Кто такие гернгутеры? С этим вопросом я ещё до приезда в Германию тщетно подступала к знакомым немцам. Но где-то в году 1991-м Элли Карловна Пиларино, возглавлявшая центр немецкой культуры в Кишинёве, сама неожиданно заговорила о них. Её предки, выходцы из Швабии, принадлежавшие к протестантской секте гернгутеров, в числе других сторонников Юнга-Штиллинга, одного из мистических пророков рубежа XVIII–XIX веков, отправились после смерти Учителя в 1817 году в далекую Россию искать тысячелетнего Царства Божьего, ибо Юнг-Штиллинг, уверовавший перед смертью, что в нём воплотился Христос, заверил их, что Второго пришествия следует ожидать именно там, в России. Он назвал даже место: за Кавказом, у горы Арарат. Члены общин из Вюртемберга и Баварии, распродав имущество, двинулись в указанном направлении. Их было почти девять тысяч, менее половины добрались до Измаила, остальные погибли в пути. Некоторые осели в Бессарабии и вблизи Одессы, но 500 семей продолжили путь в Грузию. Полтора года потребовалось, чтобы достигнуть цели. И какой ценой! Сколько бедствий претерпели они и их потомки! (О «крестном пути» третьей волны эмиграции немцев в Россию в 1817 году см. подробнее: Immanuel Walker. «Fatma». Eine wahre Lebensgeschichte. Stuttgart, 1900).

Элли Пиларино (урождённая Krohmer) появилась на свет неподалеку от Тбилиси, в Катариненфельде (сегодня это город Болниси), где её отец возглавлял колхоз, пока в 1937 году его не арестовали и он навсегда не сгинул в бескрайних просторах ГУЛАГа. Учитель по профессии, он рассказывал дочери историю их семьи, потому Элли, тоже прошедшая «крутым маршрутом» российских немцев, знала о гернгутерах. Она утверждала, что гернгутеры были юдофилами. Меня это заинтересовало.

Вспомнилось, что это загадочное слово «гернгутеры» я мельком слыхала от профессора-германиста Бориса Ивановича Пуришева, который вёл на нашем курсе спецсеминар по «Фаусту». Он как-то заметил, что «Признания прекрасной души» (так назывался вставной рассказ в романе Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера») проникнуты духом пиетизма. Я полагала, что «пиетет» — это уважение, благоговение («относиться к кому-либо с пиететом»). Однако профессор пояснил, что пиетизм — это мистическое учение, распространённое в Германии в XVIII веке, тогда же обмолвился он о гернгутерах. На дворе стоял 1955 год, приоткрыть перед студентами завесу над мистикой, тем более, подробнее рассказать о гернгутерах пуганный советской властью профессор не решился. Некоторое время ещё я пребывала в неведении относительно мистики, мистицизма, мистического, ставя знак равенства между этими словами и тайной, таинственностью, тайным. Это сейчас, обратившись к книге В.М.Жирмунского «Немецкий романтизм и современная мистика», вышедшей в 1914 году и, наконец, переизданной в 1996-м, можно узнать, что пиетизм — это «вера в возможность для чувствительного сердца непосредственно общаться с Богом», а мистическое чувство есть религиозное чувство, но тогда...

Между тем наступила хрущёвская «оттепель». На исходе пятидесятых вышло собрание сочинений Гейне под редакцией филологов-классиков В.М.Жирмунского и Н.Я.Берковского, где уже в комментариях мелькнуло имя графа Цинцендорфа (1700–1770), основателя протестантской общины гернгутеров, близкой по духу пиетистам. Её название происходит от поместья Гернгут в Саксонии, которым владел Цинцендорф. По молодости лет Гейне излишне категоричен в оценках графа («святоша») и его паствы («несносная секта», «пичужки-крестушки с их смиренным чириканьем», «рассадник лжи и лицемерия»). У Гейне был свой счёт к спиритуализму немцев. Свою несправедливость по отношению к гернгутерам он признает позже, о чём — ниже. В комментариях указано, что идеи этого движения восходят к учению моравских, иначе богемских, братьев.

Мои начальные познания о моравских братьях были почерпнуты из дилогии Жорж Санд «Консуэло» и «Графиня Рудольштадт». Моравские братья — потомки последователей Яна Гуса (1371–1415), ректора Карлового университета в Праге, провозвестника чешской Реформации. После его казни-сожжения как еретика (он был осуждён Собором в Констанце) гуситы разбились на две враждебные группы. Табориты, более радикальные, подняли восстание под руководством Яна Жижки. У советских историков правды о них не узнаешь. В Советском энциклопедическом словаре о Яне Гусе и о вожде таборитов Яне Жижке сказано одними и теми же словами: национальные герои чешского народа. После взятия Праги войсками Сигизмунда в 1421 году таборитов и гуситов жестоко преследовали, и они бежали на запад и на восток. В Германии их присутствие зафиксировано уже в ХV веке. Итак, желая лучше узнать корни гернгутеров, углубимся в историю.

Восстанавливая «генеалогическое древо» гернгутеров и добравшись до гуситов, я натолкнулась на чрезвычайно интересный материал, объясняющий истоки их юдофильства. Профессор Л.-И.Ньюмэн, автор книги «Еврейское влияние на христианские реформаторские движения», изданной в США в 1925 году, исследует и объясняет «долг» Гуса и его последователей евреям, а точнее, их священным книгам.

