легкого танка Т-26. Это танк сопровождения пехоты. Вес – всего 9,5 тонн. Экипаж – “три танкиста, три веселых друга”. Вооружение – пушка калибра 45 мм и пулемет. Толщина лобовой брони – всего 18 мм, любая противотанковая пушка ее пробивает. Ну, а пушки у немцев как раз и не было. И, почему-то, героя, способного подорвать танк гранатами, у них в тот день тоже не нашлось!

Десант был сброшен. Развернулась армия генерала Харитонова. К вечеру в город спешно приехал командующий южным направлением Семен Буденный. По некоторым данным он не стал занимать здание, а расположился со своим штабом палаточным городком.

На хортицких скалах гитлеровцы установили артиллерию, которая могла расстреливать город не “по квадратам”, а в пределах видимости. Основной огонь был направлен на единственную мощеную дорогу, которая соединяла заводскую площадку с вокзалами.

(Фрагмент этой дороги до сих пор можно увидеть справа вдоль трамвайной линии от остановки “Пятая горбольница” в сторону остановки “Универмаг “Украина”).

Верховным командованием была поставлена задача – для обеспечения эвакуации остров Хортицу надо отбить!

3 сентября нашими войсками началась операция по освобождению острова, и длилась она двое суток.

Линия фронта прошла по Старому Днепру, враг оставил на Хортице около 500 трупов. Запорожцы могут гордиться – в начале войны это был один из немногих случаев, когда удалось отбить часть оккупированной территории.

Об освобождении Хортицы тогда много писали центральные газеты. Освещали следы вражеских зверств. В районе санатория были найдены расстрелянными раненые красноармейцы. Медсестре, бывшей с ними, отрезали груди еще живой, а в мертвые глаза вставили палочки с окровавленными бинтами – так они “обозначили” красные флаги.

У гитлеровцев, как и у большевиков, флаг был красного, пролетарского цвета. Но некоторые собеседники утверждали, что основные зверства на Хортице творили мадьяры. Тоже европейцы.

 

Все время кого-то вызывали на допрос, после которого некоторых выносили. Заключенные им помогали, как могли – вытирали кровь с разбитых лиц, усаживали, укладывали.

Кружок рассказчиков на время замолкал, потом кто-то опять не выдерживал гнетущей тишины и вспыхивал огонек беседы.

 

Юноша, почти мальчик, рассказал, как выжил лишь потому, что плохо плавал, а его брат и друзья сложили свои детские жизни в разведке на острове.

А его сейчас допрашивали о подробностях их действий и не трогали на допросах, даже обещали наградить, но интересовались – не было ли предателей среди их детской организации?

В таблицах частей и подразделений, участвовавших в освобождении Хортицы, отдельным пунктом была обозначена молодежная патриотическая организация “Юные чапаевцы”. 18 августа хортицкие мальчишки, узнав, что отчаянный бой идет в районе станции “Запорожская Сечь”, поспешили туда: “Дайте нам оружие!”

– “Оружия самим не хватает. Если есть возможность – переправьте на левый берег раненых!”

Хлопцы разбили замок на цепи в чьей-то лодке, загрузили туда раненых и направились на левый берег. Это было через несколько часов после взрыва плотины. Поток воды был бешеный, и лодке, отчалившей в районе против 43-й школы, удалось причалить к левому берегу только за речным вокзалом “Запорожье”, напротив Дубовой рощи.

О том, что школьниками доставлены раненые с Хортицы, стало известно генералу Харитонову. Он пожелал встретиться с ребятами и задал им вопрос – не могли бы они добираться до острова вплавь и добывать там разведданные о дислокации подразделений противника.

– “Конечно же, можем!” Мальчишки и война.

Время – август, вода теплая. Генерал Харитонов, бывший в гражданскую войну бойцом знаменитой Чапаевской дивизии, назвал этих храбрецов – “Юные чапаевцы”.

Ребята много раз вплавь достигали Хортицы, ходили по острову и выясняли расположение вражеских стволов и частей. Гитлеровцы первоначально не обращали на них внимания, только изумлялись урону, нанесенному артиллерией Красной Армии! Потом немцы разобрались в причине своих потерь. И большинство юных героев погибли.

 

После освобождения Хортицы оборона города продолжалась почти месяц. За это время на восток было вывезено все оборудование запорожских заводов – чуть не четверть металлургического потенциала Советского Союза!

 

Вышел очередной допрашиваемый, довольно крупный, лет тридцати парень в военной форме, потирая челюсть, и сказал, что какое-то время допросы проводиться, наверное, не будут, так как старший особист повредил себе руку об его скулу и пошел на перевязку.

Люди оживились и, стараясь выговориться, дополняя друг друга, рассказывали всевозможные истории и об оккупации: “3 октября под угрозой окружения немцами, Красная Армия оставила остров Хортица и город Запорожье. 4 октября в город вошли враги и установили “Новый порядок”.

Немцы сначала старались соблюдать видимость гражданской жизни. Все трудоспособное население обязано было зарегистрироваться в Управлении труда, которое располагалось в бывшей Пушкинской школе.

14 октября, на десятый день оккупации, была объявлена под страхом смерти особая регистрация еврейского населения. Евреев заставили носить на левом рукаве белую повязку с желтым кантом и шестиконечной звездой.

24 марта 1942 года (по другим данным – в начале апреля) всем евреям было приказано под угрозой расстрела собраться с вещами возле бывшей синагоги Лящинского в центре старой части города. Говорили, что евреев вывезут на работы в гетто в районе Мелитополя. Их под конвоем полицейских с собаками отвели пешком к карьерам в районе “Совхоза им. Сталина”.

(При царях это было имение помещика Барабашенко, сейчас – Опытная станция за Южным поселком).

Руководство и организацию операции осуществляла айнзацгруппа Д.

Полицейских с собаками для этой операции привезли дополнительно из соседних городов.

Количество убитых именно в тот день определить невозможно, но жители ведущих к карьерам улиц (Баррикадной, им. Чапаева) запомнили, что колонна мимо их домов шла непрерывным потоком в течение трех часов.

Еще люди помнили, как из родильного дома по ул. Артема полицейские забирали рожениц вместе с новорожденными. Детей бросали на подводы, а рожениц, еще слабых, подгоняли прикладами.

Общее количество зарытых в карьерах у совхоза им. Сталина в трех могилах (не только евреев) определяется в 27000 + 7200 + 1800 человек”.

Последнюю информацию рассказали участники раскопок при расследовании этих злодеяний, округляя цифры.

Вспоминать поименно невозможно – у некоторых младенцев имен попросту еще не было, но ничего не могло спасти их всех, разновозрастных и таких беспомощных, от уничтожения безжалостными убийцами.

 

Всевышний, наверное, гениальный режиссер, темпераментный художник, создающий свои миры, в которых мы поневоле живем, в большинстве своем выбирая время не сами. Для какого трагического полотна, зачем только создал он этот мир, где люди, как дети, перепутали – что такое хорошо и что такое плохо?!

 

 

 

 

 

 

Глава 3.

СТРАШНЫЙ РАССКАЗ ОТЦА

 

Хранитель

 

Я, по ассоциации, не мог не вспомнить страшный рассказ моего папы о гибели его семьи и всех евреев на его родине, в Дунаевцах.

Во время войны отец знал лишь, что почти все его близкие погибли, к сожалению, такова была судьба практически всех соплеменников, оставшихся в оккупации, изредка в партизанах случайно выживали некоторые “счастливчики”.

И только после возвращения с фронта моему папе довелось узнать невероятную по своей жестокости историю их смерти.

Даже на фоне обычных примеров истребления миллионов людей этими недоделанными “сверхчеловеками” и их прислужниками, история в Дунаевцах и сегодня вызывает шок.

Он, плача, рассказывал это мне, еще подростку. С тех пор я ненавижу нацизм.

Об этом ужасе сегодня почти никто не знает – люди не хотят вспоминать такое, наверное, даже память отторгает.

 

Почти год после начала оккупации в гетто Дунаевцев евреев особо не уничтожали, так как комендант получал оттуда взятки деньгами и ценностями. Почти везде, в разных гетто происходило примерно то же самое, но были и «быстрые решения», как, например, в Бабьем Яре.

Время, когда платить местному начальству стало совершенно нечем, совпало с раздраженным требованием из центра быстрее решить “еврейский вопрос”. К тому же, они начали сами умирать от голода и болезней, что же еще кормить и лечить их?

Местный архитектор по фамилии курилко (может быть, еще живы его потомки?), служивший в управе, предложил немцам на совещании самый экономичный способ – живьем похоронить людей в брошенной шахте, заштукатурив перед этим в ней щели и забив вентиляционные проходы, заделав за ними вход. Даже фашистам это, в первый момент, показалось жестоким.

Но целесообразность предложения победила.

Второго мая тысяча девятьсот сорок второго года еврейское население Дунаевцев и окрестностей было загнано туда, и все, от грудных детей до стариков обоих полов, были еще живыми там замурованы.

По словам очевидцев еще неделями сквозь землю были слышны крики и стоны несчастных жертв. В этом трагическом хоре людей и Земли навсегда остались голоса и моего дедушки, его детей, братьев и сестер, другой многочисленной родни, их друзей и соседей. Моих близких.

Всего там было одновременно замучено таким страшным способом около трех тысяч людей обоего пола и всех возрастов.

На уничтожение несчастных вели, в основном, местные полицаи, немецкого гарнизона практически не было, даже айнзацгруппа для акции не понадобилась.

Говорят, один из обреченных, бывший партизан Гражданской войны по имени Шика Корень, сумел схватить полицая, наиболее резво и активно подталкивавшего людей у входа, и колона втянула его с собой.

Тот вопил, как резанный, звал на помощь, но ни охрана из полицаев таки не смогла ничего поделать, ни хозяева-немцы с автоматами его не спасли и не защитили.

И теперь он рассказывает на ветеранских собраниях на том свете своим бравым собратьям по оружию, каково это – встречать смерть вместе со своими невинными жертвами.

 

Хотелось бы, чтобы все палачи мира вместе корчились в одном аду!

 

 

Глава 4

ЗАПОРОЖЦЫ В ОККУПАЦИИ

 

Хранитель

 

Уничтожив евреев и цыган, немцы перестали церемониться и с остальным населением нашего города, как, впрочем, и всей огромной завоеванной части страны.

Первый эшелон “остарбайтеров” был набран из добровольцев. Люди, в большинстве молодежь, рассчитывали там, в Германии – европейской стране - спастись от голодной смерти и других жутких опасностей военного времени.

Но после того как из Германии стали доходить письма с намеками на условия жизни в неволе, следующие транспорты уже набирали под угрозой репрессий и даже в облавах.

Вот, например, письмо: “Мне здесь так хорошо, но лучше бы я попала в то же место, что и соседка Валя (сначала изнасилованная, а после этого убитая дезертирами красноармейцами, перебежавшими в полицаи, о чем знают и родители, и соседи – весь город)”.

Подобные письма, а их было немало, мгновенно становились известны населению, и добровольцев не стало.

 

Бывший военнопленный, отсидевший в плену у немцев, в том лагере в Дубовой роще, где сейчас, после освобождения, держат недавних неудавшихся победителей, рассказал, что их каждый день водили на работы по восстановлению Днепрогэса, совсем как немцев сейчас. По пути в разных местах города стояло несколько виселиц на три-пять человек каждая.

Конвейер работал непрерывно. Утром вынимали из петель вчерашних жертв и тут же вешали новых.

Обязательно с табличками: “за воровство” (чаще всего детей и подростков), “за террористический акт” совершенный против немцев (чаще казнили заложников), “за повреждение кабеля”, “за непослушание властям”…

И такое творилось весь период оккупации.

 

Только полицаи и управа чувствовали себя в относительной безопасности. Они, все время сытые и пьяные, с носом в табаке и оружием на боку или плече занимали освободившиеся квартиры для себя и любовниц, воровали бесхозное имущество евреев и выехавших, которое пока еще не попало в качестве трофеев к немцам, беспредельничали с живыми.

Было их, по рассказам очевидцев, немало. По жестокости они часто превосходили старательных, но равнодушных немцев, как будто мстили жертвам за свое предательство. Но нередко от тех и других можно было откупиться деньгами почти за любые грехи.

Украина, как и другие оккупированные части Союза, фактически была колонией рейха, и представителям туземной администрации были даны только репрессивные права по отношению к основному населению.

Рассказчики упоминали, что встречались среди этой своры и более мягкие особи, в основном на технических и снабженческих должностях. У этих можно было купить документы, продукты и даже теплые места.