Оказывается, Гус старательно изучал древнегреческий и древнееврейский, что в его время делали очень немногие. Его теологические сочинения пестрят цитатами из книг Бытия, Екклезиаста, Иеремии. Особенно часто он обращается к книге Исайи и псалмам. Он обнаруживает не только отличное знание Ветхого Завета, но и трудов его еврейских толкователей — Раши, Гершома, Маймонида. Глубокое знание Библии он проявляет не только при её переводе на богемский (чешский), но и в многочисленных трактатах на библейские темы. Гус явно искал в Ветхом Завете обоснования своей деятельности, он чувствовал свою общность, свою близость многим героям Книги. Подобно Моисею, он ощущал себя посредником между Богом и своим народом. Отстаивая право чехов на независимость, на собственный язык, Гус в «Изложении декалога» цитировал последнюю главу книги Неемии, где речь шла о том, как Неемия выступал против браков евреев с иноплемёнными жёнами, заботясь о сохранении веры и языка. Когда в Констанце его книги приговорили к сожжению, он писал друзьям, что пророчества Иеремии тоже были сожжены, но по воле Бога он, находясь в темнице, повторил их. Гус не расставался с Библией и во время суда, и в доминиканской тюрьме. За преданность этой священной Книге он и был сожжён. Это если судить по гамбургскому счёту, как теперь говорят. А вообще перечень его «прегрешений» был длинным.

На церемонии поругания, которой Ян Гус подвергся перед сожжением, епископ сорвал с него его священнические одежды, воскликнув: «О ты, проклятый Иуда, порвавший с достойным кругом, ты якшался с евреями!» В приверженности еврейству обвиняли не только Гуса, но многих реформаторов, в том числе и Мартина Лютера. Сравнение с евреем было оскорбительным, а потому один из гуситов, понося своих ортодоксальных оппонентов, сказал, что они «хуже евреев и фарисеев, распявших Христа». Это была обычная брань, которая легко срывается с языка. Но обвинения в приверженности иудаизму, выдвинутые официальной Церковью против Гуса и гуситов, имели под собой более основательную почву.

Яна Жижку также воодушевляли библейские тексты, он уподоблял себя еврейским судьям, а врага своего — Амалеку. Табориты были ярыми иконоборцами. Исходя из запрета в еврейской религии изображать Бога и его воинство, они громили церковную скульптуру, уничтожали картины. Они были противниками монархии, сторонниками республики или выборного короля. Они первыми избрали Второзаконие из Пятикнижия Моисеева в качестве модели и образца общественного устройства (впоследствии их примеру последуют Кромвель и основатели Американской республики). В своём лагере табориты распевали гимны рабби Авигдора, учителя и друга молодого короля Венцеслава. Но когда табориты овладели Прагой, евреям города было предложено креститься под угрозой смерти. Многие предпочли быть сожжёнными. И это следует помнить, когда мы говорим об «иудаизации» (существует английский термин Judaizing) представителей многочисленных ересей и реформистских движений, начиная от гуситов и кончая пуританами. Любовь к Книге отнюдь не влечёт за собой автоматически любви к народу Книги.

Разобравшись в «родословной» гернгутеров, я решила поближе познакомиться с Юнгом-Штиллингом, их духовным наставником. Оказывается, и пути исследовательские тоже бывают неисповедимы. Думала ли я, беря в руки «Историю одного города» Салтыкова-Щедрина, что отыщу там ниточку, которая приведёт меня к немецкому мистику рубежа XVIII–XIX веков?! Дивясь в юности гротескным фигурам этого романа, я считала их порождением мрачной фантазии сатирика и даже не могла предположить, что за этими монстрами стоят конкретные исторические личности. Действительно, ведь трудно их увидеть в Органчике или градоначальнике с фаршированной головой. Оказывается, почти у каждого персонажа был реальный прототип. В градоначальнике Грустилове выведен наш самодержец Александр I, а за его пассией, аптекаршей Пфейфершей, скрывается сразу два прототипа. Один из них — баронесса Юлия Крюденер (не путать с баронессой Амалией Крюденер, дружившей с Фёдором Тютчевым), личность весьма примечательная, приятельница Жермены де Сталь, к тому же писательница. Её роман «Валери» читал в Михайловском в 1825 году Пушкин, а ныне можем прочесть и мы (он недавно переведён и вышел в 2000 году в издательстве «Наука» в серии «Литературные памятники»). Юлия Крюденер объявила себя духовной дочерью Генриха Юнга-Штиллинга, патриарха мистической Европы, и в качестве таковой не только имела доступ к русскому царю Александру I, но и оказала на него определённое влияние.

В трудах известного историка конца ХIХ столетия А.Н.Пыпина много страниц посвящено баронессе Крюденер (Крюднер) и часто упоминается имя Юнга-Штиллинга. Российский император, в своих реформаторских устремлениях выдвинувший было идею евангельского, т.е. общехристианского, а не православного государства, очень заинтересовался идеями Юнга-Штиллинга. В 1809 году он познакомился с ним в Германии и вёл долгие беседы об истинной вере. С этого момента Александр I становится его покровителем.

Редактор популярного в то время журнала «Сын отечества», Николай Греч, в своих «Записках» отмечает поворот в религиозных мыслях императора: «В 1813 году, во время перемирия, посетил он (Александр. — Г.И.) гернгутерские селения в Силезии (Гнаденберг, Гнаденфрей и пр.); там восхитился он порядком, опрятностью и смирением жителей (моравских братьев), взял у них несколько книг духовного содержания и погрузился в мистику».

Последствием этого поворота явилось создание под председательством князя А.Н.Голицына Российского Библейского общества (1812–1826), членом которого стал сам царь. Оно стало печатать Библию на употребительных в России языках и рассылать издания по стране. Помимо того стараниями мистика, ученика масона Н.И.Новикова, А.Ф.Лабзина, издававшего журнал «Сионский вестник», в течение десяти лет на русском языке были опубликованы важнейшие книги немецкого мистика XVI века Якоба Бёме, переводы из Сведенборга, сочинения Юнга-Штиллинга и других немецких мистиков. Эти книги столетие спустя находили в крестьянских избах в самых отдалённых уголках России. Николай Бердяев свидетельствует, что русские сектанты считали «тевтонского философа» Якоба Бёме, крестьянского сына и сапожника по профессии, святым. Его земляки-современники, однако, объявляли его еретиком и безумцем. Но были и преданные последователи и единомышленники, которые переписывали и хранили его рукописи. Спустя полвека после смерти философа нашёлся один амстердамский купец, который положил немало сил и средств, чтобы собрать неизданные произведения Бёме, сличить автографы со списками и издать собрание его сочинений в четырнадцати томах. Юнг-Штиллинг был воспитан на сочинениях Бёме, на идеях моравских братьев.

О том, насколько эти идеи были распространены в России в 20-е годы ХIХ века, можно судить и по воспоминаниям Л.Н.Толстого, которые он начал писать на исходе жизни. Он рассказывает о десяти-одиннадцатилетнем брате Николеньке, который объявил младшим братьям, «что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми, не будет ни болезней, никаких неприятностей, никто ни на кого не будет сердиться и все будут любить друг друга, все сделаются муравейными братьями. (Вероятно, это были Моравские братья, — комментирует Толстой слова любимого старшего брата, — о которых он слышал или читал, но на нашем языке это были муравейные братья)». Николенька уверял, что тайна эта написана им на зелёной палочке, и палочка зарыта у дороги, на краю оврага старого Заказа. «Как теперь я думаю, — продолжает Толстой, — Николенька, вероятно, прочёл или наслушался о масонах, об их стремлении к осчастливливанию человечества, о таинственных обрядах приёма в их орден, вероятно, слышал о Моравских братьях и соединил всё это в своем живом воображении и любви к людям, к доброте, придумал все эти истории и сам радовался им и морочил ими нас».

Муравейное братство и таинственная зелёная палочка, по его собственному признанию, произвели на Толстого впечатление настолько сильное, что писатель просил похоронить его в Ясной Поляне на зелёном склоне оврага, где он с братьями в детстве искал зелёную палочку, желая приобщиться к тайне муравейных, то бишь моравских братьев. «Идеал муравейных братьев, льнущих любовно друг к другу... под всем небесным сводом всех людей мира, остался для меня тот же», — признаётся Толстой. Идеал этот был близок Юнгу-Штиллингу и гернгутерам.

На рубеже XVIII–XIX веков протестантские мыслители, к каковым принадлежит и Юнг-Штиллинг, были одержимы протосионистскими идеями. Мы уже имели возможность убедиться в том, насколько значимым было еврейское влияние на реформаторское движение в Германии. Случай Юнга-Штиллинга — это не просто ещё один пример подобного влияния, но это значительный шаг вперёд в христианском филосемитизме. А поскольку юдофильство — это далеко не массовое явление в христианской среде, представляется уместным задержать на нём внимание, тем более что Юнг-Штиллинг заслужил доверие и расположение многих своих современников и знакомцев, среди которых Гёте, Гердер и Кант.

В автобиографической книге «Поэзия и правда» Гёте вспоминает об их знакомстве в Страсбурге, где он в 1770 году изучал юриспруденцию, а Юнг-Штиллинг — медицину. Они столовались в одном пансионе и регулярно встречались. И вот, вспоминая об этом много лет спустя, Гёте так характеризует своего знакомца, с которым продолжал долгие годы переписываться и встречаться: «Во всём его облике, несмотря на старомодную одежду и даже несколько грубоватые манеры, сквозила какая-то нежность. Парик с волосяным кошельком не портил его значительного и приятного лица. Голос у него был тихий, не будучи слабым или надтреснутым, но становился силен и благозвучен, когда обладатель его распалялся, а это случалось нередко. При ближайшем знакомстве он обнаруживал здравый смысл, основывавшийся на чувстве и потому легко поддававшийся влиянию симпатий и страстей; из этого же чувства рождалось его восторженное отношение к добру, истине, справедливости в их чистейших проявлениях. История жизни этого человека была очень проста, но богата событиями и разнообразной деятельностью. Источником его энергии была непоколебимая вера в Бога и в помощь, непосредственно от Бога исходящую, которая так очевидно выражается в непрестанном Божьем промысле и непременном избавлении от всех бед и напастей».