(Думаю, это было как бы предшествие нынешней рыночной экономики. У предыдущего нашего президента скандально попался очень рьяный заместитель главы администрации на купленном дипломе, наверняка, и должности. Существовал практически легальный прейскурант на награды, посты, судебные решения и прочие дары власти. Имеющим доступ к деньгам было удобно).

 

 

Облавы проводили на базарах, на улицах и даже во время киносеансов. Оккупанты открыли кинотеатр.

Одна женщина (сестра) вспоминала кому-то из рассказчиков: “За время оккупации была в кино два раза, потом не ходила, потому что очень боялась облавы (их проводили прямо посреди сеанса) и отправки в Германию. Один фильм был немецкий – сентиментальная история о любви, совсем никак не упоминавшая войну. А второй фильм был советский - “Богдан Хмельницкий”.

Она помнила, как после этого фильма зрители переговаривались: “Богдан бы сейчас этим немцам вломил, как тогда полякам!”

В группе зданий бывшей (и будущей) третьей горбольницы, спроектированной специально для красавца соцгорода, и занимающих целый квартал, функционировало отделение гестапо, курирующее Шестой поселок, Павло-Кичкасс и другие рабочие поселки.

Немцы быстро перестали церемониться. Пытки, виселицы и расстрелы заложников, виновных и подозреваемых(!) в любом прегрешении, стали обыденными.

Если кого-то и выпускали из заведения, то только за выкуп или за очень большой выкуп.

 

Уже в наше время есть люди, утверждающие, что в подвалах больницы до сих пор бродит призрак гестаповца с железной рукой. Руку он потерял под Сталинградом и заказал у лучшего немецкого мастера протез, но совсем не косметический, а функциональный, для избиений своих жертв!

 

Я припомнил, что недавно – в конце 2010 года - служба внешней разведки (СВР) Украины рассекретила ряд архивных документов времен Второй мировой войны. Среди них, в частности, приказ Адольфа Гитлера об уничтожении всего боеспособного мужского населения во время отступления немецких войск с территории Украины, найденный у одного из пленных немецких офицеров при освобождении Киева.

Зато сегодня запоздалые противники СССР, в пылу полемики, порой пытаются реабилитировать и немцев, и их полицейских пособников.

Беспрепятственно льется огромный грязный поток антисемитской литературы. Находятся множество верящих ей, что самое удивительное, в этом сходятся на обоих полюсах – и среди красных, и среди коричневых. Носители примитивных идеологий верят этому с одинаковым успехом, хотя друг друга и не очень любят (скорее всего, из-за схожести).

А раскачивающие свою же лодку политики вот так дебильно продолжают разделять и властвовать. Ссорят людей, оценивая тех как украинцев, русских, евреев и так далее, по национальности, а не по действительным человеческим качествам и заслугам.

 

 

 

 

Глава 5

ДОСТОЕВСКИЙ ОТДЫХАЕТ

 

Хранитель

 

 

Подавленный всем услышанным, я отошел от рассказчиков в сторону ворот. И сразу ко мне направился Водяниктов. Пока я думал, как бы от него отделаться, нас с ним и еще восемью людьми под охраной двух автоматчиков направили на работы совсем недалеко – на разборку руин разбомбленной левой части здания по нынешнему адресу Ленина 64.

Мы вытаскивали годные к дальнейшему употреблению кирпичи и половинки из развалин, и складывали сначала на проспекте, потом переносили в арку дома 66 и ставили штабелем вдоль правой стены, оставляя свободным вход из этой арки в здание, где еще недавно у меня произошло столько событий.

Команда “перекур” застала нас с Иваном у этой незапертой двери, и он подобострастно спросил у автоматчика разрешения войти обследовать брошенное помещение на предмет еды или барахла.

Часовой кивнул: “Пополам, а не то все отберу” - и мы зашли внутрь.

Тут было какое-то учреждение, на письменных столах стояли разбитые пишущие машинки, везде раскиданы бумаги на немецком, украинском и русском языках. Много листовок и приказов.

Я поднял с пола несколько листков и просмотрел их:

 

“Все новоприбывшие, или не местные штатские граждане, или члены семей, которые прибывают в город, должны явиться к бургомистру и получить у него письменные разрешения на ночлег или проживание.

Свидетельства на ночлег или на право проживания должны быть на следующий день без напоминания возвращены бургомистру хозяином квартиры.

Граждане, которые предоставят какому-либо штатскому жилье без такового свидетельства, или тому, кто будет иметь фальшивое свидетельство, будут расстреляны.

Фельдкомендант.

№ 31 (45), 15 апреля 1942 г.”

 

“К населению моей области!

 

После выявления того, что в моей области бандитизм еще не искоренен полностью, я предлагаю районным шефам и их сотрудникам немедленно сообщать мне о каких-либо выступлениях этих банд. Этих современных, так называемых партизан, нельзя сравнивать с партизанами национальных войск русского прошлого, ибо они есть лишь бандиты и разбойники, натравленные без всяких идеалов, и преследуют преимущественно свои корыстные цели.

Я предлагаю всем жителям моей области содействовать борьбе с бандитами, сообщать немедленно об их деятельности.

За сообщение о местонахождении бандитов и разбойников я выдам награду.

Гебитскомиссар.

№ 90 (104), 10 октября 1942 г.”

 

Внезапно на улице, в районе площади Свободы раздалась автоматная очередь и несколько одиночных выстрелов. Наша охрана громко приказала задержанным прекратить работы и стоять с поднятыми руками. Но к нам внутрь команд не поступало.

Иван между тем шарил по ящикам столов и шкафов. Заглядывал в возможные тайники, отодвигал плинтуса и доски обшивки, просил меня постоянно помочь сдвинуть тот или иной шкаф. Пыхтел и бормотал мне – читай, может, что ценное увидишь, куму отдадим, награда будет. Они за такое и подкармливают и в дело заносят, потом зачтется.

Я слушал его, как назойливую муху, не отвлекаясь. Мне становилась понятней сложная судьба людей, оставшихся на захваченных врагом территориях.

 

Многим трудно было не сотрудничать с властью – просто нечего есть.

Тема коллаборационизма на Украине и сегодня не исследована, даже не начата.

Последние ветераны, истово служившие Великой Германии, даже иногда ходят своими печальными маршами по улицам сквозь миллионы призраков своих жертв, не очень-то и раскаиваясь.

 

Каждому человеку тогда приходилось самостоятельно принимать решения, как ему выжить.

Кто-то просто служил на почте или в школе. Работали на разных объектах и помогали не только своим семьям.

На западе Украины в большинстве мест власти не успели даже призыв произвести, осталось много мужчин, в том числе очень обиженных произволом пришедших недавно большевиков.

Многие первоначально поверили немцам, даже надеялись, что путем согласия с принесением в жертву еврейского населения и представителей прежней власти, они, наконец, достигнут равенства и слияния с расой господ – немцами.

Когда же оккупанты показали свое настоящее лицо, предоставив и им только вакантное место рабов, надеявшиеся на карьеру и лучшую жизнь при немцах некоторые из коллаборационистов прервали недавнее сотрудничество, стали воевать на несколько фронтов – и с немцами, и с поляками, и “красными” партизанами, а позже Советской Армией и властью. Длилась эта война “против всех” до конца пятидесятых годов.

Кажется, и сейчас идет.

В остальной Украине таких идейных национальных сил почти не существовало, или они не представляли серьезной силы.

Были просто предатели, в основном те, кто до конца пошел с фашистами, чаще всего словно сорвавшиеся с цепи, полностью потерявшие любые ориентиры, они не выдержали повреждения психики тотальным террором и сами становились настоящими зверьми.

Кому-то хотелось мстить большевикам за испорченные судьбы, свою и близких, и переход на сторону немцев был неизбежен, но поврежденная совесть увеличивала их злость и преступления, как против невинных и безоружных, так и вооруженных врагов.

Многие просто утеряли человеческие и божеские представления о том, что позволено человеку, глядя на происходящее вокруг.

Кровь не капала, а текла, лилась струями, сходящимися в бурные потоки.

К примеру, только в боевых частях Ваффен СС, в том числе вместе с 14-ой дивизией СС “Галичина”, на конец 1944 года было около девятисот тысяч человек. Примерно столько же, как в войсках НКВД, подчиненных Берии.

А сколько других!

 

Физическое уничтожение было основным, а порой единственным методом борьбы, в том числе политической. Война.

 

Я стал читать дальше.

 

 

“5 ноября 1942 г.

Настоящим доводится до сведения населения Кичкасской громады, что на основании распоряжения Ортскомендатуры, хождение цивильного населения в дома и во дворы, прилегающие к ним, находящиеся в ведении Ортскомендатуры, занятые военными, строго воспрещается.

Появление цивильного населения в указанных выше местах будет рассматриваться как попытка к ограблению, данное преступление по законам военного времени карается смертной казнью.

Бургомистр.”

 

 

“23 февраля 1943 г.

В последние дни установлено, что рабочие без уважительных причин не выходят на работу. Такие проступки являются отказом от работы, саботажем и должны наказываться. Саботаж карается смертью.

Настоящим предлагается всем немедленно приступить к работе. Кто 1 марта 1943 года не приступит к работе, будет немедленно привлечен к ответственности и его ожидает строжайшее наказание.

Штадткомисар.

№ 17 (144), 27 февраля 1943 г.”

 

Начальник караула перед домом громко сообщил нашей рабочей команде, что на площади уничтожена группа разоблаченных предателей. И с нами будет то же самое, если мы не доложим об известных нам изменниках.

Последовал приказ приступить к работе.

Я вернулся к чтению бумаг:

 

“17 февраля 1943 г. Приблизительно в 22 часа в северо-восточной части старого Запорожья бандитами был убит немецкий зондерфюрер.

В отместку было приказано расстрелять 10 жителей города. Расстрел произведен до обеда 20 февраля 1943 г.

Каждое дальнейшее нападение на немецких солдат и членов армии в дальнейшем будет караться кровью в возрастающей степени.

 

Штадткомисар.

№ 16 (143), 24 февраля 1943 г.”

 

Иван пыхтел над тяжелым шкафом, поставленным к стене обратной стороной – дверьми, так что внутрь не проникнуть. Мне пришлось помочь ему развернуть громадину. В спине заломило.

Пока ворочал тяжесть, размышлял – полицаи и прочие предатели, кто сознательно, а кто и не очень, идеологически и даже политически сроднились с режимом оккупантов. Представляли себя тоже ими – подлинными арийцами, порой экстатически мечтали слиться с ними, превосходя в зверствах немецкое начальство. Но это слияние им не было суждено осуществить, несмотря на обещания своим временным неполноценным союзникам, которые гитлеровцы и не собирались выполнять.

Их ненадолго использовали, как старательных проституток.

После войны получили по заслугам не только они. Месть была жестокой.

Мало кому, например, известно, что вместе с повешением руководителей власовского движения, убили и их родных, в том числе и несовершеннолетних детей.

С детьми любых “врагов народа” тогда не церемонились.

Множество родственников и сочувствующих полицаям и националистическим повстанцам были уничтожены, отправлены в ГУЛАГ, “стерты в лагерную пыль”. Выжили немногие.

 

Я опять вернулся к чтению.

 

“20 августа 1943 г.

Все молодые люди 1926 г. рождения, не явившиеся 17 августа 1943 г. для отправки в Германию, а также вся молодежь 1927 г. рождения, которая прошла регистрацию и принята (с отметкой +), должна явиться во вторник, 24 августа в 6 часов утра на погрузочную станцию Запорожье-П для отправки в Германию.

Кто в этот день не явится или опоздает к отправке, будет наказан и отправлен в лагерь принудительных работ.

Заведующие предприятиями и организациями должны широко объявить этот призыв среди своих работающих.

Штадткомисар.

№ 67 (194), 21 августа 1943 г.”

 

“25 сентября 1943 г.

Еще раз указываю всем мужчинам и женщинам от 16 до 55 лет на обязательную явку в Управление труда согласно ранее изданному объявлению.

Кто при ближайшей проверке будет обнаружен, что уклоняется от работы, будет казнен.

Штадткомисар.

№ 77 (204), 25 сентября 1943 г.”

 

 

 

Глава 6

МИФ О НЕМЕЦКОЙ ЧЕСТНОСТИ

 

Хранитель

 

Интересными и неожиданными мне представились бумаги из отдельной папки. Там хранились донесения о поведении самих немецких солдат, собранные местным начальством. Оказывается, хваленая немецкая честность и отсутствие воровства в их рядах не более чем лживый штамп.

Вот отрывки:

“Еще до того, как германская администрация оставила поселок, можно было наблюдать, как расквартированные здесь части взламывали квартиры имперских немцев и присваивали себе все сколько-нибудь ценное. При этом похищался даже личный багаж тех немцев, которые еще работали в своих учреждениях”.

Следующий отрывок: “…Когда населенный пункт был снова захвачен, было установлено, что квартиры немцев почти не подвергались ограблению со стороны местного населения, но что войска, только что начавшие вступать на территорию, уже приступили к расхищению квартир и заводов...”

 

Рядом валялись другие, уже нередко порванные, бумаги:

 

“…Солдаты не довольствуются тем, что забирают себе все годное оборудование, но частично разрушают тот инвентарь, который остается, жгут ценную мебель, несмотря на то, что имеется достаточно дров...

 

...Поведение немецких солдат, к сожалению, было плохим. В отличие от русских, они взламывали склады еще тогда, когда фронт был далеко. Зерно, в том числе семенной фонд, расхищалось в огромном количестве. Это еще можно допустить в отношении сражающихся частей... После возвращения наших войск склады были немедленно взломаны. Гебитс- и крейсландвирт затем снова забили двери, которые, однако, снова были взломаны солдатами... Крейсландвирт доложил мне, что молочная ферма разграблена отступающими частями;

 

…масло, сыр и т. д. солдаты унесли с собой...

 

…На глазах украинцев был разграблен кооператив, и солдаты прихватили с собой еще, между прочим, и кассу магазина...

 

…У кооператива 9 и 10 числа был выставлен пост полевой жандармерии. Пост не смог устоять против натиска солдат. Свиньи и птица самым безответственным образом закалывались и забирались солдатами. Не поддается никакому учету все остальное, что было увезено ими. Для продуктов, естественно, требовались транспортные средства, которые отбирались у колхозов. Войсковые части представляли собой катастрофическую картину...

...Немецкие солдаты воровали продукты, скот, повозки... Старший ефрейтор потребовал от комиссара области, угрожая пистолетом, отдать ключи от амбара... В ответ на мое заявление, что ключ в моем кармане, он заревел <отдай ключ>, вытащил пистолет, приставил к моей груди и закричал: <Я пристрелю вас, вы – саботажник> и при этом употребил еще другие ругательства. Он насильно залез ко мне в карман и выхватил ключ со словами: <Лишь я один могу распоряжаться. Вы зондерфюрер, или как вас там... можете только яйца и вещи отсылать на родину>. Это произошло в присутствии большого числа немцев и украинцев…

...21 ноября высланная вперед команда установила, что военнослужащие проникли в служебные помещения и места размещения немецких учреждений и разграбили инвентарь и запасы. Квартиры, которые за день до этого были в полной сохранности, лишились своей дорогой меблировки, а также из складов и мастерских исчезло имевшееся там оборудование. Между прочим, было также установлено, что некоторые картины, висевшие еще за день до этого, были вырезаны из рам в служебных помещениях генерального комиссариата...”

 

 

 

Остальные бумажки я просто не успел прочитать, оставил на потом.

 

Глава 7

 

И СНОВА - ЗДРАССЬТЕ

 

Хранитель

 

В углу стоял мой старый знакомый из будущего-прошлого.

Этот тяжеленный сейф с двумя раскрытыми отделениями достался мне в наследство из-за непомерной тяжести потом, в 1996(?) году, когда я взялся за реставрацию разрушенного, полностью убитого от бесхозяйственности здания, от которого отказались все сколько-нибудь влиятельные силы того непростого времени в городе.

Мы тогда выкупили и восстановили здание, хотя сами были практически без сил и средств, залезая в неподъемные долги. Установили внутри стальные и железобетонные каркасы, принявшие на себя нагрузку, и сохранили внешний исторический облик. Над нами смеялись. Но мы сделали это и продали его банку, удачно поправив дела. Неподъемный сейф оставили в проданном доме, как и все его счастливые обладатели – наши предшественники.

 

Мой длиннорукий попутчик нашел запертое отделение в одном из шкафов и одними невооруженными руками, разогнув доски, открыл его. Среди бумаг лежали перевязанные бечевкой две пачки денег, карбованцы и рейхсмарки, насколько я в этом разбираюсь.

Я тут же предложил: “А может быть, стоит отдать автоматчику все деньги, чтобы он нас отпустил?”

Возмущению Водяниктова не было предела: “Заговорил, наконец!

Мало вас фашисты убивали. Все отдать! Это же надо. А ты помнишь, что с тобой было, когда ты Марусе взял и все вернул? Она тебе поверила? Чуть не убила тогда, а мне и жаль, что тогда помиловала.

Чего глазки вылупил? Не узнаешь? Я тогда еще молодой в ее охране был. Но она мне доверяла самую важную работу в отряде – убирать лишних! Тайно и открыто. Должен был и тебя к Духонину в штаб отправить два раза. (Я про себя отметил, что в двадцать первом веке его специальность называется по-новому – киллер, хотя вернее и проще старое честное определение – палач, но как все палачи, они избегают называть убийство убийством, подменяя специфическим сленгом).

А ты мало изменился, почти не постарел. Какой-то секрет знаешь?” – прищурившись, он смотрел на меня с подозрением и завистью.

Неожиданно улыбнувшись, добавил: “Чего ты вдруг решил, что мне на волю хочется? Без документов меня скоро опять найдут и тогда - кранты!

А я им нужен. Я всегда нужен любой власти. Кто-то должен делать эту нужную, но грязную работу! Очищать мир!

Я всегда был среди тех, кто отбирает! Я лишал всего – дела, достатка, любви, уважения, жизни и даже следа на земле любого, до кого мог дотянуться.

Чтобы верхушка не зажралась, наш Вождь опять и опять будет проводить репрессии и чистки. Среди остальных тоже, чтобы все дрожали. Только так порядок будет соблюден!

Он это правильно понимает. Ему нужны мы – волки, чистильщики!

Мы с Ним и немцами несколько раз уже по-настоящему построили бесклассовое общество, потому что уничтожаем все классы постоянно, почти без разбору, зато смотри, как стараются и горят энтузиазмом везде, даже на работе, пока нами не тронутые людишки. Как преданно служат и не задают вопросов. Задаром!

Я у Него скоро опять выслужусь, может, самим начальником лагеря стану, любая стая легко меняет вожака и лижет яйца тому, кто сильнее.

И я им быстро такой результат выдам – вы все у меня признаетесь, что шпионы и вредители! Перевыполню все показатели!

А про мою службу на анархистов и немцев уже никто и не знает из живых, кроме тебя.

Но и тебе тоже недолго это знание хранить. Будешь обо мне рассказывать Святому Петру или Иегове своему и другим, кто там тебя еще слушать станет.

Надеюсь, что они там, наверху, обо мне достаточно рекомендаций услышат, и поймут, что я свое дело классно делать умею.

Пусть Бог или кто там всем командует, меня к себе на ту же самую работу возьмет в ад, когда мой час придет. Ему там тоже, наверняка, необходимы такие исполнители. Я уже много докладчиков к нему послал от себя лично”.

Голову он задрал вверх в каком-то экстазе послушания тамошнему начальству, а сам достал откуда-то тонкий шнурок и растянул в своих безобразно длинных, покрытых пигментными пятнами и редкими волосиками руках.

 

Почему-то мелькнула мысль, неужели этот и ему подобные негодяи - тоже явления Божьего замысла?

Но разве их мало во все времена? Они непредсказуемо, но постоянно возникают среди прочих человечьих существ.

Он настоящий раб своей системы! А раб может терпеть все, кроме свободы. Он враг чужой собственности, для него есть только уже свое и пока еще не свое. А между своим и чужим не существует границ.

Зато свежеукраденное - уже свое.

 

Весь двадцатый век шло освоение и перераспределение невероятных энергетических, информационных потоков и всех мировых ресурсов огромными массами людей.

Освоить все это и при этом не наделать ошибок и преступлений невозможно даже гениям, а побеждали, к сожалению, посредственности и психи. На местах вверх проползали и вовсе ничтожества, только и умевшие, что утрировано и преданно исполнять великие указания.

Способные мыслить уничтожались первыми.

Не существовало обсуждений и конкуренции идей. Даже подозрение в инакомыслии приводило к уничтожению, а в лучшем случае, заключению.

Всегда у нас “хотели – как лучше”.

Ужас получившегося не осмыслен по-настоящему до сих пор. Люди и сейчас только примитивно спорят, не жалея взаимной ненависти – герой или преступник тот или иной участник почти вековой мясорубки.

Не хватает сил и разума спорщикам остановиться, и, не давая оценок ни оппонентам, ни этим фигурам, ни друг другу, просто и бесстрастно рассказать для начала всем нам известные деяния и события.

А история все рассудит сама.

 

Глава 8

ВСТРЕЧА И РАССТАВАНИЕ

 

Хранитель

 

У меня в подкладке пиджака лежали подаренные Марусей по одному, совсем недавно (давно?), два ножа, провалившиеся туда сквозь дыры в рваных карманах. Они не очень прибавляли мне уверенности в предстоящей неминуемой схватке с этим патентованным убийцей, но то, что он о них не подозревает, кажется, дает немалый дополнительный шанс?

Смогу ли я пырнуть клинком живого человека, даже такого? Быстро ли это его остановит? Куда надо бить?

Я сжал рукоять Марусиного венжера в правой руке, не вынимая ее из кармана, и спросил взбесившегося палача: “Иван, почему ты так стремишься убивать? Может люди бы о тебе Богу что-то хорошее рассказали, и это бы там послужило куда лучшей рекомендацией? Настоящим спасением?”

– “Раз так устроено на этом свете, что все живое убивает или поедает других, значит и наверху, и в преисподней творится то же самое. По образу и подобию. А я всегда буду среди тех, кто хищники и убийцы, а не их пищей и жертвой! Среди волков, тигров и других людоедов! Среди лучших членов любой правящей партии!!

И самый главный наш пир еще впереди!”

 

– “А вот мне кажется, ты как был, так и останешься жалкой и ничтожной крысой. Недолго уже тебе, вонючке, импотенту и падальщику, осталось здесь портить воздух, загрызая тех, кто в данный момент слабее, и мешать нам спасать живых” – произнес любимый женский голос.

Мы оба остолбенели – в дверном проеме из коридора в комнату стояла Наташа-Алла в своем прежнем веселеньком одеянии и с моим браунингом в руке.

Веревочка выпала из рук недавнего вершителя судеб, а сам он съежился и упал на колени с вытаращенными глазами, бил поклоны и шептал не слишком вразумительно: “Не надо Маруси… Она простит… Это она так меня учила! Я только выполнял приказы… Всегда. Даже когда их не произносили вслух”.

С облегчением я оставил нож в кармане и изо всех сил стукнул этого, пока такого распростертого, сразу обмочившегося типа по затылку валявшимся рядом со мной каким-то красным кирпичом с надписью в виде буквы Щ.

Что-то треснуло в его голове. Похоже на звук разбиваемого куриного яйца. Я до сих пор надеюсь, что этот урод так никогда и не очнулся. Или, что хотя бы полученный урок перевоспитал это ничтожество, если ему суждено ожить.

(Правда, значительно позже на моей дороге еще раз попался такой же законченный подонок с подобной фамилией).

 

Достаточно быстро мой разум возмущенный успокоился и прекратил кипеть.

Я тут же взял ее за руку и повлек через лестницу в коридоре с первого этажа на второй, а там слева в дальнем углу, сквозь замаскированный под обычную дверь тайный переход, в соседнее примыкающее здание, откуда мы благополучно спустились по железной лестнице во двор.

 

В двух комнатах второго этажа были занятые своими делами люди. В самой дальней, очень молодые мужчины и женщины, очевидно архитекторы, показывали что-то на чертежах и планах друг другу, и сожалели, что начальство так и не посмело пробить перенос полностью разрушенных войной заводов на новую площадку Днепростроя на правом берегу.

Все опять останется по-прежнему вопреки розе ветров и стоимости восстановления, а главное, человеческому здоровью.

Молодые архитекторы говорили о том, какие болезни ждут жителей будущего восстановленного города. Спорили, стоит ли опять пробивать лбом стену тупого непонимания, или уже слишком опасно будить совесть не слишком храброго начальства, ведь лично Сталин приказал – восстановить все как было. А руководителям есть что терять, стреляные воробьи!

 

С одним из говоривших я познакомлюсь намного позже, благодаря краткой дружбе с его сыном. Тот короткое время даже был на должности главного архитектора города, но поплатился ею уже из-за противоположной попытки – поставить будущий трансформаторный завод в центр, а не на правом берегу, соединяя, таким образом, части города, но не рассчитал маневр будущего генсека, а пока молодого секретаря обкома Брежнева, неожиданно получившего указание свыше.

 

Они оказались провидцами, такого количества заболеваний, особенно раком, наверняка больше нет среди городов на Украине, а может и всей Земле, по сей день.