Гёте был уже знаком с такой породой людей, которая старается усовершенствовать себя чтением Святого Писания и благочестивых книг, а также взаимными поучениями и исповедями. В юные годы во Франкфурте он общался с «благочестивыми людьми», пиетистами, знакомцами его матери, в круг которых Гёте ввела их родственница и близкая подруга матери Сусанна фон Клеттенберг. Именно её он вывел в образе Христовой невесты в романе «Годы учения Вильгельма Мейстера». В своих верованиях члены кружка были близки гернгутерам. Гёте дивился высокой культуре этих людей, независимо от их сословия и возраста, и пришел к заключению, что основывается эта естественная культура «на простейшей основе нравственности, благожелательности и благотворительности». Он находил этих людей «естественными и наивными». Таков был и Юнг-Штиллинг. «Направление его духа было мне приятно, а веры в чудеса, которая так его поддерживала, я старался не задевать», — признаётся Олимпиец.

Слушая историю его жизни, Гёте уговаривал приятеля всё это записать. Спустя четыре года во время встречи в Эльберфельде, где оба посетили кружок пиетистов, Юнг-Штиллинг вручил ему на суд рукопись своего жизнеописания «Детство Генриха Штиллинга». Гёте одобрил сочинение, книга была опубликована в 1777 году. За ней в 1778 году последовали ещё две: «Юношеские годы» и «Странствия». В третьей книге автор рассказывает о встречах с юным Гёте и о том впечатлении, какое они на него произвели.

Юность Юнга-Штиллинга сложилась очень тяжело. Уроженец Вестфалии, сын бедного деревенского портного, он семь раз безуспешно пытался утвердиться в качестве учителя. Потерпев неудачу, пускался странствовать, возвращался, брался за профессию отца и бросал портняжное ремесло. Ему не давали покоя неясные стремления, ему казалось, что его ждёт более высокое поприще. Он рос в краю, где пиетизм владел массами, где люди верили в Новый Иерусалим и жаждали восстановления чистого христианства. Ожидание Тысячелетнего царства и Второго пришествия воодушевляло людей, среди которых он родился и вырос.

Тысячелетнее царство, предсказанное в Апокалипсисе, связывалось в народных чаяниях и представлениях со Страшным судом, с торжеством справедливости. Официальная Церковь стремилась освободиться от буквального понимания Откровения Иоанна. Святой Августин уже в V веке объявил мечту о Царстве Божьем на земле осуществившейся якобы в христианской Церкви. Однако осуждённые Августином идеи то и дело овладевали массами. Проповедь Тысячелетнего царства обрела новую актуальность в Германии в годы Реформации. Образованный католический священник Томас Мюнцер поначалу поддержал Лютера, но Царство Божие на земле понимал по-своему. Он считал, что избранные должны силой оружия расчистить дорогу для Второго пришествия, и поднял в 1525 году крестьянское восстание в Тюрингии. Мюнцер говорил о евангельском Христе и о «духовном» Христе, который рождается заново в достойной этого христианской душе.

Мистики, в том числе и католические, учили: для того чтобы родить в себе Христа, нужно пройти через Страсти Господни, т.е. пострадать. Состояние богоподобия достигается годами аскезы, в ходе которой ученик, по-христиански — подвижник, проходит школу мистических откровений и дорастает до святости. Мюнцер не был оригинален, когда утверждал, что тот, кому Христос вошел в душу, свободен от греха, неподсуден человеческой морали, ибо он сам как Бог. Он повторял откровения спиритуалов и либертинов, известных в XII–ХIV веках как секты Свободного духа.

В 1163 году одиннадцать адептов Свободного духа были схвачены и сожжены под Кёльном как еретики. Надпись в келье отшельника на Рейне, найденная в ХV веке, гласит: «Совершенный человек и есть Бог. Он достиг того же союза с Богом, какой Христос имел со своим Отцом». Общины Свободного духа тайно действовали в Баварии, Силезии и Голландии ещё даже в XIV веке. К братству Свободного духа принадлежал известный нидерландский живописец Иероним Босх, современник Мюнцера. Эсхатология мистиков этого времени близка к движениям социального протеста, но не совпадает с ними. Однако в случае Мюнцера произошло совпадение. Реформация для него означала не только религиозный, но и социальный и политический переворот.

Вожди Реформации — Лютер, Кальвин — считали апокалипсические секты опасными, открыто их обличали. Лютер осудил идею справедливого Царства Божия на земле как еретическую. Но эта еретическая идея спустя два с лишним столетия вновь овладела немецким простонародьем, подогреваемая народными проповедниками и самозванными пророками. Семья Юнга-Штиллинга была заражена общими настроениями. Один дед Юнга-Штиллинга был алхимиком, другой имел видения, отец водил дружбу с приверженцами Якоба Бёме и Парацельса. Однажды юноша пережил волнующие мгновения: какая-то неизъяснимая сила охватила его душу. Он почувствовал божественное присутствие и заключил с Богом тесный союз, отдавшись полностью во власть Провидения.

Будучи в услужении у купца, Юнг-Штиллинг неожиданно получил предложение от хозяина изучать медицину. Он увидел в этом перст Божий. Ему было почти тридцать, когда он оказался в Страсбургском университете, где встретил Гёте. Со временем он стал уважаемым глазным врачом, но иногда случались неудачи, которые он переживал настолько болезненно, что, в конце концов, оставил эту профессию и, написав несколько книг по сельскому хозяйству и лесоводству, стал профессором камеральных наук, преподавал в Марбургском университете административные и экономические дисциплины, необходимые для управления хозяйством двора и государства. В конце концов, он нашел себя в роли писателя на религиозные темы.