Этот ужас грозит всем моим землякам запорожцам и сегодня, и им всем стоит жить каждый день, как последний, чтобы еще успеть сделать что-то хорошее до сдачи последнего зачета.

 

Обреченные на болезни, жители этого славного города до сих пор не могут понять, почему они предоставлены самим себе, их интересы непрерывно предают, а добро растаскивают.

 

Не перепутать в каком я сейчас времени!

 

Лучше меня нынешнего никто не знал каждый сантиметр географии этого дома. Намного позже этих событий, уже в девяностые годы, при реставрации дома, я лично принимал все планировочные решения на этом практически разрушенном бесхозяйственностью “объекте”, а архитектор и конструкторы только обеспечивали верные инженерные расчеты строителям.

В этом старом здании были свои загадки и скелеты, начиная с отсутствия фундамента, наверное, еще со времен скупости своего первого владельца. Он не особо заморачивался – доходный дом, всего только доходный дом.

И теперь (раньше или позже, все-таки?) это знание мне очень пригодилось.

 

Мы мигом проскочили сквозь сумеречный, но такой привычный дворовой лабиринт в тот же недавно (давно?) набитый кладами сарай, повторив путь, неоднократно проходимый нами и сутки и, одновременно, двадцать пять лет назад.

Там она и я сумбурно, перескакивая с пятого на десятое, рассказывали обо всем происшедшем со времени нашего расставания.

Оказывается, оба мы своей взаимной страстью помешали друг дружке попасть в свое домашнее время.

Ей пришлось поискать меня, то пугая собою свидетелей ее явлений в образе полуодетой юной ведьмы, то просто сбивая людей с толку и нанося беднягам непоправимые сердечные раны, пока случайно не обнаружила меня на этом малопредсказуемом турнире.

Она гладила и целовала мне голову, как будто это моей лысой башке досталось от подписного кирпича.

Утраченная и опять найденная красавица рассказывала о том, как искала меня и, почему-то, поведала много интересного о моих родителях и их предшественниках.

Мне на каком-то этапе стало очень важно узнать о них как можно больше, скорее всего, чтобы разобраться в самом себе. А может быть и рассказать о них этим людям из нашего нового мира, которые опрометчиво думают, что жизнь началась и кончится ими самими.

 

Оказывается, люди из времени Наташи-Аллы вынужденно и старательно изучали наше непредсказуемое прошлое.

Нам они могут показаться пришельцами из совершенно другого мира. У них архивы не просто открыты всем постоянно, а изучаются, обобщаются и даже публикуются непрерывно. И это деполитизированное познание для них во стократ увлекательнее придуманных сочинителями романов и фильмов.

Поступки и достижения людей прошлых времен там как открытая книга, и мало какие из деяний прошлого удавалось скрыть.

Их не осуждают, а изучают.

Упрятанное, запеленатое прошлое становилось хорошо видно, как и роль каждого в нем.

Они пытаются корректировать то, что удается, посылая своих агентов вносить точечные поправки в прошлом, в целях уменьшения жертв, но исправить непоправимое и им невозможно.

Сделанное зло неисправимо. Почти всегда.

 

Как вышедшие из тюрьмы, мы что-то знаем друг о друге ужасное. Мы в адском круге. А может, это и не мы?

 

Моя новая подружка давно знала, что я ищу сведения о своих предках где только могу – у близких, родственников, в книгах и Интернете.

И вот она, насколько сумела все разведать, помогла информацией, которую ты, мой читатель, скоро сможешь прочитать в следующих главах.

 

Поразило ее признание: «У нас представителей мужского пола очень мало, а мужчин и подавно!»

 

Я же пока самонадеянно хвастался ей, как мальчишка, что и сам бы справился с тем тупым животным, демонстрируя ей Марусины ножи из своих дырявых карманов и, конечно, гордился ее неподдельным(?) восхищением.

С каким нескрываемым удовольствием, салютуя этой встрече, крутился вокруг нас земной шар, пропустив ось вращения сквозь наш удивительный город и, в приветствии, даже слегка снизил скорость, чтобы подарить нам немного неположенного времени. Плохо воспитанное, это время уплывало и плескалось, просачиваясь сквозь сплетенные пальцы наших рук.

Я спрашивал ее и о будущем, что хорошего и плохого ждет людей там.

Моя ведьма смеялась и отправляла к знакомой предсказательнице с говорящим именем Кассандра на консультацию. Говорила, чтобы я задавал вопросы сам себе и отвечал на них тоже самостоятельно, так как любой из нас может предсказывать абсолютно точно. Лишь вероятность, что совпадет совершенно все, у предсказателей разная. Зависит от проникновения в тему и потраченных душевных сил.

Словом, обычная Кассандра всегда таится внутри каждого, главное - сметь честнее и смелее отвечать на поставленные самому себе вопросы.

Что я позже попробовал сделать.

А вы, читатель, сможете прочесть этот отчет уже через несколько минут.

 

Мы стали как брат и сестра, и без остановки говорили, говорили несколько часов, прежде чем сумели расстаться.

На этот раз сами, без угроз. Протягивая друг к другу уставшие души и руки.

Навсегда?

 

Как же она все-таки похожа на Руслану!

 

Скоро в этот город попадут мои родители со мной, но уже маленьким. Дальнейшие встречи опасны для моей и их психики.

О них, моих родителях, и себе я расскажу вам, читатель, в приложении к этому моему отчету.

 

Очень просто быть патриотом – если ничего не делать самому, а только гордиться подвигами своих предков.

Но, вспоминая их с подлинным уважением, мы получаем силу для собственных поступков в своей, такой непростой жизни, а также направление и шанс повторить себя уже в своих потомках.

 

Если кому-то будет интересна судьба нашей семьи, он легко сможет о ней узнать из этой справки в конце книжки.

Как в капле присутствует химический состав воды всего водоема, так и в пути, пройденном моими предшественниками, можно разглядеть, что же происходило с миллионами других, таких обычных людей, на нашей огромной земле.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть третья

 

ДОРОГА НИКУДА

 

(Отчет о предсказании)

 

 

 

Глава 1

НАЗАД В БУДУЩЕЕ

 

Хранитель

 

 

Сегодня, в начале 21-го века, человечество стоит на пороге третьей и последней мировой войны. Той, которая очень скоро ввергнет остатки случайно выживших людей в канализационные пещеры.

Наши, так называемые, “цивилизованные” народы совершенно не понимают кто их подлинные союзники и враги. Восточноевропейская и аналогичная западная цивилизации и культуры не слушают друг друга, боятся, подозревают. Порой их идеологи и вожди рождают и лелеют в своих гражданах нелепую взаимную ненависть.

Политикам, а, тем более, простым людям, которые и выбрали тех себе на погибель, не хватает ни инстинкта самосохранения, ни разума, ни памяти истории.

Начинается планомерный суицид населения по заказу его же самого, инстинктивно отбирающего в начальники себе только садистов или мазохистов, способных по своей нравственной и психологической сути быть только палачами.

Не помогут никакие хранители.

В точности, как и сто лет назад, в канун Первой мировой.

Ничего не поменялось в мышлении и перед Второй мировой, тем более, сейчас.

Всеобщий маразм получит национальные особенности и интерпретации.

 

Некогда огромная Россия сначала распадется. Отделятся китайская Сибирь, многоликий Кавказ. Казакией назовет себя самостоятельный южный фланг, уйдут богатенькие Татария и Башкорстан.

Удовлетворят свои территориальные претензии Эстония и Финляндия, присоединения к Новой Великой Речи Посполитой будут просить Калининград и Новгород, а Питер объявит самостоятельный статус вольного города (с пригородами).

Ее куски частично аннексируют – на востоке Китай, а почти всю остальную территорию приберет вскормленный ею самой изгой Иран и союзные ему ортодоксальные вассалы, в том числе кавказские.

Оставшуюся маленькую европейскую Россию ждет нелегкая судьба – она будет по инерции предъявлять территориальные претензии к юго-восточной Украине, а также Севастополю и остальному Крыму, где только и останется разговорным русский язык, а ее методично будут ощипывать все остальные (в том числе и появившиеся новые) соседи.

 

На разобщенной мелкими политиками Украине процесс умыкания собственности наберет таких размеров, что у всех будет конфисковано все имущество вообще, то по решениям судов, то по прокурорским, партийным, депутатским и высочайшим запросам и повелениям.

Большая часть не успевшего спрыгнуть взрослого населения, около 80%, будет сидеть за налоговые и экономические нарушения, которых невозможно избежать из-за противоречий в бесчисленных и бессмысленных кодексах и законах.

Самыми могущественными организациями станут две основные враждующие между собой вооруженные до зубов исполнительные службы.

Будут иногда возникать и несколько более мелких службишек, но их, после временного использования, главные силы сразу уничтожают.

Очередное новое руководство своими твердыми руками, с мозолями от погон на плечах, национализирует совершенно все. Жилье, домашнее имущество, лавки, кошки, заводы, скот, телеканалы, собаки, коллекции, автомобили, нары и параши – все ценности страны и ее граждан станут собственностью Правителя.

Все это будет иногда сдаваться в аренду жителям от его имени с обязательной отработкой.

Вернется барщина.

 

 

Немощную Западную Европу восточные и африканские пришельцы попробуют ассимилировать и растворить.

Ощетинившаяся минаретами, она тщетно попытается выжить под ядерными ударами новых бесчисленных орд новых восточных викингов – фундаменталистов.

Не судьба.

Немного меньше ядерных ударов достанется восточному ее анклаву, но все равно там не выживут даже тараканы, уже раньше почти вымершие от облучения мобильных телефонов.

Первый атомный удар нанесет Иран, которому многие сообща помогли смастерить бомбу.

Всем на погибель.

Бессмысленно уничтожат друг друга остатки России и Америки, так и не успев понять, кто их общий враг.

Они не объединятся даже в последний момент, исповедуя, казалось бы, общие ценности и христианское мировоззрение, производное от иудейского (как, впрочем, и мусульманское).

Атомная война вызовет детонацию почти всех вулканов, даже заснувших “навсегда”, с соответствующим количеством пепла и мрака в остатках атмосферы.

Ранее все живые существа оставляли следы своей жизни на земле.

На новом цикле обновления жизни эта самая земля захотела избавиться от человечества, как спасаются от гибельных паразитов.

Им (людям) только померещилось, что это они сами себя уничтожили, исправляя ошибку Создателя.

Земле надоело.

 

 

Глава 2.

МУТАНТЫ

 

Хранитель

 

Оставшийся в живых вид правильно называть “Человек облученный”.

Он будет иметь главное отличие от предыдущих звеньев эволюции в том, что буквально каждый случайно выживший в катакомбах калека будет носителем своей индивидуальной мутации.

Не станет двух одинаковых людей.

У всех уцелевших мутантов будет разное количество деталей – пальцев, глаз, ног, ластов, крыльев, голов, хвостов, рогов, половых органов, мозгов, анусов, аппендиксов и желудков.

Но пронизывающие все пространства жесткое и мягкие излучения будут безжалостны к любым принимаемым формам.

Среди этих мутантов появятся те, которые будут самостоятельно управлять процессом и руководить своими изменениями.

Так, предводитель, шестиротый Будденыш из соляной шахты на бывшем Донбассе, запрограммирует в мутации своему лучшему сыну только приятное будущее. Губы и руки у того будут сразу над пищеводом. И никаких глаз, зубов, ушей, и мозгов – вообще без головы, источника болячек и неприятностей.

Тут же он сделал и дочку гермафродитом-развращенцем с четырьмя анусами, глядящими во все стороны пещеры, и с восемью работоспособными членами.

 

Большинство мутантов научились, на определенном этапе, выращивать пищу из тоже мутировавших, практически мгновенно растущих растений и живых белков внутри своих же пищеварительных органов, используя вместо фотосинтеза для роста гамма-излучение.

Но не хлебом единым…

Нежизнеспособные, они-то первыми и поймут, что единственная возможность уцелеть – переход назад к земноводным формам.

Человек-амфибия – это превратившиеся в крокодилов, рыб и дельфинов бывшие люди.

Жалкие, облученные остатки отдельных человеческих племен из развалин пещер и катакомб бывшей канализации в поиске спасения в воде станут эволюционировать, скорее мутировать, назад, в земноводных, через спасительный Днепр, разрушенные плотины и разлившиеся моря.

Как ни парадоксально, сохранят их, помогут на первых порах, будут пасти их стада и опекать в морях и океанах дельфины и киты.

Те уже миллионы лет назад были спутниками человеческих земноводных предков и, по старой памяти, сжалились над совершенно ничтожными наследниками властителей прошлого мира, несмотря на ужас геноцида над китами и дельфинами, творимого людьми последних столетий.

Среди наиболее пострадавших рас китообразных все же находились смелые провидцы, предупреждавшие сородичей о возможных пагубных последствиях гуманизма.

Кстати, они рассказывали человеческим потомкам легенду, что один из белых китов, кажется, потомок известного среди людей под именем Моби Дика, ценой самопожертвования, атакуя подводный вулкан, сумел вызвать землетрясение, подкрепленное мощным цунами, ответно обрушившееся на Фукусиму. Таким образом, этот смельчак пытался остановить продолжающуюся просвещенными японцами охоту на китов, уже прекращенную к тому времени остальным человечеством.

Только через сотни миллионов лет, при возврате из самостоятельно очистившегося мирового Океана, стало, наконец, возможно возникновение новых человекоподобных видов, при возвращении их мутантов на обновленную сушу.

Растаявшие ледяные шапки планеты поднимут уровень моря на шестьдесят четыре метра, но соленая вода так и не достигнет уровня моего сарайчика с его прошлым семидесяти пятиметровым возвышением.

И он опять выстоит никем не тронутым?

Очень кстати пришелся этот очередной потоп.

И в представлении возможных будущих людей, они опять уцелеют, выйдя из вод.

Только те из морских тварей, которые захотят, чтобы их потомство вернулось в человеческий облик, вернут себе руководство мутационным процессом и вновь пройдут путь эволюции.

Наверное, они тоже возьмут в руки заостренные палки и сделают своим первым инструментом оружие…

Вернется вечное разделение людей на племена и народы, начальство и подчиненных.

Взаимоуничтожение.

 

Замкнулся круг.

Звено оковы.

И это значит, что мы снова

Боль переводим в тусклый звук.

 

Как будут выглядеть эти люди?

Правда ли, что в мире без мужчин не станет преступников, а все женщины опять станут толстыми и счастливыми?

Будет ли им нужен мой музей? Марусин клад?

Останутся ли они такими же зверьми?

Возродится ли среди них пещерный антисемитизм?

Есть к ним вопросы у тебя, читатель? У твоих детей?

Могу им передать вместе с музеем и прочими кладами.

 

Есть еще одна проблема. Если триста миллионов лет назад Y-хромосома состояла из ста сорока генов, то сегодня в ней осталось лишь сорок пять.

При таком развитии событий мужской пол исчезнет, примерно, через пять миллионов лет.

В этом случае, возрожденное из земноводных существ человечество может пойти по пути ящериц, его представители станут существом одного только женского пола.

Это опять станет народ амазонок. С немного другим типом искусственного осеменения, чем у их более ранних боевых подруг.

Возможен другой вариант, когда в разных частях общества появятся две разные системы определения пола.

Они, будучи не в состоянии взаимодействовать друг с другом, приведут к образованию двух новых видов людей.

Обязательно ли они подерутся?

Нужен ли будет этим новым людям для счастья наш с вами, мой сегодняшний читатель, клад с давно награбленным золотом?

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧАСТЬ 4.

ПРИЛОЖЕНИЕ № 1.

 

СПРАВКА О ПРОИСХОЖДЕНИИ

 

 

ПУТЬ К ПРЕДКАМ

 

 

ИСТОРИЯ МОЕГО РОДА

 

Хранитель

 

 

 

Пока мы еще юны или просто молоды, нам кажется, что мы никому и ничем не обязаны, и сделали себя абсолютно сами. Часть правды в этом приятном заблуждении, безусловно, есть.

Становясь старше, мы наблюдаем, как не только отдельные черты нашей внешности, голос, манеры, но даже характер и поступки проявляются в наших детях, заставляя их наступать на наши грабли и совершать те же подвиги и сумасбродства.

Мы, каждый по-своему, несем чудо жизни и результаты воспитания от наших родителей и их предков неизвестно куда.

 

Внезапно загадки происхождения и гордость за наших предшественников начинают все сильнее волновать нас.

Тогда мы приступаем к поиску своих корней.

 

Моя мама происходит из горских евреев Кавказа, а родилась в Дербенте. Ее предки были очень обеспеченными людьми, а родители стали бедными, как и все после революции.

Папа родился в семье евреев ашкенази на территории Западной Украины. Насколько я знаю, среди его предков и родителей совсем не было состоятельных граждан.

Родителей уже нет. Я очень их люблю и горжусь ими.

 

 

Глава 1

ГОРСКИЕ ЕВРЕИ

Хранитель

 

Горские евреи очень необычный, загадочный и малоизвестный народ. Они давно попали в долины и предгорья Восточного Кавказа, этот своеобразный “Гибралтар”, стратегическую точку Евразии, вместе с персоязычным населением, предками нынешних татов, еще в доисламское время.

Самоназвание этих евреев – “джухур”. Сначала они жили в аулах на территории гор Северного Азербайджана и Южного Дагестана между Кубой и Дербентом.

Из мест первоначального расселения горские евреи расселялись на юг – в Баку, и на север – в Северный Дагестан, в Чечню, в Кабарду, на Кубань и в Ставрополье.

Несмотря на значительную культурную, языковую и историческую близость, горские евреи и таты-мусульмане представляют собой два различных этноса, проживших долгую и нелегкую жизнь среди разных горских народов.

Правда, были эпизоды, во время Советской власти, когда горские евреи массово записывались “татами”, дабы избежать национальной дискриминации, во время антиеврейских кампаний, как официальных, так и не очень.

 

Среди горских евреев существуют предание, согласно которому они - потомки десяти потерянных колен.

Согласно другому представлению – они происходят от евреев, угнанных в вавилонский плен Навуходоносором еще в шестом веке до нашей эры, и потому даже не видели Второго Храма.

Есть и предположения о связи происхождения горских евреев с хазарами и, хотя они не подтверждаются, наверняка, в их горских венах течет немало хазарской крови, от браков с иудеями хазарами в то историческое время.

 

Одни войны, набеги и гонения приводили к миграциям из малых общин в большие, из горных аулов в предгорные, равнинные поселения, города и новые регионы.

Новые погромы и террор опять гнали этих людей в труднодоступные для агрессоров горные аулы. Так повторялось много раз, как и у остальных народов Кавказа, с тем только исключением, что евреи, даже горские – во все времена и всегда самые гонимые люди, на которых отрывались почти все.

В условиях произвола мусульманских властей происходило насильственное обезземеливание горских евреев, их грабили, убивали и продавали в рабство. Кто-то из них даже стал известным воином – повелителем мамлюков.

Порой их уничтожали целыми аулами вместе с женщинами и детьми. Они нередко поднимали восстания и гибли во время их подавления, например при походах Надир шаха и бесчинствах других местных правителей.

В то же время, попавший на Кавказ сторонний наблюдатель не всегда и не сразу сумеет отличить горского еврея от представителей других кавказских народов.

 

 

Основные их занятия, традиционные для жителей Кавказа – земледелие, скотоводство, ремесла и торговля.

Горские евреи доброжелательно встретили присоединение Кавказа к России, но, за вот эту готовность – верно ей служить - нередко встречали еще большую ненависть со стороны некоторых горских племен, восстававших против жестокой, коррумпированной власти и карательных действий русской армии.

Годы Кавказской войны были одними из самых тяжелых в истории горских евреев, так как газават был объявлен всем “неверным”.

Массово уничтожались общины, осквернялись святыни, оставшихся в живых продавали, и хотя немало горских евреев против своей воли вынуждены были поддерживать Шамиля, но подавляющее большинство было на стороне русских.

Кавказские евреи нередко сражались плечом к плечу с русскими (например, крепость Внезапная), а порой и в составе русской армии, были среди них отмеченные наградами.

 

В Гражданскую войну, когда им доставалось и от “белых”, и от “красных”, они организовывали отряды самообороны, а многие пошли на союз с большевиками.

“В благодарность” при Советской власти большинство горских евреев было отнесено к “непролетарскому и паразитирующему населению”, со всеми вытекающими последствиями, вплоть до выселения из домов, арестов и принудительных работ.

Была объявлена жестокая война всем религиям, в том числе иудаизму, закрывались синагоги, арестовывались раввины.

Выковывался новый, легко управляемый советский человек, без имущества, национальности, с коммунистической религией и фанатичной преданностью вождям и начальству.

 

Во время Отечественной войны в июле сорок второго года немецкая армия захватила Северный Кавказ.

В еврейском колхозе Богдановка, захваченном немцами в начале сентября, собрались горские евреи из соседних деревень. Нашлись мерзавцы из местных жителей, обрадовано рассказавших немцам о них.

Двадцатого сентября, накануне Йом-Кипур, немцы расстреляли сначала мужчин, а потом женщин, детей и стариков – всего четыреста семьдесят человек - в вырытой самими обреченными яме на окраине.

Та же участь постигла большинство горских евреев в соседнем поселке Менжинск, где было уничтожено примерно сорок семей.

Фашисты готовились к уничтожению тысячи горских евреев Нальчика, но назначенный ими руководитель республики, кабардинец, доказывал немецкому командованию, что те происходят от нееврейского племени и отличаются от ашкеназов. Общая только религия.

В то же время, многие балкарцы постоянно доносили немцам, что горские евреи ничуть не лучше остальных их сородичей – следовательно, их жалеть никак нельзя, и немцы уже приняли решение об уничтожении.

Только начавшееся наступление советских войск заставило их бежать в панике, и этот дьявольский план не удался.

Поэтому Холокост коснулся не всех горских евреев, среди которых было множество награжденных за героические поступки и тяготы в боях во время тяжелейшей Отечественной войны.

 

Глава 2

ПРЕДКИ СО СТОРОНЫ МАМЫ

 

Хранитель

 

 

Моя мама, урожденная Рабиханукаева Клара-Хая Шаммуновна, родилась в Дербенте, в семье богатого по тем временам горского еврея Шамиуня (Семена) Рабиханукаева и его жены Сенем (урожденной Дадашевой) 15-го октября 1919 года.

Моя бабушка Сенем родила одиннадцать детей! Правда, до взрослого возраста дожили только восемь. Об этой, самой близкой мне ветви, я напишу подробнее, но чуть позже.

Следующая дочь, Батьё – шесть детей (четыре сына: Сосун, Александр, Овадья, Дон, и две дочки: Таня и Рахель – она же, тетя Рая Моисеева – мама Алёши, Саши, Шушаны).

И, наконец, Хава (мама тети Розы (Гюльсурх), четверо детей (три дочки: Бетсиин, Мозоль, Гульсурх – она же тетя Роза - и сын: Шамаил).

Возвращаюсь к бабушке Сенем (1883 – 1965). В 1898 году, по еврейским религиозным обычаям (хупа и все положенное), в возрасте пятнадцати лет её выдали замуж за Шамиуна (имя это, скорей всего, от библейского имени Шимон – услышал Господь) Ханукаевича (или Хануковича) Рабиханукаева (1865 – 1946).

О том, что его отца (моего прадеда) звали Ханук, говорит сохранившееся у нас свидетельство о смерти деда, где написано: “Рабиханукаев Шамиун Ханукович умер 11 января 1946 года в возрасте 81 лет. Причина смерти: кровоизлияние в мозг”. (Об этом помнила и моя тетя Марьям).

(К моменту его смерти мне было уже почти полгода. Значит, мы успели встретиться и, возможно, правда то, что на похоронах бабушки мне говорили, как сильно я ему нравился).

Кроме того, косвенное подтверждение того, что отца деда звали Ханук, можно увидеть в факсимильной печати, проставленной на молитвеннике (одном из трёх сохранённых нами от моего деда), где отпечатано на русском “Шамiунъ Раби Ханукаев”, а в середине её, буквами иврита, “Шамиун Ханука” и не очень понятная аббревиатура “бмр”. (Бармицва?)

Исходя из этой печати, можно предположить, что отца деда звали Ханук(а), а его отца в свою очередь звали Бен Мордехай Раби Ханука (я уже отмечал выше традицию называть сына именем деда). То есть, Шамиун, сын Ханука, сына Мордехая Раби Ханука?

Следовательно, получается, что купец второй гильдии, входивший в попечительский совет дербентской начальной школы, не просто родственник, а прапрадед по деду по материнской линии. Может отсюда и отмеченное поразительное сходство между Мордехаем Рабиханукаевым и мною, Виталием Шлайфером?!

 

Итак, бабушка Сенем вышла замуж в 15 лет, но первого ребёнка, дочь Мазалту, она родила только через 4 года, в 19 лет.

1. Мазалту (1902 – 1942) была первой из женщин среди горских евреев, получивших высшее образование. Она вышла замуж за Анисимова Рафаэля и проживала с семьёй в Москве, где работала преподавателем в школе. Она умерла при эвакуации из Москвы в 1942 году.