Французская революция ужаснула его. На Россию он стал смотреть как на спасительный оплот против французской угрозы, против бесчинств и неверия. Герцог Баденский призвал его в 1803 году в Гейдельберг в качестве советника (гофрата), а в 1806 году он последовал за герцогом в Карлсруэ. Обо всех этапах своей непростой жизни он рассказал в автобиографических книгах: «Семейная жизнь» (1789), «Ученические годы» (1804), «Старость Генриха Штиллинга» (1817). Таков был человек, по призыву которого предки Элли Карловны Пиларино последовали в Россию.

Учение гернгутеров восходило, как уже говорилось, к религиозному учению моравских братьев и предписывало членам общины суровый, аскетический образ жизни. Смысл жизни для гернгутеров — в подражании Христу и в личном общении с ним. И аскетизм, и вера в первородный грех оттолкнула Гёте от гернгутеров. Ведь если человек испорчен грехопадением, он не может полагаться на собственные силы, а лишь на благодать Господню и её воздействие. На том стоят и кальвинисты. Для активной, полной неутомимой энергии творческой натуры Гёте, жаждавшей дойти до предела человеческих сил и даже выйти за него, непрестанно доказывая своё «олимпийство», подчиниться такому учению было выше всяких сил.

Однако известен поэт, который был связан с гернгутерскими кругами. Это Фридрих фон Гарденберг, или звёздный романтик Новалис (1772–1801). Вера в личного, христианского Бога отличала Новалиса от других романтиков с самого начала. Мистическое восприятие жизни Новалиса нашло оправдание и подтверждение в учении Якоба Бёме. Это было, по его мнению, учение, прежде всего, Поэта. Новалис охотно погружался в особую атмосферу его сочинений. «Утренняя заря в восхождении», позже названная «Авророй», — любимая его книга. Через мистика Бёме приобщился Новалис к народной идее Тысячелетнего царства.

«Духовные песни» Новалиса, созданные в 1799 году, за два года до его смерти, посвящённые Христу, Богоматери, религиозной вере, мистическим восторгам от созерцания природы, в которой он ощущает божественное присутствие, любовному экстазу, исполнены глубоко личного религиозного чувства любви к Спасителю, благодарности и смирения. Так верили в начале XVIII века пиетисты и гернгутеры. В стихотворении Новалиса, посвящённом другу, поэту-романтику Тику, возникает образ Якоба Бёме. Мальчику, пришедшему на могилу этого визионера, является дух великого учителя, мечтавшего о преображении человека. Якоб Бёме завещает отроку свои прозрения:

 

 

Юнг-Штиллинг и был этим отроком, который, следуя завету учителя, возвестил новым поколениям в начале ХIХ века «Тысячелетнюю державу». Вера в близость Тысячелетнего царства пронизывает его сочинение «Победная повесть, или Торжество веры христианской» (1799, в русском переводе оно опубликовано в 1815 г. в Санкт-Петербурге).

Обратившись к Библии, он, подобно многим мистикам-пиетистам, осо­бый интерес проявил к таинственному и пророческому в Книге. Он дал свои толкования Апокалипсису, которые митрополит московский Филарет нашёл в некоторых местах замечательными. Книга вызвала бурную полемику не только в среде русского духовенства, но и среди членов Российского Библейского общества. Велико было влияние книги на русских сектантов. Как это ни парадоксально, этот противник французской революции и рационалистов в России прослыл «революционистом и вольтерьянцем». Именно так был аттестован Юнг-Штиллинг архимандритом Иннокентием, ректором Петербургской семинарии; эти же обвинения присутствовали в доносе на имя императора (август 1816 г.) некоего губернского секретаря Степана Смирнова1.

Что особенно поражает в «Победной повести» Юнга-Штиллинга, так это её юдофильский дух. Ссылаясь на Четвёртую главу Книги Ездры, на отцов церкви и английского историка XVIII века Гиббона, автор утверждает, что десять пропавших колен Израилевых на самом деле не исчезли, а дали начало всем нынешним европейским народам. Если бы Юнг-Штиллинг дожил до конца ХIХ века, он бы подвергся обструкции создателей «научного антисемитизма», а о том, что бы его ждало в 1930-е годы не хочется и думать. По его мысли, десять колен Израилевых были уведены в Ассирию, а оттуда пошли на север, в места не населённые, чтобы «спокойно служить Богу своим образом».

«Народы, от коих нынешние обитатели Европы происходят, пришли именно из этих стран, и весьма вероятно, что остаток или рассадник сего племени Авраамова и теперь находится в Тибете под правлением Далай-Ламы.

По сим соображениям большая часть оных десяти колен поселилась в России, Польше, Богемии, Венгрии, Греции, Германии, в Северных землях, в Великобритании, Франции, Испании, Португалии и Италии».