С ее детьми, Нелей и Эмилем (они жили в Москве), мы дружили семьями, но позже утратили контакты, к большому моему сожалению. Особенно я дружил с Эмилем и многим ему обязан в знакомстве с Москвой шестидесятых годов.

2. Второй ребёнок, сын, Симантов, прожил меньше года. Он родился 10 ноября 1904 года и умер 5 июня 1905 года.

3. Третий ребёнок, сын, Симон (Семён), родился 3 февраля 1906 года, а умер весной 1975 года. Он окончил Грозненский Нефтяной Институт и работал геологом, а в зрелые годы уже главным геологом в разных краях и областях СССР. Последние годы жизни он был главным геологом Саратовской области.

4. Четвёртый ребёнок, сын, Израил, прожил чуть больше года. Он родился 26 октября 1908 г., а умер 23 декабря 1909 г.

5. Пятый ребёнок, дочь, Тала (Таля, Татьяна), родилась 7 декабря 1910 г., а умерла 30 июня 1992 года. Она имела среднетехническое (окончила техникум) образование. После замужества (Ионов Василий) жила с мужем и детьми (Виктор и Вячеслав) в Херсоне и Одессе.

6. Шестой ребёнок, сын, Израиль, родился 16 ноября 1912 г., а умер 12 июля 1980 года. Он имел среднетехническое (техникум) образование. По окончании учёбы на рабфаке он уехал на Дальний Восток строить Комсомольск-на-Амуре, где и окончил техникум, и работал судостроителем. Вернувшись в Грозный, работал в городском газовом хозяйстве. Сын Михаил и дочь Софа в настоящее время живут в Израиле.

7. Седьмой ребёнок, сын, Милих (Михаил), родился 2 апреля 1915г., а погиб на фронте 22 января 1942 года. Он имел высшее образование – Грозненский Нефтяной Институт. Сразу по его окончании он был призван в армию – участвовал в финской войне. После финской войны был демобилизован и вернулся в Грозный, где и работал до начала Великой Отечественной войны.

С первых же дней ВОВ добровольно вернулся в армию. Вскорости его попробовали отозвать с фронта как нефтяника, но он категорически отказался и продолжил воевать вплоть до гибели в январе 1942 года.

Копии письма от него с фронта, похоронки и посмертного письма от командира хранятся в семье моего чудесного брата – Бориса Дадашева, исследования которого в генеалогии, вместе и порознь с моим, не менее замечательным зятем – Григорием Тамар - так помогли мне в написании этих глав.

8. Восьмой ребёнок, сын, Давид, не дожил до взрослого возраста. Точных дат его рождения и смерти мы не знаем (из записей деда Шамиуна в молитвеннике разобрали только, что он вроде бы умер сразу после родов). Скорей всего, он родился и умер в 1917 году.

9. Девятый ребёнок, дочка, Хая (Клара), родилась 15 октября 1919 г., а умерла 9 марта 2008 года - это и есть моя мама.

После окончания Дагестанского медицинского института, с начала 1942 года служила хирургом и начальником отделения в прифронтовом эвакогоспитале 6072 на Северном Кавказе. Награждена двумя медалями: “За оборону Кавказа” и “За победу над Германией”.

С 1949 года, после переезда в Запорожье, и до 1995 (!) года она работала хирургом первой городской больницы. Врач первой категории, заведующая отделением. Сорок шесть лет на одном месте. Мы иногда шутили, что в этой части города нет ни одного еще не резанного ею человека. Не было ни одной жалобы от пациентов за все время службы, только благодарности от больных, коллег и начальства.

10. Десятый ребёнок, дочка, Лиза, родилась 8 декабря 1922г., а умерла 22 июня 2001 года. Она окончила Грозненский Нефтяной Институт (геолог). По окончании ВУЗа в 1949 году она уехала в Новосибирск, где в то время работал старший брат, Семён.

Она исходила с геологическими партиями всю Сибирь, защитила кандидатскую, а затем и докторскую диссертации. Доктор технических наук, она долгое время работала в институте Новосибирского Академгородка, где и жила вплоть до смерти. У нее остались два сына, Володя и Алеша Бузулуцкие.

11. Одиннадцатый ребёнок, дочка, Мирьям (Мира). Родилась 10 января 1924 года и недавно умерла в Израиле, г. Ашкелон, 21 января 2011 года. Удивительно добрая, она всегда казалась мне святой. Редко доводится встречать настолько замечательного и мужественного человека.

Она окончила Дагестанский Медицинский Институт (врач педиатр) в 1948 году. Год работала в городе Буйнакске Дагестанской АССР. Затем переехала в Грозный. Немало этому переезду способствовали мои мама и папа, они даже писали в газету “Правда” (или в какую другую из центральных газет) – в 1949 году, после отъезда тети Лизы в Новосибирск, бабушка, уже пожилая, осталась одна в Грозном.

После многочисленных просьб о переводе и давления через газету, тете Мирьям разрешили уволиться из санаторного детского дома в Буйнакске. Она уволилась и переехала в Грозный, к своей маме, с которой жила и которую досматривала вплоть до смерти нашей бабушки.

В Грозном тетя проработала 39 лет детским врачом. За много лет до увольнения по состоянию здоровья (инвалид 2-ой группы, 2 инфаркта) ей присвоили высшую 1-ю категорию врача.

Из двух ее сыновей, старшего, Саши Дадашева, уже давно нет среди живых. Его детей и внуков жизнь разбросала по разным израильским городам.

А Боря с женой Валей и тремя детьми проживает в Ашкелоне.

Двое родились у них почти сразу после переезда в Израиль, а последний - совсем недавно.

 

Помню интересный рассказ мужа тети Тали – моего дяди Василия Ионова - как он завоевывал ее любовь в Комсомольске-на-Амуре, где она работала по комсомольскому призыву и находилась под естественной охраной своего брата, такого же комсомольца, Изи.

Храня ее нравственность, брат демонстративно по вечерам точил в бараке большой кавказский кинжал, привезенный на комсомольскую стройку на всякий пожарный случай.

В ответ мой будущий дядя, бригадир и тоже комсомолец, также демонстративно точил финский нож, приобретенный для такого дела у зеков. И каждый из них старался не уснуть, пока Таля и Вася не поженились официально. Они так и не успели зарезать друг дружку и стали братьями.

Дядя Вася рассказывал, что в сравнении с ними – комсомольцами - зеков было в сотни раз больше. Город металлургов был построен на пустующем месте на берегу Амура их совместным трудом.

 

Итак, наша бабушка Сенем была мать-героиня – в связи с этим ей был выдан орден “МАТЕРИНСКАЯ СЛАВА” III-ей степени за рождение и воспитание восьми выживших детей!

Моя мама особенно подчёркивает, что бабушка была неграмотна (не могла даже расписываться), но поставила перед собой цель дать образование всем своим детям, и не без её помощи шестеро детей получили высшее образование и двое среднетехническое.

 

Дедушка был состоятельным человеком, владел двумя домами, садом и виноградниками в Дербенте.

После революции он отдал добровольно все свое имущество властям, а сам перебрался в Грозный со всей семьей, не дожидаясь преследования по месту жительства.

В нефтяной столице Северного Кавказа на заре Советской власти смешались все эпохи, и бывший богач никого не заинтересовал, поэтому репрессии их не коснулись.

Дедушка был очень мудрым, религиозным и начитанным, как и полагалось человеку, частью фамилии которого была приставка Раби (учитель, господин).

 

В роду моей мамы, как удалось выяснить на сегодня, длительно переплетались три известных клана – Раби Ханукаевы, Дадашевы и Ханукаевы.

 

Мы не очень много знаем о самом первом известном нам родственнике, Рувине Дадаше (1780-1850 гг.).

Вероятное происхождение фамилии Дадаш - от персидского аналогичного имени, что означает - брат.

На самом деле, согласно устным преданиям, Рувин Дадаш был очень уважаемым человеком в Дербенте, и не только там, благодаря богатству и княжескому титулу (в генеалогическом древе, составленном тоже Борисом Дадашевым, моим дальним родственником, Рувин Дадаш упоминается именно как князь).

Это уважение он снискал, в том числе, и благодаря своей душевной доброте и отзывчивости. Сегодняшние его потомки с гордостью отмечают, что в Дербенте его никто не называл по имени, Рувин, а звали просто - Дадаш.

Вероятное происхождение и значение имени Рувин: РЕУВЕ́Н (רְאוּבֵן; в русской традиции Рувим), первенец Яакова, его сын от Леи (Быт. 29:32; 46:8), родоначальник одноименного колена (см. Колена Израилевы).

Итак, Рувин Дадаш – мой предок, от которого и пошла фамилия Дадашев.

У него было два сына: Натан и Авшалом (Овшолум – правильное произношение на “джуури” – языке горских евреев).

О потомках Натана нам почти ничего не известно (кроме схемы его ветви).

Меня больше интересовала ветвь Авшалома (1825 – 1890), ведь он прадедушка моей мамы, то есть мой прапрадед.

Он не только, как и Натан, унаследовал титул князя, Авшалом продолжил и расширил дело своего отца. Его виноградники занимали чуть ли не половину площади современного Дербента – это несколько сот гектаров! Причём, в основном выращивался виноград высококультурных сортов.

Он основал первый винодельческий завод в тех краях! Производимое на нём вино имело спрос не только на Северном Кавказе. Известно, что Авшалом поставлял кошерное вино во множество ашкеназийских общин Российской империи.

Уже в зрелые годы прапрадед стал настолько уважаемым человеком в городе, что соседи мусульмане (часто нетерпимые к иноверцам) стали называть его Авшалом Ого, что значит “уважаемый” или “господин”.

Приставки Ого и Раби аналогичны для разных народов.

В начале девятнадцатого века Дербент был включен в состав Российской Империи. Горские евреи весьма способствовали победе русского оружия людьми, разведкой и снабжением продовольствием. Авшалом Ого решительно поддержал русские войска своими серьезными связями (а это много значило на Кавказе) и значительными материальными средствами.

В дальнейшем ему удалось наладить торговые контакты с раввинами Минска, и он стал снабжать кошерным вином ашкеназийские общины во всей черте оседлости.

Под конец жизни он ушел в религию, отошел от дел, и уехал паломником в Палестину, где и скончался в Иерусалиме в возрасте шестидесяти пяти лет.

 

Возможно, его поразил похожий на чудо “Иерусалимский синдром”, когда люди эмоциональные, впитавшие в себя библейские сюжеты и истины, впадают в особый эстетический, исторический и религиозный экстаз при близком соприкосновении с этим “вечным” городом.

Они уже не в силах расстаться с Иерусалимом и посвящают ему оставшуюся жизнь.

 

Свой бизнес он передал старшему сыну Манаширу Ого Дадашу (1850-1915 гг.), который успешно расширил дело. Чуть позже к его в то время уже широко известному заводу по производству вина добавился коньячный завод, для чего Манашир Ого организовал закупку спирта в Персии (готовый продукт, коньяк, продавался не только в Российской империи, но и в той же Персии).

Помимо винного и коньячного заводов, он занялся рыбным промыслом, основав на Каспийском море артель Рубас.

Известно, что он прославился отеческим отношением к своим работникам. Позднее занимался строительством, стал купцом первой гильдии.

У него было два брата – Эфраим и Пинхас. Пинхас Дадашев являлся купцом второй гильдии и в конце века был избран в местное самоуправление.

Дадашевы были известными филантропами, вели обширное строительство. До сих пор в Дербенте стоит мемориальная арка Пинхаса Дадашева.

Возможно, в коллективной памяти жителей Дербента остались щедрые подарки, которыми одаривали на еврейские праздники бедняков. Десятки повозок с рыбой, фруктами и другой снедью в такие дни прибывали в город – рассказы об этих подарках беднякам передаются из уст в уста вот уже более полутора веков!

Манашир Ого был дважды женат. Первую жену звали Либо (ударение на “о”) – она родила 7-х детей (3-х сыновей и 4-х дочек). Одна из дочерей – Сенем - в будущем стала мамой Клары-Хаи (моей мамы), моей бабушкой.

После смерти Либо из-за болезни, через некоторое время он снова женился. Вторую жену звали Илюшва (ударение на “а”) – она родила дочь, Марусю.

Дети Манашира Ого от Либо – сыновья: Овшолум, Яшайя, Хизгия; дочери: Рут, Сенем, Батьё, Хава.

О сыновьях Манашира мне мало что удалось узнать (да и не эта цель стояла передо мной). Разве только то, что у старшего сына Манашира, Овшолума (видимо, он был назван так в память о своём деде – это в традициях горских евреев), был сын, Биньягу, который занимался коньячным производством.

Уже после окончания НЭПа в России (официально он вроде бы и не закончился, но был свернут к 1927 году), а точнее, в 1929 году, он попал на мушку НКВД. Опасаясь ареста, Биньягу пришёл к своей тёте, Сенем (моей бабушке) и попросил денежной помощи для побега за границу. У неё в наследстве сохранился на то время старинный горский наряд – платье, увешенное золотыми монетами. Она сорвала несколько монет с этого платья и отдала своему племяннику, Биньягу.

С помощью этих денег он сумел бежать за границу, в Иран, где основал коньячный завод, и жил там вплоть до переезда вместе со своей семьёй (женой и сыном) в Израиль в 1950 году. На земле обетованной он продолжил заниматься виноделием, но, видимо, дело это у него не пошло. Вскоре он умер.

В моих детских воспоминаниях бабушка (я и остальные внуки звали ее Сонечка) часто обнимает меня, когда мы с мамой приезжаем ее проведывать.

От нее очень приятно пахнет лавандой, очевидно, она пересыпала ею одежду. Она сильно и нежно прижимает меня к себе и ласково шепчет непонятное и таинственное слово “асель”.

Я, крошечный, спрашиваю у своей такой молодой, стройной и красивой мамы, что это значит, и она со смехом говорит: “Это слово – мед, ты для бабушки сладкий, как мед”.

 

Сегодня, когда я обнимаю и прижимаю к себе каждую из внучек, Элику, Альвит и Этель, то также шепчу им иногда на свистящем исчезающем языке нашего маленького народа в ее память слово “асель”.

Они, чудесные, как мед, праправнучки моей бабушки, будут представлять ее в этом мире дальше, и, может быть, когда-то прошепчут то же самое своим внукам.

К сожалению, о Раби Ханукаевых мы знаем мало. Я нашел в чудом сохранившемся, старом семейном молитвеннике, что именно так раздельно писалась сначала фамилия. В годы Советской власти ее начали писать слитно – Рабиханукаевы. Возможно потому, что принадлежность даже дальних предков к религиозному сословию не поощрялась.

Отец дедушки Шамиуня, Рувен Раби Ханукаев, был купцом второй гильдии и занимался, как и Дадашевы, садоводством и виноделием. Его родственник Мордехай Бен Ханука Раби Ханукаев входил в попечительский совет дербентской светской начальной школы.

 

Не следует путать род Раби Ханукаевых с Ханукаевыми, хотя, возможно, они имеют общее происхождение и, конечно, тоже переплетались.

Мама говорила, что кто-то из очень дальних дедушек был раввином, отсюда и приставка Раби (учитель, раввин, уважаемый).

 

Есть семейная история, когда в конце девятнадцатого века сам царь Николай Второй посетил Северный Кавказ.

Один наш родственник из рода Ханукаевых так спешил на эту важную встречу, что загнал до смерти породистого арабского скакуна.

Узнав об этом, император поставил в пример другим его поведение, весь вечер называл его своим приятелем, и после сказал, что ночевать пойдет лишь в его дом.

Царю рассказали о том, как много сделали местные богатые кавказские евреи для становления русской власти на Кавказе, и император был удивлен. В частности, он поразился тому, что на деньги семьи Дадашевых в Дербенте были построены казармы и полигон для русских войск.

Когда Николай осматривал дом и конюшни, ему очень понравился один арабский жеребец. Он спросил о цене, на что получил ответ, что друзьям коней не продают, а дарят. Так он получил в подарок от Ханукаева породистого арабского коня.

 

С сегодняшних позиций, я не самый большой поклонник Николая Второго, и жившего бездарно, и так же “умело” руководившего страной. Он, к сожалению, воевал примитивно, и просрал такую великую империю на ее неудавшемся взлете. Не сумел спасти свою большую семью и вверенный ему огромный народ.

Но то, что мои предки были представлены и давали ночлег императору великой страны, вызывает к ним, самостоятельно себя сделавшим людям, большое уважение.

Правда, я тоже общался по поводу своих работ с двумя президентами Украины (с одним два, а с другим три раза), многими министрами и депутатами, но до ночлега не доходило, значит и до предков я пока не дотянулся.

К тому же, и “Украина не Россия”.

 

 

Глава 3

ПРЕДКИ СО СТОРОНЫ ПАПЫ

 

Хранитель

 

Никогда больше не встречал я такого доброго и солнечного человека, каким был мой отец. По свидетельствам коллег, друзей и больных, он был блестящим диагностом и терапевтом. У него лечилось или консультировалось примерно полгорода, он закончил свою воинскую службу заведующим терапевтическим отделением в военном госпитале, подполковником, а на пенсии стал врачом спортивного общества “Динамо”. Но пациенты продолжали ходить к папе на прием толпами, и водили своих близких и знакомых. Ни с кого он не взял ни копейки, да это и не было принято тогда. Впрочем, совсем недавно.

Его все любили.

Мой папа, Шлайфер Герш Рувимович, родился семнадцатого октября тысяча девятьсот пятнадцатого года в Дунаевцах Дунаевецкого района Каменец-Подольской области.

Название области появилось позже – при советской власти. Я беру его из метрики младшей сестры отца, моей тети Гени, родившейся там же в тысяча девятьсот двадцатом году.

Правда, в ней дедушку называют не Рувимом, а Рувеном Лейзеровичем. Но я же помню, как папа писал всегда свое отчество – Рувимович, и в документах так написано.

 

Удастся ли мне добраться до архивов и как это вообще делается?

Хочется узнать и его с бабушкой происхождения родов как можно дальше вглубь времени, но еще не знаю, получится ли это у меня.

 

Бабушку звали Песя Шмулевна, девичьей фамилии, к сожалению, не знаю, как и даты рождения. Она умерла в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, когда младшей Гене было восемь лет.

Выжило у дедушки и бабушки всего семь детей. Это Геня, Клара, Рива, Михаил и Герш (папа), имена остальных, увы, мне неизвестны. Папа когда-то говорил, что детей рождалось больше десяти, но из-за болезней и голода не всем им удалось выжить.

Впоследствии семья переехала в село Татариски рядом с Дунаевцами.

 

Многие родственники со стороны бабушки эмигрировали в Америку в начале двадцатого века и, возможно, там выжили и пустили корни. Какие-то слухи об этом ходили, но иметь родственников за границей в СССР было опасно, и на знание о них в семье было наложено табу.

В начале двадцатого века в США с территории нынешней Украины удрало от нищеты множество людей. Среди них было много и украинцев, и евреев. Эти диаспоры там стали известны и сильны благодаря трудолюбию, уму и дерзости новоиспеченных американцев. Обе общины и до сих пор влиятельны в США.

У оставшихся же на месте людей судьбы сложились по-другому.

 

 

Родители папы крестьянствовали. Кроме того, дедушка понемногу подрабатывал мелкой торговлей на проходивших дважды в неделю ярмарках, как, наверное, и все соседи.

Бабушка готовила кошерную еду для евреев, приезжавших на ярмарки. Жили очень небогато. Помню, что папа говорил, как плакала вся семья, когда за налог забрали телочку, на которую родители возлагали надежды, что она вырастет в корову-кормилицу.

Тогда-то мой будущий папа оставил отчий дом и поступил учиться в медицинское училище, альтернативой которому был лесной техникум. Семье стало легче, ведь одним ртом меньше.

Учился он, работая санитаром на скорой помощи, а окончив с отличием, поступил в медицинский институт, продолжая работать там же фельдшером по ночам, для пропитания и практики.

Во время летних каникул последнего курса началась война, мединститут эвакуировали в Махачкалу, присоединив к тамошнему ВУЗу, а студентам сообщили, чтобы добирались туда сами, как сумеют.

Отец с другом сумели добраться одни из курса, практически чудом, прячась от патрулей, без денег и направлений (т. е. без документов в военное время!), до экзотической Махачкалы. Там их зачислили на слегка сокращенный курс, выпустив через три месяца адъюнкт врачами терапевтами на фронт, куда они тут же попали.

В институте папа познакомился с будущей своей женой, а моей мамой, тоже студенткой. По ее рассказу, он не подходил, только бросал на нее красноречивые взгляды, тогда мама сама, шутя, поддернула его за подбородок. Ну и поехало, начали встречаться.

Начинал войну папа лейтенантом, командиром медвзвода, закончил капитаном, командиром медсанбата с двумя орденами и медалями.

В составе войск Второго Украинского фронта, командиром госпитального взвода принимал участие в операции по расширению плацдарма на правом берегу Днепра, получил тяжелое ранение правого бедра, но остался в строю, в составе боевой части.

Будучи командиром взвода медсанбата, в феврале тысяча девятьсот сорок четвертого года был представлен и получил орден Красной звезды, которым очень дорожил, так как на войне медикам, а, тем паче, евреям, ордена так просто не давали.

О войне он вспоминал мало и неохотно. Слишком было много крови, тяжелого труда и потерь близких людей.

Только одну военную ситуацию папа вспоминал более-менее весело: почему был представлен ко второму ордену – Отечественной войны.

Немцы отступили так стремительно, что наши части их догоняли, как могли, в том числе на подручных средствах.

Он командовал госпитальным взводом 146-го отдельного медицинско-санитарного батальона 141-й стрелковой дивизии, 41-й истребительной противотанковой бригады. По его приказу легко раненные бойцы отремонтировали два брошенные трофейные грузовичка, на которых санбат мчался в поисках передовых частей по незнакомым дорогам на запад.

На обочине встретился убитый немецкий мотоциклист, у которого посланным бойцом после проверки на мины были обнаружены офицерская полевая сумка с картой местности, оружие, бочонок с красным вином и маленький изящный медицинский бикс.

“Товарищ капитан, – доложил посланец, – тут котелок и бочка”. Отец в лицах рассказывал нам эту историю, показывая свой персональный никелированный бикс для кипячения шприцев с необыкновенно тоненькими немецкими иглами для безболезненных уколов, с которым он больше не расставался.

У нас тогда таких не делали, а ему, как врачу, постоянно приходилось его экстренно применять в разных жизненных ситуациях, с соседями, в поездках и так далее.

Трофеи забрали себе, а мотоцикл добавили к кавалькаде, посадив на него двух легко раненых.

К середине дня часть догнали, попутно получив устных звездюлей лично от командира дивизии, сопровождавшего конного маршала Малиновского, в окружении других генералов верхом, на которых они напоролись на каком-то перекрестке дорог.

Отец, ошалевший от вида сразу нескольких генералов, выскочил из кабины грузовичка и, попросив по уставу разрешения у Малиновского обратиться к комдиву, доложил, что догоняет оторвавшиеся передовые части и немцев на мобилизованных трофеях.

Ответ прозвучал, как – “Отстали от немцев… Тра-та-та-та. Вперед!” А сам Малиновский с улыбкой и взмахом руки отпустил отца дальше. Что и было моментально выполнено с чувством большого облегчения.

Нашли свое расположение днем, обустроились, а вечером к нему на этот бочонок трофейного вина пришел друг – командир соседнего стрелкового батальона. Отец расстелил на столе карту и похвастался.

Такого глубокого наступления командование не планировало, в боевых частях карт местности еще ни у кого не было, и фронтовой друг выпросил ее у отца.

Отец уступил товарищу, понимая, что ему находка нужнее. Уже у того ее забрал командир полка, а дальше комдив, и так до штаба армии, где ее размножили и приказали немедленно наградить добывших карту. Им и оказался отец.

Никак не могли отцы-командиры писать в представлении, что важную карту добыл врач!

Конечно, вся цепочка заслужено получила ордена. Но в представлении именно отцу были записаны только медико-лечебные заслуги, которых у него и впрямь хватало.

По-моему, именно эту сумку-планшет я использовал в своем авторском коллаже “День победы”. Там рюмка сделанная из гранаты, готова разорваться от боли за это, хватившее страданий с избытком, поколение.

(http://www.museummilitary.com/?p=14&w=395)

Конец войны застал отца в Австрии. До сорок седьмого года служил в Венгрии.

Для женитьбы на маме, с которой они только переписывались всю войну, он получил отпуск в октябре сорок пятого года и приехал в Грозный, где к тому времени хирургом в госпитале служила мама и жила со своими родителями в оставшейся уже не очень большой, по кавказским меркам, семье.

Будущий тесть (мой дедушка) очень попросил бравого фронтовика – орденоносца и коммуниста - оформить брак не только в ЗАГСе, но и по обычаям своего еврейско-горского народа.

Отец великодушно согласился, только попросил своего друга фронтовика этой же национальности перед каждой процедурой рассказывать, что ему дальше делать.

Тот подколол его, сказав при появлении ребе, что раввин пришел проверять обрезан ли папа.

Папа вспылил и заявил маме, что все терпел, но то, что теперь предстоит, для офицера унизительно и поэтому он отказывается.