Главная теософская мысль Юнга-Штиллинга состоит в отождествлении Нового Иерусалима с «ветхозаветным» Израилем через признание кровного родства христиан с евреями. А вывод он делает такой: «Ежели мы также Израильтяне во плоти, то великие утешительные обетования, проречённые в пророках Ветхого Завета Израилю, и до нас касаются, и иудеи суть наши братья во плоти. И ежели когда они обратятся и возвратятся в Иерусалим, то и мы имеем право идти туда же с ними, понеже Авраам столько же Отец и наш, как и их.

Всё содержание всей Библии состоит в следующем: что весь человеческий род в падении, и что Христос жизнию своею на земли, страданием и смертью искупил его из оного» (выделено автором. — Г.И.)

Здесь что ни слово — крамола. Поставлен знак равенства между арийцами и семитами. Высказано предположение об их генетическом родстве. Наконец, автор пошёл наперекор Церкви, которая не признаёт за евреями никаких прав на Сион и объявила его достоянием «нового Израиля».

Протосионистские идеи получили дальнейшее развитие в сочинении Юнга-Штиллинга, которому его переводчик масон А.Ф.Лабзин дал странное название «Угроз Световостоков», требующее комментария. Книга написана от лица человека, носящего это необычное имя. Сам он объясняет его так: «Угрозом называюсь я потому, что я имею как бы грозный вид, по причине грехов человеческих редко бываю весел; Богдановичем потому что происхожу от Бога! Наконец я Световостоков по отечеству, ибо отечество моё есть вечный Восток. В моей стороне царствует вечное утро, я всегда имею туда стремление или тоску по отечеству...» Поскольку Угроз является выразителем мыслей автора, остаётся лишь заметить, что Юнг-Штиллинг готов был признать Россию, на дальней восточной оконечности которой занимается рассвет, своим духовным отечеством.

В отделе редких книг Государственной Российской (бывшей Ленинской) библиотеки в Москве мне удалось получить этот труд, изданный в Санкт-Петербурге в 1805–1815 гг., все восемь томов в потёртых кожаных переплётах. На внутренней стороне обложки, на форзаце некоторых томов были указаны, с соблюдением правил старой орфографии, имена владельцев: «Из книг Александра Михайловича Фралова», «Иеромонах Антонин», «Иеродиакон Антонин», «Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Главная библиотека». На полях имелись пометы давно почивших духовных особ, читавших некогда это сочинение. Оно явно волновало их. И меня не оставили равнодушной страницы, где речь шла о евреях, особенно комментарии Угроза Световостокова к главе 60-й ветхозаветной Книги пророка Исайи, где речь идёт о воскрешении Иерусалима и народа Израилева. Комментарии написаны в виде диалога между Угрозом и его оппонентом.

Вот как звучит Стих 14 Главы 60: И придут к тебе с покорностью сыновья угнетавших тебя, и падут к стопам ног твоих все, презиравшие тебя, и назовут тебя городом Господа, Сионом Святого Израилева.

А вот комментарий Угроза (Юнга-Штиллинга): «С каким презрением обходились всегда с Иудеями! Их почитали не иначе как бы за извергов человечества; и ныне ещё, когда стали поступать с ними благосклоннее и человеколюбивее, всё нечто бесчестное заключается в слове Жид. Но это переменится. Как Иудеи должны были смиряться перед Христианами, происшедшими из Язычников, и терпеть презрение и поругание, так тогда Христиане, из Язычников происшедшие, должны будут смириться перед ними, что согласно и с Божескою правдою».

Оппонент Угроза выражает сомнения в возможности возрождения народа Израиля, в которых легко узнаются традиционные обвинения в адрес еврейского народа: «Отец мой! Народ сей так охолодел ко всему духовному, благочестивому, всё своё попечение обращает на любостяжание, на собирание золота, и думает только о земном; так жаден к корысти, так подл и притом мстителен, что нельзя кажется ожидать такой перемены в его характере».

Угроз ответствует на это ссылкой на Книгу пророка Иезекииля, где содержится рассказ о том, как слово Господне, речённое через пророка, оживило даже иссохшие кости. Нынешнее бесчувственное состояние иудейского народа не помеха его обращению. Угроз продолжает объяснять пророчества Исайи.

Стих 15 Главы 60: Вместо того, что ты был оставлен и ненавидим так, что никто не проходил чрез тебя, Я соделаю тебя величием на веки, радостью в роды родов.

Комментарий Угроза: «Действительно Иудеи ныне так оставлены и ненавидимы, что где лишь покажутся, там бегут от них, как от язвы; удаляются сообщества их, не хотят иметь с ними никакого дела: но по тому-то самому Бог отцов их наградит их за презрение славою, за долговременное терпение радостию непрекращающеюся. И это праведно; надлежит, чтобы нынешние Иудеи, кои Царя славы не распинали, и в продолжение стольких веков закону Моисея и Иеговы своего остались верными, обрели, наконец, милость Господа и соделались особенно народом его. Для сего-то Господь и сохраняет их в течение стольких веков от смешения с прочими народами, чему нет другого примера. Естьли бы он хотел совершенно их отвергнуть, то они смешались бы с прочими народами так, что совершенно бы погибли, как древние Египтяне, Греки, Римляне и другие: но Он сохраняет их и в разсеянии по всему миру, так, что они ни с каким другим народом не смешиваются. Естьли всё сие разсудить хорошенько: то не будет никакого сомнения в том, что они наконец соберутся из разсеяния и возвратятся паки в землю свою».

Вот как Юнг-Штиллинг воспитывал юдофильство у своей паствы, вот как убедительно опровергал он вековые предрассудки христиан против евреев. Его пророчествам внимали с доверием, они трогали сердца. Доказательством тому — надпись на полях иеродиакона Августина, которая идёт через всю страницу (текст приведён выше): «Истинное пророчество!» И помету эту чётким каллиграфическим почерком вывела рука православного священнослужителя!

Достоевский и даже Гёте не считали евреев пригодными к христианскому братству. Юдофильство Юнга-Штиллинга выделяет его среди современников. Россия не была готова признать в иудеях своих братьев. Очевидно, эта мысль казалась дикой и многим немцам, но было меньшинство, которое безоговорочно поверило Юнгу-Штиллингу. Это были гернгутеры.

Гёте в «Поэзии и правде» оставил не только выразительный портрет Юнга-Штиллинга, но дал живую характеристику общины гернгутеров, её духа. Ему довелось побывать на Синоде — собрании представителей общин гернгутеров в замке Мариенборн под Франкфуртом в 1769 году, и он признается, что собравшиеся внушили ему глубочайшее уважение: «Пожелай они того, я бы стал их единоверцем». Он оказался на Синоде не как сторонний наблюдатель. По его признанию, он изучал историю движения гернгутеров, их учение, его истоки и развитие, мог всё это изложить и радовался случаю побеседовать со сведущими людьми. Вот что он пишет в своих воспоминаниях: «Любая позитивная религия всего обаятельнее, когда она находится в становлении; приятно переноситься мыслью во времена апостолов, в пору, когда всё было ещё так свежо и поистине духовно. Братская община имела в себе нечто магически привлекательное именно потому, что она продолжала и как бы увековечивала это первичное состояние... Важнейшим было то, что религиозная жизнь сплеталась здесь в единое и неразрывное целое с жизнью гражданской, что учитель одновременно являлся повелителем, отец — судией. Более того: глава этой общины, которого в делах духовных дарили безусловным доверием, был также призван вершить дела земные; вынесенные им решения в делах, касающихся всех или только отдельных лиц, воспринимались со смирением, как приговор божественной воли. Благодатный покой, на первый взгляд повсюду здесь царивший, был очень привлекателен, хотя, с другой стороны, миссионерская работа требовала напряжения всех сил, заложенных в человеке».

Последователи радикального протестантизма, уходя от преследований у себя на родине, основывали свои утопические коммуны там, куда им разрешали въезжать. После издания Екатериной II манифеста о приглашении в Россию колонистов гернгутеры одними из первых основали в 1765 году свою колонию неподалеку от Царицына. Там протекала речка Сарпа, название которой породило у гернгутеров ассоциацию с Сарептой Сидонской, где было явление ветхозаветного пророка Илии некой вдове, потому назвали они свое поселение Сарептой. Миссионерские планы гернгутеров особых успехов не имели, но хозяйство они создали крепкое и процветающее. Их община благополучно просуществовала в Сарепте почти до конца ХIХ века.

Личная жизнь членов общины находилась под её контролем. Браки заключались «по усмотрению общинного начальства», причем «выбор невесты определялся по жребию». Гернгутеры оказались плохими психологами, они не поняли, что человеческая природа не может обойтись без семьи, частной собственности и свободы выбора. Историк советского времени, ученик М.Д. Бонч-Бруевича, большой эрудит, А.И.Клибанов в книге «Народная социальная утопия в России» даёт этим фактам иную интерпретацию: усматривает в них предрасположенность сектантов к коммунистическому общежитию. Но даже эта предрасположенность не защитила потомков пришлых гернгутеров от советской власти, провозгласившей построение коммунизма своей главной задачей. Сейчас, когда от Братства ничего не осталось, но стоит старое здание вокзала и несколько домов на бывшей торговой площади (Marktplatz), архитектурой и окраской напоминающие немецкие постройки XIX века, вряд ли найдётся хоть один житель села, который знает имя Юнга-Штиллинга, может внятно рассказать о гернгутерах и объяснить название места — Старая Сарепта. А уж юдофильство гернгутеров здесь совсем не в почёте. Оно не привилось в этих краях.

Переселенцы-гернгутеры, поднявшиеся по призыву Юнга-Штиллинга, (к ним принадлежали и предки Элли Пиларино), встретили в александровской России благожелательный прием. Но век Александра I кончился в декабре 1825 года. Напуганный выступлением на Сенатской площади, Николай I отменил все послабления сектантам, возобновились гонения на эту «язву государственную». Библейское общество было закрыто как преступное, о нём даже нельзя было упоминать.

Между тем в Европе Библейские общества (первое основано в 1804 году в Англии) успешно развивались. Их развитие совпало с периодом Реставрации, когда, с одной стороны, усилилась политическая реакция, а с другой — появилась масса тайных революционных обществ. Наряду с этими крайними, полярными общественными настроениями существовало пиетистское, давшее начало Библейским обществам. Просветительский филантропизм, терпимость к язычникам и ко всем направлениям в христианстве, включая секты — это великая заслуга Российского библейского общества. Однако когда Общество заявляло, что борется с «ложной философией» (читай — с рационализмом просветителей), с «порождением злого духа» (читай — с Французской революцией), оно навлекало на себя обвинения демократической части общества в обскурантизме. Причины выпадов молодого Гейне против гернгутеров кроются именно в этом. К тому же язык и стиль духовных отцов гернгутеров, Бёме и Юнга-Штиллинга, казались поэту ужасающе старомодными. Характеризуя немецкого историка Эдгара Кине, личность ему в высшей степени симпатичную, Гейне в «Лютеции» пишет: «Лицо милое, честное, меланхолическое. Серый мешковатый сюртук, сшитый как будто Юнгом-Штиллингом; сапоги, к которым подмётки прибивал, может быть, Якоб Бёме».