А мама не знала от чего именно. Чуть не поссорились, пока друг не признался в приколе, и все завершилось веселой свадьбой. У моих родителей в те людоедские времена была настоящая хупа!

От этого всего через девять месяцев родился я, опередив всех, и сделав все, чтобы выиграть этот забег сквозь своих милых, таких молодых и красивых тогда родителей, в подаренное мне ими время.

Мама рассказывала, что схватки начались на качелях в городском парке, куда она пришла с сестрами и подругами после работы.

И до сих пор меня раскачивает, только уже на самых разных качелях – то во времени, то в пространстве, то в семейном положении.

 

Мой родной город Грозный был уничтожен в годы бесславных чеченских войн России в конце двадцатого века.

Мне говорили о якобы полностью стертой в руины в то время улице Субботникова, подходящей к берегу реки Сунжи, где я родился и прожил первый год жизни, и куда периодически позже приезжал с мамой навещать бабушку в ее небольшую квартирку на втором этаже двухэтажного домика. Течение реки всегда стремительно несло множество нефтяных пятен, но мы, детишки, частенько лезли в нее купаться, несмотря на запреты взрослых.

Последний раз я приезжал на ее похороны, по-моему, летом шестьдесят второго года. Тогда я увидел и осознал, из какого известного и интересного рода происхожу – проводить ее съехались сотни людей разных возрастов (подавляющее большинство из разных регионов Кавказа).

Было множество тостов с рассказами о моих предках и горских евреях вообще. Съели двух коров, приготовленных огромными кусками, в неизвестном мне тогда соусе. Сейчас, вспоминая тот вкус, полагаю, что он был приготовлен на основе слив, возможно томатов, пряностей и зелени. (Ткемали?)

Пили вино, некоторые водку.

Я впервые прикоснулся к кавказскому этикету почитания старших и близких.

Шестнадцатилетнего юношу, меня посадили за мужской стол, проходящий через все комнаты и коридоры, в том числе соседские, на улицу, как любимца бабушки сразу за старейшинами, а женский стол был во дворе. Много прекрасных слов было сказано тогда о моих предках.

(Эх, диктофон бы мне тогда!)

 

Удивительно, но сейчас я очень похож и на отца и на родителей матери одновременно. Наверное, именно так было нужно соединиться их генам, чтобы продолжить два эти рода.

 

 

В очередной посадке семян из зубов дракона для войн невольно принимала участие моя мама, когда, по приказу командования, одним из медиков сопровождала в эшелоне чеченцев, ссылаемых в Казахстан. Как врач, она старалась уменьшить их боли, врачуя в дороге изгнанников.

(Зубы дракона, Кавказ, Золотое руно – история частенько повторяется).

 

С сорок седьмого года отца перевели служить в Запорожский военный госпиталь. Там мы с ним и встретились, прилетев с мамой из Грозного на попутном военном самолете из Ростова, до которого добирались на поезде.

Мне было около года, я летел на руках у мамы, но уже запомнил, как тошнило меня и маму во время воздушных ям, и что нет ничего спасительнее ее рук и груди.

В этом городе я прожил большую часть жизни, окончил техникум и институт (заочно). Постоянно слышал о родителях только добрые слова.

Они были очень порядочными людьми. Несмотря на то, что мама десятилетиями работала в призывной комиссии военкомата, а папа врачом в гарнизонном военном госпитале, мы с братом Михаилом служили в армии наравне со всеми, как, впрочем, и мой сын Илья. В армию мне довелось попасть в Подмосковье, в войска ПРО.

У родителей не было нерабочего времени. Постоянно кого-то осматривали, консультировали – врачевали.

Уже в мирное время папа получил семнадцать медалей и мама три медали плюс орден, не считая фронтовых заслуг – два ордена и три медали военных лет у папы и две медали у мамы.

Тополиный пух сменялся жарой, красно-желтые листья снегом, потом опять шли грозы, цвела сирень, мелькали годы, а они лечили людей.

Мы можем только догадываться, что пережили они, обыкновенные провинциальные лекари, при гонениях на космополитов и кремлевских врачей.

Смутно помню, с какой тоской ждали они, сбудутся ли слухи о предстоящем выселении евреев в Биробиджан.

К счастью, это не сбылось.

Их постоянно огорчали мы – сыновья, не всегда нравились невестки, не очень слушались внуки… Обычная жизнь. Живые люди.

Перестройку пережила только мама.

Папы не стало рано – пятого апреля 1981 года. Мамы недавно – девятого марта 2008 года.

Не стану слишком утомлять вас, мой читатель, подробностями нашей с родителями, в общем-то, обычной жизни, буду краток.

Они заслуживают моих и ваших уважения и памяти, как и миллионы других простых людей.

Я рассказал о своей семье. Желаю и вам восстановить цепочку ваших предков, таких же малоизвестных пока жителей этой планеты.

Стоит нам хотя бы на мгновение осознать, что пуповина никогда до конца не разрывается, как мы понимаем – начинаясь в родителях и продолжаясь в своих детях, их потомках, мы живем долго, почти вечно.

Все путем.

 

Глава 4

ЧУТЬ-ЧУТЬ О СЕБЕ

 

Хранитель

 

 

Друг отца, герой Советского Союза генерал-майор Берестов Петр Филиппович, стал брать меня с собой на охоту, когда мне не исполнилось и пяти лет. Порой он даже приводил к себе на службу в воинскую часть, командиром которой он был, давал в руки любое оружие – автоматы и пистолеты, разрядив их и объясняя благородные правила поведения вооруженного человека… Дочерей же его эти мужские забавы не очень интересовали.

Охотясь с ним, я стрелял в настоящую дичь из своего детского игрушечного ружья, но также принимал участие в чистках его настоящего, ласкал черные маслянистые стволы и гладил добытых нами вместе зайцев. Мне выделялась положенная участнику часть добычи.

Оттуда и происходит мой ненасытный, но такой нормальный мужской интерес к охоте и оружию. Он проник во все мои клеточки и пока не собирается остывать.

Отец и его друзья-сослуживцы тоже занимались охотой, и первое ружье перешло мне от папы. Это была горизонталка ИЖ-58 шестнадцатого калибра – одна из наибольших удач советских оружейников тех лет.

С ним и удрал я от скуки и духоты семидесятых годов полярником на мыс Челюскина, где зимовал около шести лет.

На счастье, любовь к книгам (почти единственному источнику свободы в то время) не заменила мне тогда тяги к жизни во всех ее проявлениях.

Я никогда, ни ребенком, ни взрослым, не был ангелом. Каких только глупых поступков не совершал раньше.

Даже сейчас продолжаю желать жен ближних и дальних. Трудно представить, что должны сделать мои сын или дочь, чтобы я мог с чистой совестью сказать им: “Я такого себе в вашем возрасте не позволял”.

Вот только сыновей они еще пока не сделали…

Три внучки. Пока счет три – ноль в пользу девочек.

Женщины, дети, работа, охота, собаки, кулинария, мой музей, писательство и многое другое радуют меня каждое мгновение и сейчас.

На дальнем Севере, кроме работы радиоинженером, стал еще профессиональным охотником. Вот где страсть к охоте и оружию впервые получила замечательный выход.

Я собрал там целый арсенал гладкоствольного и нарезного оружия, изучал его эксплуатацию и свойства. Стрелял, как бог. Даже из нарезного – навскидку. (Где те годы?)

Описывал свой опыт северной эксплуатации новых ружей и посылал на Тульский оружейный завод, заполучив там знакомых.

Этот же опыт глубокого проникновения в мир оружия и охоты очень помог мне позже, при создании своего дела.

Полярные годы, несмотря на некоторые сложности непростого быта, вспоминаются невероятно наполненными удачей, по-детски счастливыми, и Север постоянно продолжает мне сниться.

Столкновения с белыми медведями, спасение из других опасных ситуаций, северные приколы, вольная охота, напряженная работа и северное сияние… Но это тема для другого рассказа.

Вовремя, через шесть лет, я навсегда вернулся в Запорожье.

Где живу, работаю, а теперь и пишу.

Я не всегда люблю Запорожье. У каждого из нас бывают причины для размолвок с любимыми существами.

Но не могу и не хочу жить без него.

Здесь мне удалось начать с нуля свой семейный бизнес с сыном Ильей и братом Михаилом в начале лихих девяностых, а также, немного позже, открыть для посетителей Музей истории оружия.

 

Лет десять назад я опубликовал в прессе предложение, ныне забытое, перенести столицу в Запорожье.

Суть в следующем.

Киев перенаселен разобщенным, почти неуправляемым чиновничьим аппаратом. Верхушки разнообразных ведомств постоянно меряются своей значительностью.

Там же огромная армия сверхсостоятельных людей легко влияет на отдельных особей внутри еще никогда по-настоящему не налаженной государственной машины.

Признаки, сопровождающие все города-монстры, это – пробки, неуправляемость ведомств, находящихся в разных местах, вследствие этого коррупция, дороговизна всего, особенно недвижимости, забвение интересов горожан и граждан, и множество других проблем. Из-за примитивной разобщенности это делает невозможным эффективное руководство всей страной.

Оптимальным решением было бы столицу перенести в специально рассчитанное и построенное единое место-комплекс, где и будут в будущем сосредоточены все необходимые органы компактно рядом, по заранее продуманной программе управления страной.

А такое место есть!

Напротив острова Хортица, от моста Преображенского (это урочище Сагайдачного древние путешественники называли одним из красивейших мест в мире) до плотины Днепрогэса. Здешний высокий обрывистый берег, позволяющий разместить огромный и красивый мегакомплекс, смотрящий на славный остров, который со времен бронзового века был местом множества ныне открытых святилищ и памяти огромной цепочки людей всех предшествующих времен.

Здесь, за порогами, во времена Дикого поля зарождалось и крепло разноликое казачество, позднее давшее толчок устремлению к государственности Украины, поэтому и граждане других регионов сумеют понять серьезность оснований для перемещения столицы именно сюда.

В нашем городе практически нет по-настоящему, по крупному счету сверхбогатых горожан, и негосударственных криминальных структур, способных подкупать и влиять на правительственные органы и их решения, хотя потом эти попытки и возможны.

Он идеально расположен не только с точки зрения прошлого, но и для перехода к осмысленному будущему, обладая и замечательным промышленным потенциалом и возможностями перехода к постиндустриальному обществу.

Находясь практически в центре страны, этот город, уверен, сумеет вдохнуть новую идею успеха всем гражданам Украины.

А Киев пусть себе остается бизнес-столицей Украины и центром панславянских организаций.

 

Недавно я стал путешествовать в наше прошлое.

Лучшее и главное, созданное мной – это мои дети, сын Илья и дочь Лиля. Дай им, Создатель, здоровья и удачи. Пусть у них будет много счастливых детей, дней и ночей.

И вам, мой дорогой читатель, конечно, желаю того же.

Будьте здоровы!

 

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

Часть первая

МАРУСЯ – КОРОЛЕВА АНАРХИСТОВ

 

Хранитель. Памятка кладоискателя – Клады Украины – 2

Хранитель. Допрос. – 13

Свидетель. Названия соседних улиц. – 26

Хранитель. Перемещение во времени. – 33

Хранитель. Параллельные миры – 40

Хранитель. Первое пленение – 42

Хранитель – свидетелю. Задание. – 45

Свидетель. Загадки Марии Никифоровой. – 50

Хранитель. Сообщение с того света. – 54

Свидетель. Происхождение амазонок – 57

Хранитель. Побег. – 61

Свидетель. Взлеты и падения Маруси. – 65

Хранитель. Происхождение Гермафродита – 70

Хранитель. Озорной утренний секс (свидание)74

Свидетель. Суды большевиков над Марусей-85

Хранитель. Снабженец – 88

Свидетель. Гермафродитизм – 94

Хранитель. Встреча с маленьким тестем

и переговоры с Махно. -97

Свидетель. Последние походы Маруси – 108

Хранитель. Разоблачение и обыск. – 114

Хранитель. Бесплатный сыр. – 121

Хранитель. Вторая порция сыра – 130

Хранитель поцелуй на рассвете. – 135

Хранитель. Дощечка для поиска ведьм. – 143

Свидетель. Украинские ведьмы. – 151

Хранитель. Секс-власть символы эпохи – 158

Хранитель. Что дальше? – 171

Хранитель. Прощание.

 

 

Часть вторая:

ПУТЬ К ПРЕДКАМ

 

Хранитель. Фильтрационный лагерь – 187

Рассказы о военном Запорожье – 196

Хранитель. Достоевский отдыхает. – 208

Хранитель. Встреча – начало прощания. – 217

 

Часть третья

ДОРОГА НИКУДА – 252

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

 

Хранитель. История моего рода (по маме)-221

(по папе)-242