Проходит время, меняются взгляды Гейне, и перед смертью из-под его пера выходят «Признания» (1854), своеобразный эпилог к его известной книге «К истории религии и философии в Германии» (1834). Главное признание поэта — отречение от атеизма: «Я увидел, что атеизм вступил в более или менее тайный союз с жутко оголённым, лишённым всякого фигового листка грубым коммунизмом». С благодарностью Гейне пишет о «провиденциальной миссии» Библейских обществ и отмечает, что там, где со времён Реформации население подвергалось воспитательному воздействию Библии, уже сейчас в нравах, образе мыслей и чувств ощутим отпечаток палестинского духа, выраженного как в Ветхом, так и в Новом заветах. Гейне признаёт, что «протестантские секты, которые все черпают жизнь в Библии», по обе стороны океана (в скандинавских, англо-саксонских, германских и отчасти в кельтских странах) «педантично копируют ветхозаветный быт». Поэт считает, что «контуры рабски верны», но в жизни сектантов нет солнечной красочности обетованной земли. Однако он верит, что ситуация может измениться: «Подлинное, непреходящее и истинное, а именно нравственность древнего еврейства, расцветёт в этих странах столь же благодатно, как некогда на берегах Иордана и на высотах ливанских. Не требуется ни пальм, ни верблюдов, чтобы быть добрым, и доброта лучше красоты».

Тяга к своеобразному правдоискательству и к безобрядному богопочитанию привела в своё время Лютера к восстанию личного произвола против объективных уложений и устоев Церкви. Тому, что произошло в лоне Римской Церкви, суждено было через сто с лишним лет повториться в недрах самого протестантизма в виде восстания проповедников благочестивых чувств и сокровенных духовных радостей против окаменелой ортодоксии. Пиетизм, как некогда лютеранство, способствовал реформаторскому оживлению переживавшей кризис, отмиравшей религии.

Идеи Юнга-Штиллинга нашли живейший отклик в среде русских сектантов. Основу вероучения мистических сект (в России к таковым относили хлыстов и скопцов, бегунов, субботников и жидовствующих, а молокане, духоборы, баптисты и другие, испытавшие протестантское влияние, считались сектами рационалистическими) составляет ожидание Апокалипсиса, Второго пришествия и грядущего за ним тысячелетнего Царства Божьего. Это новое царство, по их разумению, будет без брака, без семьи, без быта. Идея полного перерождения человека (вплоть до избавления от пола у секты скопцов) составляла основу духовных поисков «сектаторов». Что касается до юдофильских настроений Юнга-Штиллинга, то русских сектантов они не могли оттолкнуть. Наряду с традиционным хлыстовством, или «Старым Израилем», на юго-востоке России возникла и очень разрослась к началу ХХ века хлыстовская община «Новый Израиль». До настоящего времени сектанты признают в евреях Богом избранный народ и чужды антисемитизма.

Статистика раскола, в море которого растворились пришлые немецкие гернгутеры, искажалась духовными властями, но у Некрасова в поэме «Кому на Руси жить хорошо?» есть любопытное свидетельство, вложенное в уста сельского священника: «В моём приходе числится / Живущих в православии / Две трети прихожан. / А есть такие волости, / Где сплошь почти раскольники, / Так как тут быть попу?» По расчётам Павла Милюкова и М.Д. Бонч-Бруевича, в начале ХХ века в России было более 20 миллионов старообрядцев и сектантов (показательно, что, несмотря на полярность политических взглядов и позиций авторов, цифры совпали!)

Известно, что на «христианский коммунизм» сектантов делали ставку и русские народники, и социал-демократы. Ленин, очень интересовавшийся анабаптистами, хилиастом Мюнцером и апокалиптическим царством Иоанна Лейденского в Мюнстере, на втором съезде партии в Лондоне в 1903 году зачитал доклад Бонч-Бруевича «Раскол и сектантство в России». Предполагалось привлечь сектантов к революции, под красное знамя большевизма. Об этих намерениях и конкретных шагах, предпринятых новой властью, можно прочесть сегодня в захватывающей книге Александра Эткинда «Хлыст».

Сектанты уклонялись от союза с властями и не спешили расконспирироваться. Попав в ХХ столетии под железную пяту двух тоталитарных режимов, они оказывали им пассивное сопротивление. Оно было тихим, молчаливым, но на редкость упорным. И сегодня, когда посещаешь Яд Вашем, Музей Катастрофы еврейского народа в Иерусалиме, проходишь Аллеей Праведников мимо деревьев, посаженных в честь христиан, с риском для жизни спасавших евреев в чёрные годы нацизма, не следует забывать, что некоторые из них исповедовали идеи пиетистов и немецкого мистика Юнга-Штиллинга.

1 См. подробнее: Пыпин А.Н.. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000.